Джозефина поковыляла вдоль стены, исследуя пределы своей темницы. Всего несколько шагов, и она оказалась у первого угла, что странным образом успокоило ее, — это означало, что тьма не бесконечна и что ее прогулка вслепую не приведет к падению в пропасть где-нибудь на краю этого мирка. Прихрамывая, Джозефина двинулась дальше — исследовать следующую стену. Десяток шагов, — и она оказалась у второго угла. В ее голове темница постепенно обретала очертания и форму. Джозефина прошла вдоль третьей стены и снова добрела до угла. Двенадцать шагов на восемнадцать, подумала она. То есть семь на одиннадцать метров. Бетонные стены и пол. «Подвал», — догадалась Джозефина. Она двинулась вдоль следующей стены, и ее нога натолкнулась на какой-то откатившийся в сторону предмет. Потянувшись вниз, Джозефина дотронулась до него пальцами. И нащупала нечто изогнутое, кожаное, с неровной, усеянной стразами поверхностью. И с каблуком-шпилькой. Женская туфля. В этом месте побывала еще одна узница, решила она. Еще одна женщина спала на этом матраце, пила воду из этого кувшина. Джозефина бережно взяла туфлю в руки и принялась ощупывать пальцами каждый изгиб, пытаясь узнать хоть что-нибудь о ее владелице. «Моя сестра по несчастью», — пронеслось в голове у Джозефины. Туфля оказалась маленькой, тридцать шестого или тридцать седьмого размера, ее украшали стразы — наверняка выходная обувь, какую надевают с красивым платьем и сережками, чтобы провести вечер с любимым мужчиной. «Или с этим преступником», — заключила Джозефина. Вдруг ее затрясло — от холода и отчаяния. Обхватив себя руками, Джозефина прижала туфлю к груди. Вещица принадлежала погибшей женщине, в этом не было никакого сомнения. Сколько других девушек сидели здесь взаперти? И сколько еще будут сидеть после нее? Вздрогнув, она втянула воздух и вообразила, что ощущает их запах, ощущает страх и отчаяние каждой женщины, дрожавшей в этой тьме — тьме, обостряющей все чувства. Она слышала шум крови, пульсирующей в ее артериях, чувствовала, как холодный воздух воронкой внедряется в ее легкие. А еще — вдыхала запах влажной кожи, исходящий от туфельки, которую прижимала к себе. Когда теряешь зрение, начинаешь замечать то невидимое, на что раньше не обращала внимания; так происходит с луной: по-настоящему ее видишь лишь после того, как садится солнце. Вцепившись в туфлю так, словно это был ее талисман, Джозефина заставила себя продолжить изучение темницы — а вдруг во мраке скрываются еще какие-нибудь признаки бывших узниц? Она представила себе пол, заваленный разбросанными вещами погибших женщин. Тут — часы, там — помада. «А найдут ли здесь в один прекрасный день что-нибудь, оставшееся от меня? — подумала Джозефина. — Останется ли от меня какой-нибудь след, или я буду одной из напрочь исчезнувших женщин, о последних часах которых никто никогда не узнает?» Внезапно в стене обнаружилось углубление, и бетон сменился деревом. Джозефина остановилась. «Я нашла дверь», — решила она. Ручка поворачивалась легко, однако сдвинуть дверь с места Джозефине так и не удалось — засов закрыли с внешней стороны. Она начала кричать и барабанить кулаками по дереву, но дверь оказалась крепкой, и в результате своих ничтожных попыток Джозефина только расшибла руки. Обессилев, она навалилась спиной на дверь и сквозь биение собственного сердца услышала еще один звук, заставивший ее окаменеть от страха. Рычание было низким и зловещим, и в темноте Джозефина не могла понять, откуда оно исходит. Она представила себе острые зубы и когти и вообразила, что эта тварь уже приближается к ней, изготавливаясь к прыжку. Затем откуда-то сверху до нее донеслись звяканье цепи и какой-то скребущий звук. Джозефина посмотрела вверх и впервые заметила небольшой просвет — он был таким слабым, что поначалу Джозефина не поверила своим глазам, но все же продолжила наблюдать за белесым свечением. Свет становился все ярче — это сквозь малюсенькое, заколоченное досками вентиляционное окошко начали проникать первые рассветные лучи. Когти принялись скрести по доскам — собака пыталась прорваться внутрь. Судя по рычанию, животное было огромным. «Я знаю, что он там, а он знает, что я здесь, — подумала Джозефина. — Он учуял мой страх и теперь хочет попробовать его на вкус». У нее никогда не было собаки, но она представляла, как в один прекрасный день заведет бигля или, скажем, шетландскую овчарку — какого-нибудь милого и доброго песика. А не зверюгу, караулящую ее у окошка. Зверюгу, которая, судя по рыку, способна в клочья разодрать ей глотку. Собака залаяла. Джозефина услышала шорох автомобильных шин и звук заглушаемого двигателя. Она окаменела. Ее сердце колотилось в груди тем сильнее, чем безумней становился лай. Ее взгляд резко устремился вверх, как только над головой заскрипели шаги. Бросив туфлю, Джозефина удалилась от двери, насколько смогла, пока не уперлась спиной в бетонную стену. Она услышала, как отодвигают засов. Внутрь ворвался свет фонарика, и, когда мужчина начал подходить ближе, она отвернулась, ослепленная так, словно само солнце обожгло ей сетчатку. Он просто стоял над ней, ничего не говоря. В бетонном помещении все звуки становились в несколько раз громче, и, пока он разглядывал свою узницу, Джозефина слышала его спокойное, медленное дыхание. — Отпустите меня, — прошептала она. — Пожалуйста. Он не произнес ни слова, и это молчание пугало Джозефину больше всего. До того момента, как она увидела, что мужчина держит в руке, и поняла: он приготовил для нее вещь гораздо более страшную, чем просто молчание. А именно — нож. 26 — У вас еще есть время найти ее, — заявил судебный психолог доктор Цукер. — Если предположить, что убийца повторит прошлые опыты, он сделает с ней то же, что с Лорейн Эджертон и болотной жертвой. Он уже покалечил ее, чтобы ей трудно было сбежать или дать отпор. Скорее всего, он позволит ей прожить несколько дней, а может, и недель. Столько, сколько понадобится для соблюдения необходимых ритуалов, и только после этого убийца перейдет к следующей фазе. — К следующей фазе? — переспросил детектив Трипп. — К консервации. — Цукер указал на фотографии убитых, выложенные на столе заседаний. — Думаю, он припас ее для своей коллекции. В качестве нового сувенира. Единственный вопрос — это… — Психолог поднял глаза на Джейн. — Какой метод он применит для госпожи Пульчилло? Поглядев на изображения убитых, Джейн обдумала все три жутких варианта. Быть выпотрошенной, просоленной и обернутой в бинты, как Лорейн Эджертон? Остаться без головы, после чего лицо и прочую кожу отслоят от черепа и усушат до кукольных размеров? Или оказаться в черной болотной воде, чтобы твоя смертельная агония навеки запечатлелась на кожистой маске лица? А может, для Джозефины убийца разработал какой-то особый план, какую-то новую технику, с которой они еще не сталкивались? В зале заседаний повисла тишина, и Джейн, оглядев сидевшую вокруг стола команду детективов, увидела лишь мрачные лица: все признавали страшную правду — время, отведенное жертве, очень скоро истечет. Там, где обычно сидел Барри Фрост, теперь стоял лишь свободный стул. Без него команда казалась неполной, и Джейн невольно поглядывала на дверь с надеждой: а вдруг он все-таки войдет и сядет на свое обычное место у стола? — Поиски могут свестись к одной-единственной проблеме: насколько глубоко мы способны проникнуть в голову похитителя, — продолжал Цукер. — Нам нужно побольше узнать о Брэдли Роузе. Джейн кивнула. — Мы пытаемся отследить информацию. Стараемся узнать, где он работал, где жил, с кем дружил. Черт, даже если у него на заднице вскочил прыщ, нам и это нужно знать. — Его родители — лучший источник информации. — С ними у нас ничего не вышло. Мать слишком больна, чтобы разговаривать с нами. А отец — тот все время отпирается. — Даже когда в опасности жизнь женщины? Он все равно не станет сотрудничать? — Кимбалл Роуз — это вам не какой-нибудь обычный парень. Начать с того, что он богат, как Мидас, и защищен целой армией адвокатов. К нему невозможно применить обычные правила. И к его сынку-подонку тоже. — Его нужно прижать посильнее. — Кроу и Трипп только что вернулись из Техаса, — сообщила Джейн. — Я отправила их туда, посчитав, что, возможно, небольшое запугивание в стиле мачо сработает. — Она поглядела на Кроу, обладателя здоровенных плеч: когда-то в колледже он был лайнбекером.[13] Если кому-то и можно было поручить мачистское запугивание, так это именно Кроу. — Нам не удалось даже приблизиться к нему, — пожаловался Кроу. — У ворот нас остановили какой-то козел-адвокат и пять охранников. Роузы берегут своего сынка как зеницу ока, и мы ничего от них не добьемся. — Ладно, а что мы все-таки знаем о местонахождении Брэдли? — Ему довольно долго удавалось оставаться в тени. Последнее время деньги с его карты не снимались, а на его счет социального страхования никакие суммы не поступали — значит, он не работал. Во всяком случае, легально. — И как долго? — поинтересовался Цукер. — Тринадцать лет. Да, в общем-то, ему и работать ни к чему, раз у него такой богатый папаша. Цукер немного подумал над этой фразой. — А откуда вы знаете, что этот человек по-прежнему жив? — Его родители сказали, что получают от него письма и электронные сообщения, — ответила Джейн. — Если верить его отцу, Брэдли жил за границей. Этим можно объяснить тот факт, что нам не удается отследить его передвижения. Цукер нахмурился. — Неужели хоть один отец способен на это? Защищать и материально поддерживать сына-психопата, представляющего опасность для общества? — Я думаю, он защищает себя, доктор Цукер. Свое собственное имя и репутацию. Он не хочет, чтобы все знали, какое чудовище его сын. — Мне по-прежнему с трудом верится, что хоть какой-нибудь родитель способен так далеко зайти ради ребенка. — Как знать, — возразил Трипп. — Возможно, он действительно любит этого подонка. — Думаю, Кимбалл еще и жену оберегает, — добавила Джейн. — Он сказал мне, что у нее лейкемия, да и выглядит она серьезной больной. Похоже, для нее сын — чудесный маленький мальчик, только и всего. Цукер изумленно покачал головой. — Эта семья глубоко патологична. «Даже без крутого психологического образования я могу сказать то же самое», — подумала Джейн. — Возможно, ключевой момент — денежные потоки, — предположил Цукер. — Как Кимбалл отправляет сыну деньги? — Отследить такие подарки проблемно, — ответил Трипп. — У этой семьи полно счетов, какие-то из них открыты в других странах. К тому же Кимбалла защищают бесчисленные адвокаты. Даже если судья будет на нашей стороне, нам придется потратить много времени, чтобы в этом разобраться. — Мы сфокусировались исключительно на Новой Англии, — произнесла Джейн. — На том, производились ли определенного рода финансовые трансакции в Бостоне и пригородах. — А друзья? Какие-либо контакты? — Нам известно, что двадцать пять лет назад Брэдли работал в Криспинском музее. Госпожа Виллебрандт, одна из экскурсоводов, припомнила, что он подолгу трудился после работы, когда музей закрывался. Так что о нем помнят немногое. Он ни на кого не произвел особого впечатления, ни с кем долго не общался. Он походил на призрака. «Призраком и остался, — закончила Джейн про себя. — Убийца, пробирающийся в запертые двери. Убийца, чье лицо не запечатлела ни одна камера. Убийца, преследующий своих жертв так, что никто этого не замечает». — Есть один богатый источник информации, — объявил Цукер. — Он может дать нам самый исчерпывающий психологический портрет, какой только бывает. Если, конечно, Институт Хильцбриха предоставит нам свои документы. — О да. — Кроу с отвращением усмехнулся. — Школа для извращенцев. — Я трижды звонила бывшему директору, — сказала Джейн. — Доктор Хильцбрих отказывается предоставлять документы, ссылаясь на врачебную тайну. — На карту поставлена жизнь женщины. Он не может отказать.