Я гляжу на суету и понимаю, что все повара и помощники — мужского пола. Ни одной женщины. Вот те на! Я-то думала, кашу а-ля цементный раствор приготовила повариха! Ан нет. Большой и толстый усато-бородатый дядька в коричнево-сером нечто раздаёт команды своим поварятам, которых здесь я насчитываю пять человек возраста, примерно, от десяти до двадцати лет. Самому дядьке на вид лет пятьдесят. Брюхо — во! Такой арбуз, что даже не представляю, как он ходит. А он и не ходит, а переваливается, подобно гусю. Морда красная, нос — картошкой. Губы не видно из-за густой рыжей поросли. Неопрятный и внешне похож на злого персонажа — Карабаса-Барабаса. И ещё вижу одного мужика — он крепкий и низкорослый, разделывает мясо. Получается, вместе с поварятами, шеф-поваром и мясником на кухне работает семь человек. Около отдельной печи, где уже жарятся несчастные белки и ежи, суетятся двое поварят. За столом работает пекарь, здесь же, рядом с ним машет топором мясник, гремит тарелками мальчик-посудомойщик, красными от холодной воды руками намывая посуду. Ещё один слуга неустанно таскает дрова — для замковой кухни их нужно очень много. Ни фартуков, ни колпаков, ни-че-го. Да здравствует дизентерия и прочая гадость! Так дело не пойдёт, дорогие мои служащие. Я грязи в своём доме не потерплю. На меня сначала никто внимания не обращает. Не успеваю поздороваться с поварами и вежливо поинтересоваться, как обстоят дела, как кое-что ужасное происходит. В шоке вижу, как шеф-повар, ни с того ни с сего, выхватывает из-за пояса хлыст и начинает в то же мгновение пороть двадцатилетнего пацана-пекаря по спине! Удар! — А-а-а-ай! — кричит парень. Хлыст рассекает спёртый воздух и жалит парня снова! Звук выходит страшный — стреляющий. Тот вскрикивает от боли громче и выгибается дугой. Несколько капель крови попадают на тесто и белые от муки руки парня. Все, кто находится на кухне, вдруг вжимают головы в плечи, и желают казаться маленькими и незаметными. Трусы! Бородач орёт басом, брызгая слюной: — Ах ты, падаль! Снова хлеб по своим рецептикам месишь! Я тебя предупреждал! Инмарий мне свидетель, у меня терпение лопнуло! — ЧТО. ТУТ. ПРОИСХОДИТ?! Ого! Не думала, что в таком хрупком и изящном теле, скрывается мощный и сильный голос. Как любят говорить профессиональные певцы и музыканты — мясистый и глубокий. У меня от гнева, словно дыхание дополнительное открылось, чтобы мой вопрос услышали за лесами, за горами. А уж на этой загаженной и антисанитарной кухне уж и подавно. Вдруг все замирают, и образуется звенящая тишина. Лишь слышно как шипят угли, и гудит в очаге жадный огонь. — Госпожа графиня?.. — басит шеф-повар. Нет, блин! Императрица всея Руси, болван! — Не похожа? — задаю вопрос ледяным тоном, от которого у самой мороз по коже. — Отвечай, пёс плешивый! И чувствую, что-то происходит. Все присутствующие тоже вздрагивают и пригнут ниже свои бедовые головы. Градус в кухне понижается, и я откровенно ощущаю, как воздух становится холодным. До меня не сразу доходит, что это дело рук моих. Точнее — голоса. Но когда осознаю, то усилием воли сохраняю спокойствие и не выдаю своих эмоций. Лицо кирпичом и всё прекрасно. — Госпожа графиня… Мы обед готовим, — молвит дрожащим голосом бородач. И таким жалким вдруг он стал и заблеял, аки овца, точнее, овец… Блин. Не овец, а баран. А у меня злость внутри клокочет и требует немедленного выхода наружу. Но нельзя, нельзя. Память Изабель упрямо молчит и ничего не подсказывает… Что же это? У меня волшебный голос? Или нечто другое? «Охохонюшки-хо-хо! Будь осторожна», — говорю сама себе. — Иди сюда, — говорю парню, что получил незаслуженных плетей и маню его к себе пальцем. Обвожу взглядом слуг: — А вы продолжайте работать. Шеф-повар, очевидно, думает, что я сейчас буду наказывать провинившегося парнишку, и ехидно улыбается тому вслед. Тот тоже так думает и обречённо идёт ко мне, шаркая деревянной обувью по застеленному соломой и камышом полу. Но они оба ошибаются. Поворачиваюсь спиной и иду прочь из кухни. Парень следует за мной. Глава 4 * * * Изабель Ретель-Бор — Как твоё имя? — интересуюсь у парня на ходу. Я иду в малую гостиную, туда, где, как подсказывает память Изабель, графиня принимала гостей (крайне редко). — Омм… Омар… — произносит повар, заикаясь и очень тихо. Я едва слышу его. — Омар, значит, — улыбаюсь по себя. — Как символично. — Госпожа графиня… Простите мою дерзость… Клянусь вам, этого больше не повторится… — шепчет он. — Только не прогоняйте… Отсыпьте плетей. Подвесьте над выгребной ямой… Опалите мои пятки… Да только не гоните прочь… Э-э-э… Чего?! Оборачиваюсь резко и смотрю на Омара удивлённо. — С чего это ты решил, что я собираюсь гнать тебя? И ещё эти ужасы, о которых ты рассказываешь — выброси их из головы, понял? — Вв… вы не прогоните меня, правда? — не верит своему счастью Омар. — Нет, — жму плечами и иду дальше. Малая гостиная выглядит… печально. Эх, пылесос бы сюда супермощный, да тонну «Мистера Пропера» со всевозможными тряпками и губками. Вздыхаю и величественно опускаюсь в кресло. Именно на то место, где обычно сидела моя предшественница. Тело помнит, как нужно садиться изящно и как держаться перед собеседником. Это хорошо. Парень стоит передо мной, опустив голову и собрав вместе ладошки у пояса. Вид — виноватый и, несмотря на мои заверения, что не прогоню его, всё равно сквозит во всей его позе печаль.