– Работа или личная жизнь? – Он опрокинул стакан. – То и другое. – Фатима прикончила свой коктейль и махнула бармену принести еще. – Это хуже всего. Как-то с мисс Бедой связано? Вы поссорились? Фатима чуть не рассмеялась, ее глаза метнулись к двери. Какая-то ее часть хотела, чтобы в нее вошла Сити в обычном своем возмутительном платье. Будто это заставит произошедшее сегодня испариться. – Каждый раз, когда я и моя леди ругаемся, – поделился Бенни, – кажется, что весь мир в огне. Никто и ничто не может причинить нам боль так, как мы друг другу. Фатима сдержала желание спросить, превращалась ли его леди в семифутовую джиннию и пробовала ли сломать ему шею. – И тогда я пытаюсь вспоминать хорошие времена, – сказал он. – Чтобы эта драка нас не сломала. И, конечно, мы снова сходимся, как дождь с землей. – У твоей леди есть от тебя секреты, Бенни? О себе? Он приложил палец к кончику носа. Фатиме понадобилось мгновение, чтобы уловить его мысль, затем она потерла собственный нос и на пальцах появилась сажа. – Обычно секреты, которые мы храним в самой глубине сердца, не для того, чтобы делать другим людям больно, – сказал он. – Я не говорю, что не делаем, но не специально. Эти глубокие секреты, мы их прячем, потому что боимся, что подумают другие люди. Как они могут нас осудить, если узнают. И больше всего мы боимся осуждения тех, кому отдали свое сердце. Опять же, у всех есть секреты. Могу поспорить, даже у тебя. После этих слов он уткнулся в свой стакан. Бенни хватало вежливости, чтобы оставить ее наедине с мыслями, пока тромбон продолжал стенать. Из «Жасмин» агент вышла где-то через час. Существует предел, после которого тело уже не принимает сарсапарель. Застегнув то, что осталось от пиджака, она направилась домой через задворки рядом с улицей Мухаммеда Али. Опустив голову, Фатима засунула трость под мышку и ссутулилась, надеясь своим видом показать, что не расположена к общению. Она особенно надеялась, что тот, кто следовал за ней – тяжелые шаги далеко разносились в тишине, – поймет намек. Фатима вздохнула, остановилась под аркой возле короткой лестницы и заговорила строгим голосом: – Слушай, мне сейчас плохо. За последнюю неделю я сражалась с гулями, колдуном, обезумевшим маридом и даже ифрита сумела смутить. Если думаешь, что справишься, давай попробуй. Просто хотела дать знать, во что ввязываешься. Из тишины раздалось знакомое гортанное ворчание: – Насыщенные у вас дни, агент. – Добрый вечер, Ахмад. – Плечи Фатимы опустились, и она повернулась на голос. Самопровозглашенный бог культа Собека прятался в тенях. Похоже, он претерпел еще бо́льшие изменения. Стал массивнее и двигался странной походкой. Под коричневой рясой она заметила бледно-серую кожу и выступ на лице, похожий на морду. Его пронзительные темно-зеленые глаза как никогда напоминали крокодильи. Что он с собой делал? – Добрый вечер, агент Фатима, – ответил он хриплым шипением. – Мы ведь уже говорили о том, чтобы вы не ходили за мной? Мне казалось, мы согласились, что это жутковато? Он виновато развел руками – они были с перепонками и черными когтями. – Малеш[78]. Просто хочу поговорить. Фатима уселась на ступени спиной к арке. Ей все равно пока не хотелось идти домой. – Говорите тогда. Ахмад сел на корточки напротив, хотя казалось, что дается ему это нелегко. Он достал «Нефертари». На нечеловеческом лице был написан вопрос: «Не возражаете?» Она махнула рукой. Жрец ловко прикурил от зажигалки-скарабея, затянулся и склонил голову набок: – Вы в порядке, агент? – Так плохо выгляжу? – Да. – Его зеленые глаза внимательно ее изучали. – Спасибо. – Я хотел сказать, вы не похожи на себя. Я вижу не только плоть и кости, но и дух. Ваш выглядит… раненным. Если вам нужно плечо, я здесь. Чтобы выслушать, имею в виду. Фатима уставилась на язычника. Он хочет, чтобы она облегчила душу? Ему? Человеку, который считает, что он древний бог, а теперь уродует себя? Откуда такая наглость? – Хотите знать, что ранит мой дух? – горячо спросила она. – Ладно! Я буду рассказывать, пока не захлебнетесь! – Именно так она и поступила. Она рассказала о бесплодных поисках по делу. О нападении на министерство. О том, что случилось сегодня ночью. И о Сити. О безжизненных глазах, что искали ее смерти. Когда она закончила, то почувствовала себя выжатой. Во всяком случае, оцепенение прошло. – Это… – начал Ахмад. Откашлялся. – Я думал, вы собираетесь рассказать о сомнениях в себе или, может, о межличностных конфликтах с коллегами. Такого я не ожидал. У вас и правда проблемы! – Вы очень меня утешили, – сухо ответила она. – Мне жаль, что все это с вами произошло, агент. – Он предложил ей сигарету. Фатима засомневалась, затем взяла и сделала длинную затяжку. Табачный дым заклубился в ее ноздрях, добрался до языка – и она заперхала. Она могла сосчитать количество выкуренных за жизнь сигарет на пальцах одной руки. Но эта была самой худшей. – Это ужасно. На вкус как… – Немытые ноги? – предложил он. – Зачем вы их курите, если они такие противные? – Курение не зря называют привычкой. – Вы знали? О Сити? – Она протянула «Нефертари» назад. – Хоть я и не чужд… трансформациям, – покачал головой он. – Я надеюсь, вы вдвоем сумеете разобраться. Мне самому знакомы любовь и потеря. Слова Ахмада, как всегда, ее поразили. Фатима постаралась подняться над собственными проблемами и горем, представляя боль, которую он нес в себе. – Я не бросила это дело, Ахмад. Я собираюсь найти самозванца. Я собираюсь его схватить. Ваша… Нефтида получит правосудие. Ее внимательно изучали глаза рептилии. Что бы он ни увидел, это его удовлетворило. – Правосудие всегда настигает зло. Того требуют весы Тота. – Он поднялся на ноги, бросил сигаретный бычок и раздавил его. – Спасибо, агент. – За что? – За то, что пытаетесь. И верите, что Нефтида имела значение. Он повернулся, чтобы уйти. – Подождите, – окликнула Фатима. Ахмад повернул голову, уставившись на нее зловещими зелеными глазами. Следователь всматривалась, пытаясь увидеть, не смотрит ли из них кто-нибудь еще – что-нибудь еще. – Вы правда верите, что в вас живет, – она запнулась на слове, – бог? – Частица бога. Капля в океане. – Он с любопытством прищурился. – И что же вы, агент, видели этой ночью? Фатима вздрогнула от вопроса, встревоженная его странной проницательностью. Она не ответила, вместо этого сама продолжая расспрашивать жреца: – То, что с вами происходит, – это ваш выбор? Или вы меняетесь по воле вашего, – она снова запнулась, – бога? Ахмад тщательно обдумал вопрос, а затем пожал плечами: – Если вы верите, это не важно. – С этими последними словами он ее оставил, странная походка уносила жреца в тени, словно бога, возвращающегося в свое царство. Когда она добралась до дома, было уже за полночь. «Рано или поздно все равно придется вернуться домой», – часто говорила ее мать. Фатима увидела, что у двери стоят две фигуры в синих галабеях и о чем-то горячо спорят. Одним из них был баваб Махмуд. А вторым… Фатима нахмурилась. Второй мужчина тоже удивительно походил на Махмуда. Такое же грузное телосложение. Те же редеющие седые волосы. Когда следователь подошла ближе, оба повернулись к ней с удивлением на лицах, и она замерла на месте. Перед ней стояло два Махмуда. Одинаковые красно-коричневые лица, кустистые брови – даже этот взгляд, который мгновенно взвешивал и осуждал. Она зажмурилась и задумалась – может, этот вечер все-таки ее доконал? – Доброй ночи, капитан, – поздоровался один из Махмудов. – Мы знаем, как это может выглядеть, – сказал другой. – Но мы можем объяснить, – закончил первый, выставив ладони. – Вас двое? – Фатима переводила взгляд между Махмудами. Ей нужно было удостовериться. – Да, – ответили оба. Какое облегчение. – Кто из вас Махмуд? – Я Махмуд. – И я тоже Махмуд. Серьезно? – Кто же из вас мой швейцар? – Мы оба. – Они неловко посмотрели друг на друга. – Вы хотели объяснить?.. – Фатима кивнула, хотя ничего не понимала. – Мы с братом оба работаем бавабами в этом здании, – сказал один из Махмудов. Близнецы. Об этом она и сама догадалась.