Джозефина заплатила таксисту и двинулась к крыльцу, везя по дорожке свои чемоданы. Там, делая вид, что ищет ключи, она простояла до тех пор, пока такси не уехало прочь. Как только автомобиль скрылся из виду, Джозефина развернулась и снова двинулась к дороге. Прошагав пять минут, она оказалась у длинной, посыпанной гравием подъездной аллеи, пересекавшей густой лес. Луна уже стояла высоко, и Джозефина различала путь настолько, что могла идти, не спотыкаясь. Звук чемоданных колес, бороздивших гравий, казался зловеще громким. В лесу затихли сверчки: они поняли, что в их королевство вторгся чужак. Джозефина поднялась на крыльцо темного дома. Несколько ударов и звонков в дверь подтвердили то, что она и без того знала: дома никого нет. Не беда. Джозефина обнаружила ключ там, где его прятали всегда, — под сложенными на крыльце дровами — и открыла дверь. Щелкнув выключателем, она увидела гостиную — такую же, какой запомнила ее за время последнего визита два года назад. На всех полках и прочих поверхностях царил прежний беспорядок, в застекленных рамках из мексиканского олова, что висели на стенах, были все те же фотографии. Джозефина поглядела на улыбающихся людей с обожженными солнцем лицами, выглядывающих из-под широкополых шляп; мужчину, застывшего перед потрескавшейся стеной и опирающегося на лопату; рыжеволосую женщину — стоя на коленях и держа в руках совок, она сощурившись смотрела в объектив из раскопа. Большинство лиц на этих фотографиях были незнакомы Джозефине — они населяли воспоминания другой женщины, были частью другой жизни. Оставив свои чемоданы в гостиной, Джозефина направилась на кухню. Там царил такой же беспорядок: потемневшие кастрюли и сковородки свисали с закрепленных на потолке полок с крючками, подоконники хранили на себе всякую всячину — от морских стеклышек до битой посуды. Джозефина наполнила чайник и поставила его на плиту. Ожидая, пока вскипит вода, она подошла к холодильнику и принялась разглядывать прикрепленные к его дверце снимки. В центре этого нескладного коллажа находилось лицо, которое она прекрасно знала. Ее собственное. Эту фотографию сделали, когда Джозефине было три года; она сидела на коленях у женщины с волосами цвета воронова крыла. Джозефина протянула руку и нежно погладила женщину по лицу, вспоминая гладкую щеку, аромат ее волос. Чайник засвистел, но Джозефина так и не тронулась с места, заворожено глядя на фотографию, в смотревшие с нее притягательные темные глаза. Вдруг свисток резко смолк, и чей-то голос сказал: — Знаешь, а ведь меня уже много лет никто о ней не спрашивал. Развернувшись, Джозефина увидела худощавую женщину средних лет, которая только что выключила конфорку. — Джемма, — пробормотала Джозефина. — Ты все-таки дома. Улыбнувшись, женщина шагнула вперед, чтобы заключить гостью в крепкие объятия. Телосложение Джеммы Хамертон больше походило на мальчишеское, чем на женское; она была худой, но мускулистой, а посеребренные сединой волосы для удобства коротко стригла. Ее руки покрывали уродливые шрамы, оставшиеся от ожогов, но она, надевая блузку без рукавов, дерзко выставляла их напоказ всему миру. — В гостиной стоят твои чемоданы, я узнала их. — Джемма отступила назад, чтобы хорошенько рассмотреть Джозефину. — Боже мой, с каждым годом ты все больше походишь на нее. — Она покачала головой и рассмеялась. — Ты унаследовала какую-то кошмарную ДНК, малышка. — Я пыталась дозвониться тебе. Мне не хотелось оставлять сообщение на автоответчике. — Я весь день была в пути. — Джемма полезла в свою сумочку и вытащила оттуда вырезку из газеты «Интернэшнл геральд трибюн». — Я увидела эту статью еще до отъезда из Лимы. Есть ли связь между тем, что в ней написано, и твоим приездом? Джозефина поглядела на заголовок: «КТ-сканирование мумии ошеломило власти». — Значит, о Госпоже Икс ты уже знаешь. — Новости доходят даже до Перу. Мир стал тесен, Жози. — Возможно, даже слишком тесен, — тихо согласилась Джозефина. — И мне больше негде спрятаться. — После стольких лет? Не думаю, что тебе это необходимо. — Меня нашли, Джемма. Я боюсь. Джемма пристально посмотрела на Джозефину. А затем медленно опустилась на стул напротив нее. — Расскажи мне, что случилось. Джозефина указала на вырезку из «Геральд трибюн». — Все началось с нее. С Госпожи Икс. — Продолжай. Сначала фразы получались сбивчивыми — Джозефина давно не говорила свободно, она привыкла контролировать себя, взвешивая опасность, с которой может быть сопряжена откровенность. Но Джемме можно было доверять тайны, и, рассказывая, Джозефина почувствовала, как слова полились быстрее, стремительным потоком, который невозможно удержать. Когда были выпиты три чашки чая, она наконец умолкла, устало откинувшись на спинку своего стула. Джозефина чувствовала облегчение, хотя ее положение едва ли изменилось. Было лишь одно отличие — она больше не чувствовала себя одинокой. История потрясла Джемму, и она пристально уставилась на гостью. — В твою машину подложили труп? И ты скрываешь, что тебе по почте приходили те записки? Ты не сказала об этом полиции? — Как я могла сделать это? Если они узнают о записках, докопаются и до всего остального. — Может быть, уже пора, Жози? — проговорила Джемма. — Пора прекратить скрываться, и надо просто рассказать правду. — Я не могу так поступить с мамой. Не могу втягивать ее во все это. Я очень рада, что ее здесь нет. — Она с радостью оказалась бы здесь. Ведь именно тебя она всегда пыталась защитить. — Что же, теперь она защитить меня не сможет. Да и не должна. — Поднявшись, Джозефина поставила свою чашку в мойку. — Она тут ни при чем. — Ни при чем? — Мама никогда не была в Бостоне. И никогда не имела отношения к Криспинскому музею. — Джозефина обернулась к Джемме. — Так ведь? Джемма покачала головой. — Даже и не знаю, с чего вдруг между ней и этим музеем возникла какая-то связь. Картуш, газета… — Возможно, это совпадение. — Слишком большое совпадение. — Джемма обхватила руками свою чашку, словно стремясь отогнать внезапную стужу. — А как насчет трупа в твоей машине? Что по этому поводу предпринимает полиция? — То же, что обычно предпринимают по делу об убийстве. Расследуют. Они задавали мне вполне ожидаемые вопросы. Кто может меня преследовать? Нет ли у меня ненормальных поклонников? Были ли в прошлом люди, которых я боюсь? Если они и дальше будут расспрашивать, обязательно узнают, кто такая Джозефина Пульчилло на самом деле, это всего лишь вопрос времени. — Возможно, они не станут возиться и раскапывать это. Они должны раскрыть множество убийств, и ты не единственная, кем они интересуются. — Я не могу так рисковать. Поэтому я и сбежала. Собрала вещи и бросила любимую работу, бросила город, который мне нравился. Я была счастлива там, Джемма. Музейчик, конечно, странный, но я с удовольствием работала в нем. — А люди? Может, кто-нибудь из них замешан в этом деле? — Я такого не заметила. — Иногда это невозможно заметить. — Они совершенно безобидные. И куратор, и директор, оба такие хорошие… — Джозефина грустно усмехнулась. — Представляю, что они теперь обо мне подумают. Когда узнают, кого они на самом деле взяли на работу. — Они взяли замечательного молодого археолога. Женщину, которая заслуживает лучшей жизни. — Что ж, а я живу другой жизнью — вот такой… Включив кран, она ополоснула чашку. На кухне все лежало на прежних местах, и Джозефина обнаружила полотенца все в том же шкафу, а ложки — все в том же ящике. Как любая стоящая археологическая находка, кухня Джеммы находилась на вечном хранении. «Какая же это роскошь — иметь собственный угол! — думала Джозефина, возвращая чистую чашку на полку. — Каково это — обзавестись домом, выстроить жизнь так, чтобы от нее никогда не пришлось отказываться?» — И что ты будешь делать теперь? — спросила Джемма. — Не знаю. — Ты можешь вернуться в Мексику. Мама хотела бы этого. — Мне просто придется начать все заново. — От этой перспективы Джозефина вздрогнула, ей даже пришлось опереться на столешницу. — Боже мой, я потеряла двенадцать лет жизни! — А может, и не потеряла. Не исключено, что полиция даст маху. — Я не могу на это рассчитывать. — Наблюдай и жди. Следи за событиями. Дом будет пустовать большую часть лета. Через две недели мне надо вернуться в Перу, чтобы проследить за раскопками. Ты можешь жить здесь, сколько захочешь. — Я не хочу причинять тебе беспокойство. — Беспокойство? — Джемма покачала головой. — Ты даже не представляешь, от какого беспокойства уберегла меня твоя мама. В любом случае, я не уверена, что полиция умна настолько, насколько ты думаешь. Или настолько дотошна. Вспомни, сколько преступлений остаются нераскрытыми, о скольких полицейских ошибках мы то и дело слышим в новостях. — Ты не знакома с такими детективами. — А что в них такого? — В ней. Она так на меня смотрит, задает такие вопросы… — Женщина? — Джемма вздернула бровь. — О, это плохо. — Почему? — Мужчин так просто отвлечь красивым личиком. — Если детектив Риццоли будет копать и дальше, в конце концов она окажется здесь. Станет разговаривать с тобой. — Что ж, пусть приезжают. Что им удастся здесь выяснить? — Джемма жестом указала на кухню. — Посмотри вокруг! Они придут сюда, поглядят на мои травяные чаи и махнут на меня рукой, посчитав, что эта безобидная старая хиппи вряд сможет сообщить им что-нибудь стоящее. Когда ты пятидесятилетняя женщина, никто особенно на тебя не смотрит, и уж тем более никто не прислушивается к твоему мнению. Для самолюбия человека, много повидавшего на своем веку, это тяжело. Но, черт возьми, в такой ситуации тебе многое может сойти с рук. Джозефина рассмеялась: — Так значит, мне стоит лишь дождаться пятидесятилетия, и — на свободу с чистой совестью? — Ты и так можешь быть на свободе с чистой совестью, если иметь в виду полицию. — Но меня путает не только полиция, — тихо проговорила Джозефина. — Особенно после всех этих записок. После того, что подбросили в мою машину.