Телефон разражается трелью, не успевает он сделать и пары шагов. Девица Карлайл ведь не заявится к нему в лавку, если он будет игнорировать ее звонки? Трубку он так и не снимает. И через полчаса наблюдает в квартире рассерженного Бена. – Я названиваю тебе весь вечер! – восклицает он с порога и вместо приветствия одаривает его пачкой писем из почтового ящика. – Тебе нужен мобильный, купи уже его, наконец! – Нет, – одергивает его Теодор, без интереса изучая квитанции. – Это тебе нужен мой мобильный, по которому мне будут названивать всякие надоедливые девицы и требовать аудиенции. – Мисс Карлайл звонила? – без удивления спрашивает Бен и пожимает плечами в ответ на хмурый взгляд Теодора. – Она была сегодня в нашей библиотеке. – Не слишком ли часто эта миледи там бывает? – Она пишет диплом, конечно же, она там частый гость! Ей-богу, Теодор, мог бы помочь девушке, она не монстр, а очень прилежная студентка. Теодор оставляет реплику без внимания и уходит в гостиную, пока Бен спешно стаскивает с себя легкое пальто и ботинки и убирает одежду в шкаф. В их маленькой квартире над магазином тепло и уютно, и молодой человек с удовольствием потягивается, выкидывая из головы промозглую апрельскую погоду. – Звонили из Корнуолла, – говорит Атлас, когда Бен появляется в гостиной. – Через две недели приедут за вазой Цяньлуна. – Да, мне тоже звонили, – хмыкает тот. – Просили в следующий раз выбирать выражения получше, иначе они будут снижать цену. Губа Теодора дергается против воли, хоть он и пытается выглядеть безразличным. Он сидит в кресле рядом с торшером, перед ним на столике разбросаны письма и рекламные буклеты, а в руке привычно покоится чашка с кофе. Бен невольно думает, что столько кофеина, сколько пьет Теодор, убило бы лошадь. Но не Атласа. – Я всего лишь перепутал интонацию. Их китайский агент мог бы сделать мне скидку. – Ты назвал его соевым соусом, Теодор! – смеется Бен. – Это тебе не следовало лезть со своими скупыми познаниями к носителю языка. Он уходит к себе в комнату, переодевается и возвращается уже в домашнем халате и тапочках. Дышать становится легче, суета тяжелого рабочего дня отходит на второй план. – Что ты делаешь? Теодор с интересом изучает приглашение, выловленное в почтовом ящике, и кусает губу. – Стрэйдланд устраивает званый ужин в честь нового приобретения, – отвечает он с явным раздражением и отдает Бену черно-белый буклет. Там лаконично значится: «Джозеф Стрэйдланд приглашает вас разделить с ним красоту своей выставки 17 апреля в 18:00». – Старый индюк решил публично похвастаться, что обошел меня, – цедит Теодор, пока Бен изучает карточку с обеих сторон. Ехидная улыбочка старика проступает сквозь стандартную фразу так, будто приглашение им вручил лично он сам. Бен знал, что Стрэйдланд воспользуется случаем еще раз их унизить. Разумнее всего будет никак не реагировать на такую насмешку, а после того, как все утихнет вокруг их «Леди»… – Я приму приглашение, – бросает Теодор таким тоном, как будто никаких альтернатив для него не существует. Бен глядит на него с недоумением. – Ты серьезно? – Разумеется! Когда это? Завтра? Отлично. Ты идешь со мной. – Вот уж нет! – протестующе восклицает Бен. – Завтра я иду на лекцию профессора из Зальцбурга, я говорил тебе на той неделе, что четверг у меня занят! – Брось, это ненадолго! Ты же знаешь, мне нельзя приближаться к дому Стрэйдланда без посторонних. Бенджамин! Бен падает в кресло рядом и делает вид, что ничего не слышит. Под его рукой оказывается вчерашняя газета. Он открывает ее на первой попавшейся странице и с деланым интересом погружается в чтение статьи об африканских слонах. Его мнение насчет Стрэйдланда Теодор знает. Им лучше переждать бурю, а уже потом идти к старику с заманчивыми предложениями и крупными суммами. Теодор сводит брови к переносице и глядит на приятеля снизу вверх. Сейчас он похож на обиженного ребенка. Мысли его уверенно петляют между хитросплетениями чувств и разумных доводов, чтобы отыскать наиболее удачное решение. Бен не знает, что Теодору нужно просто взглянуть на картину. Взглянуть один раз, найти интересующую его деталь и уйти, даже не прикоснувшись к полотну. И если Бен не соглашается идти с ним, у Теодора найдется для этого другая кандидатура. Он резко встает, оставляет за спиной неинтересную кипу бумаг и неинтересного теперь Бена и пересекает комнату, чтобы выйти в коридор к висящему на стене телефонному аппарату. – Ты что задумал? – летит ему в спину вопрос Бена. «Не имею ни малейшего понятия», – думает Теодор, пока в трубке раздаются длинные гудки. Господь, он, должно быть, спятил… После хрипловатого «слушаю» Теодор готов передумать. – Генри? Это Теодор. Я бы хотел пригласить вашу дочь на завтрашнюю выставку у мистера Стрэйдланда. 8. Леди и мисс – Кремовое или изумрудное? Клеменс стоит посреди вороха одежды и держит в руках два платья. С трудом протиснувшись между дверью спальни и распахнутой створкой бельевого шкафа, Генри цепляет на нос очки в толстой оправе. – Определенно, зеленое. – Изумрудное, пап. – Как скажешь. Пока Клеменс мечется по комнате от письменного стола с открытым ноутбуком к шкафу и обратно, Генри присаживается на край ее кровати, тоже заваленной одеждой. Кажется, неподъемный чемодан, который дочь привезла с собой из Франции, внезапно взорвался, и его содержимое погребло под собой всю комнату. Генри обводит взглядом то, что осталось нетронутым, и вздыхает. Репродукция «Невесты»[6] у стены и ноутбук на столе. О приоритетах Клеменс можно сделать недвусмысленные выводы. – Все-таки это немного странно, – наконец заключает Генри. – Что странно, папочка? – кричит Клеменс из ванной, куда убежала с платьем и туфлями – зелеными, в тон. Привитый Оливией вкус дает свои плоды, даже Генри Карлайл может его оценить. – Теодор, – отвечает Генри себе под нос, но дочь слышит его, когда возвращается в комнату в полном облачении. – Мистер Атлас? Он не страннее, чем обычно. Она придирчиво осматривает себя в зеркале, висящем на дверце шкафа, и берет в руки помаду. – Обычно ни с кем не делит свое общество, кроме Бенджамина, разумеется, – продолжает свою мысль Генри. – Я, конечно, не могу знать всех подробностей вашего общения, но по твоим комментариям сложно поверить в его… – Заинтересованность? Ты прав, пап. – Клеменс кивает его отражению, нанося на губы последний штрих. Видя, что отец все еще не разделяет ее умозаключений, она взмахивает руками. – Брось, сразу ясно, что ему что-то сильно понадобилось. Просто так, по доброте душевной, он вряд ли согласился бы даже на простую чашку кофе. Держу пари, от мистера Стрэйдланда ему нужна «Леди из Шалотт». Ты говорил, они враги, да? – С «Леди»? Вот уж вряд ли. – Генри позволяет себе смешок, на что дочь оборачивается и глядит на него с укоризной. «Будь серьезнее, папа!» – с детства говорят ему эти глаза, и смотритель художественной галереи не может не признать – его девочка с ранних лет была строга к его юмору и вела себя взрослее, чем он и ее мать. – Если он берет тебя с собой, только чтобы подобраться поближе к картине… – То правильно делает! – радостно восклицает Клеменс, хватая со спинки стула сумочку на длинном ремешке. – Компания его друга вызвала бы куда больше подозрений. Генри думает, что его дочери, кажется, нравится вся эта афера, так что он спокойно может отпустить ее с эксцентричным любителем антиквариата на один вечер. Они спускаются в гостиную, и Клеменс, оглядывая себя со всех сторон, глубоко вздыхает. – Ну, как я выгляжу? Волнуется. Если б Генри не знал, с кем именно встречается его дочь, то подумал бы, что сейчас она немножко влюблена в своего кавалера. – Ты выглядишь чудесно, Бэмби. Когда с улицы слышится шорох гравия под шинами легкового автомобиля – «А я думала, нам придется топать до дома Стрэйдланда пешком!» – Клеменс радостно ему улыбается, посылает воздушный поцелуй на прощание и убегает. * * * Гостей оказывается больше полусотни, и Клеменс с удивлением замечает, что мероприятие больше напоминает аукцион в отцовской галерее, чем званый ужин. Теодор уверенно проводит ее через несколько комнат, загроможденных антиквариатом не хуже его лавочки, и совсем не замечает, как расталкивает людей. Клеменс вынуждена семенить вслед за ним и извиняться в ответ на рассерженные взгляды господ довольно пожилых лет. Она и без подсказок знает, куда внезапно бодрый спутник ее ведет. К своей «Леди», выставленной в отдельной комнате, которая выглядит, как один из выставочных залов Тейт[7]. Светлый паркет, белый потолок в лепнине. Стены отделаны темно-зеленым сукном, оно – фон для нескольких картин в толстых деревянных рамах из светлого тиса. Пять, если точнее: две на западной стене и по одной – на восточной и северной. Леди исподлобья смотрит на нарушителей своего спокойствия. Первым в комнату влетает Теодор, Клеменс спешит за ним, молясь, чтобы шампанское из фужера в ее руке не пролилось на платье или туфли. Теодор подходит к картине слишком близко, непозволительно близко. Стрэйдланда они так и не встретили, и Клеменс думает, что по закону подлости он обязательно должен появиться перед своим заклятым врагом как раз в этот самый миг – чтобы позлорадствовать. – Как в музее, – задумчиво говорит она, держась чуть поодаль. В пустой комнате ее голос распадается на полутона. Теодор не отвечает, продолжая вглядываться в полотно, словно надеется впитать исходящую от него атмосферу таинственности. «Словно своей ему мало», – мысленно хмыкает Клеменс и обводит взглядом выставочный зал мистера Стрэйдланда. Справа – утонувшая «Офелия» Милле[8]. Эскиз, конечно же. Слева – копии двух пейзажей Тернера[9], будто окна в другую реальность, светлую и размытую. Точно, как в музее. В галерее Клор[10].