– Я с тобой! – вцепилась в ее руку Хадия. Это было в большей степени утверждением, чем вопросом. Женщина даже полицейскую дубинку где-то раздобыла. Напарницы начали пробиваться сквозь массы. Большинство людей были слишком заняты, чтобы им мешать. Нескольких, которые попытались, они отпихнули в сторону, направляясь к мавзолею. Подняться вверх можно было только по лесам у строения. Пока они взбирались, Фатима заметила тень, которая двигалась вверх по лесам напротив. Достигнув вершины, напарницы оказались на узкой дорожке квадратного основания мавзолея. Они бросились в бег, повернули за угол и… Самозванец стоял, заложив руки за спину, и задумчиво глядел вниз. – Хвала Аллаху, – нараспев произнес он. – Удивительно, что слова могут так сильно влиять на людей. Фатима резко остановилась и придержала Хадию. – Шарлатаны умеют забраться людям в мозги, – ответила она. Самозванец поднял голову, золотая маска с изменчивыми узорами казалась живой. И эти глаза! – По-прежнему не веришь. Даже после того, что видела. – Когда поработаешь в моей сфере деятельности, все эти обманки уже не так впечатляют. – Вот кто я? Обман? Зрения? Или чувств? – Не знаю, и меня не волнует. Я здесь, чтобы тебя арестовать. С остальным пусть суд разбирается. – Где меня, без сомнения, ожидает справедливое разбирательство, – насмешливо сказал он. – В этих людских судах. – Ты убил больше двадцати человек. Сжег их заживо. Парада ожидаешь? – Они могут мне устроить. – Он указал вниз. – Эти люди меня так строго не судят. Они поняли, почему я совершил этот поступок. Чтобы спасти эту землю от предателей и… – Точно, – оборвала его Фатима. – Хороший заговор состряпал. Ты все равно убийца! – К рассвету я буду героем! Мое имя на тысячах языках. Разве ты не слышишь? – Твое имя будут вспоминать как человека, сеявшего раздор и смуту. – Ты думаешь, я создал эту распрю? – Он склонил голову набок. – Посмотри, как эти люди живут, в грязи и запустении. Мир стремительно несется в хваленую современность, забывая о тех, кого оставляет позади, или перемалывает под колесами прогресса. Это больше чем только я. Грядущая фитна[58] назревала давно. – Фитна? – озадаченно переспросила Хадия. – Фитна – это просто слово. Ощущение беспорядка или волнения, столкновение с трудностями, разногласия, обнаружение чего-то, что ставит под угрозу твое мышление. Какое это имеет отношение к тому, что ты здесь устроил? – А. – Самозванец поднял палец. – Великий философ Ибн Араби так же описывал фитну, как проверку, испытание огнем. Мне это напоминает алхимию. Расплавить, чтобы разделить элементы, совсем как разделение угнетателей и угнетаемых. Вот, что я принес этому городу, правду об уродстве, скрывающемся под покровом этого века чудес. Так, чтобы увидели все, у кого есть глаза и сердце. И когда примеси будут отброшены, останется лишь чистое и беспримесное. – Ты играешь словами! – попыталась возразить Хадия. – А может, я лишь наделяю их значением. – А говорил, что не шейх, – выплюнула Фатима. – Я открываю правду на любом языке, какой понадобится. – Ну, сохрани свои лекции для суда. Там можешь играть в ученого философа или революционера сколько душа пожелает. – Она подняла трость и выхватила меч. – С чем я столкнулся? Женщина с мечом и еще одна с полицейской палкой? – Ты забываешь о третьей. – Фатима наслаждалась замешательством в его глазах. Пока они говорили, из теней напротив появилась фигура, привлекая его внимание, – женщина в черном. – Привет, дядя, – поздоровалась Сити, махая рукой в серебряных когтистых перчатках. Ее глаза – единственное, что было видно на закутанном лице – сузились. – Хорошо выглядишь для… скольких лет? Ста? Много занимаешься спортом? Пьешь воду? – Идолопоклонница с прошлой ночи, – окинул ее взглядом самозванец. – Нам пора перестать так встречаться. Сехмет передает привет. Судя по аху за ее спиной, Хадия только сейчас сообразила, кто это. Фатима договорилась с Сити, чтобы она вмешалась, только если план пойдет наперекосяк. Он пошел наперекосяк. – Так ты пойдешь с нами? – спросила Сити, вытягивая пальцы с когтями и небрежно их рассматривая. – Или планируешь сделать это интересным? Самозванец посмотрел на трех женщин и протянул правую руку в воздух – где внезапно материализовался меч. Он был длинным, со слегка изогнутым лезвием из черного металла, что делало его почти невидимым в ночи. От клинка исходило тихое гудение, словно он напевал. – Я так понимаю, что это «нет», – прорычала нубийка и бросилась вперед. Аль-Джахиз поднял меч, встречая ее атаку, прозвучал звон металла. Каждый раз, когда самозванец взмахивал рукой, клинок издавал странное гудение. Там, где меч встречался с когтями, искры разлетались, словно светлячки. Сити ударила по широкой дуге, ухмыляясь в едва сдерживаемом восторге. Фатима восприняла это как сигнал и напала с другой стороны, надеясь зайти с незащищенного фланга. Ее клинок делался под заказ, и рукоять в виде львиной головы была сбалансирована под ее вес. Лезвие было острым с одной стороны, чтобы наносить порезы, которые если и не окажутся смертельными, во всяком случае, заставят оппонента сдаться – или истечь кровью. Она согнула колени, готовясь к рубящему удару. Но мужчина орудовал мечом с невероятной скоростью, движения его запястья были почти неуловимы. Он с легкостью отбил ее тонкий клинок и перетек назад, готовясь к их атакам. Подруги остановились, оценивая противника. Сити присела, балансируя на носках, словно кошка, ее темные глаза поблескивали. – Этот меч, – сказал самозванец, почти касаясь маски гудящим лезвием. – Его выковал джинн. Говорят, когда он отнимает жизнь, последнее, что слышит умирающий, – его песню. – Ты всегда такой говорливый? – осведомилась Сити. – Или это мои духи? – Просто хотел, чтобы ты знала. Так что, когда в твоих ушах зазвенит песня, ты поймешь почему. Сити сузила глаза и прыгнула на него, вытянув когти. Фатима бросилась на помощь. Но сражаться в узком проходе было тяжело. При каждой попытке удара ее встречало парирование, после чего он возвращался к бою с Сити. Как бы ей ни хотелось этого признавать, он был хорош. Очень хорош. Он действовал клинком, словно продолжением руки. Она ему не ровня, и он это знал. Его главным противником оставалась Сити, не прекращавшая атак. Фатиме пришлось отступить, когда они переместились в ее сторону, огибая угол. Хадия держалась на расстоянии, но следовала за ними с дубинкой наготове. Фатима оставалась на границе сражения, ожидая возможности. Он не мог продолжать в том же духе. Должно быть, самозванец и сам это понимал, поскольку, когда они оказались в задней части мавзолея, он неожиданно заскочил на мерлоны-соты – и спрыгнул со здания. Она подбежала к краю и увидела, как тот приземлился на крышу постройки ниже. Он стоял с воздетым мечом и ждал. Сити издала боевой клич, а затем, прежде, чем кто-нибудь успел ее остановить, прыгнула с мавзолея, приземлившись с перекатом и тут же вскочив на ноги. Фатима собралась было последовать за ней, но Хадия схватила ее за руку и покачала головой: «Это невозможно!» Она была права. Без колдовства самозванца и магии, окружавшей Сити, она могла сломать ноги – или хуже того. Им пришлось карабкаться вниз по стене мавзолея, чтобы потом соскочить на леса. Фатима бросилась в бег с Хадией по пятам, затем перепрыгнула через широкий проем на другие леса, которые так зашатало, что следователь испугалась, что они могут обрушиться. Но конструкция удержалась. Еще один спуск – и она увидела здание, откуда звучал лязг металла. Еще прыжок, и она на месте. Фатима запыхалась от бега, но тут же бросилась в бой, занимая место рядом с Сити. – Рада, что ты наконец добралась, – пропыхтела та. Фатима не стала тратить дыхание на перепалку. Они напали на мужчину вместе. Его меч по-прежнему встречал каждую их атаку, но самозванец отступал. Лучше того, из-под маски пробивалось тяжелое дыхание. Вскоре он сделает ошибку. С уставшими бойцами это часто случалось. Ей показалось, что именно это и происходит: ноги аль-Джахиза почти заплелись, подогнулись. Сити тоже заметила и нырнула под его меч. Но внезапно движения их противника снова стали уверенными, он пригнулся, и его меч необъяснимым образом исчез. Финт! Прежде чем Фатима успела предупредить, меч появился в другой руке самозванца, прямо у открытого бока Сити. Он сделал укол, лезвие скользнуло в ее ребра, после чего тот провернул и выдернул клинок. Сити охнула, хлынула кровь, и она обмякла. Фатима бросилась к подруге, а мужчина отступил, наблюдая с расстояния. Дыхание Сити было тяжелым, она зажала рану, растерянно рассматривая багрянец, запятнавший ее когти. – Для тебя бой окончен! – сказала ей Фатима. Протест женщины вырвался со стоном. Хадия подбежала и упала на колени, чтобы осмотреть Сити. – Хвала Аллаху! Если кровь не идет ртом, легкие, скорей всего, не задеты! Но рану нужно зашить! – Займитесь, – ответила Фатима, не сводя глаз с самозванца, который стоял, обозревая – ожидая. – Собираетесь сражаться с ним одна? – спросила Хадия, отрывая ткань от рубашки Сити. – Что-то вроде того, – ответила она. Тело агента ныло после всех этих прыжков и сражений. Но разгорающийся позади ее глаз жар делал боль отдаленной. Поднявшись, она сбросила пиджак. Фатима не взяла с собой револьвер, но у нее оставался кинжал-джамбия – подарок от иностранного посла в ее первые месяцы в министерстве. Она вытащила широкий обоюдоострый клинок из расшитых серебром ножен на широком кожаном ремне. Держа в одной руке кинжал, а в другой – меч, следователь сделала шаг вперед. – Только ты? – спросил самозванец. Он стряхнул капли крови с меча. – Только я. Они застыли, долгое мгновение рассматривая друг друга. На золотой маске не было выгравировано никакого выражения – только изображение мужчины с опущенными вниз уголками губ. Трудно было сказать, о чем думал самозванец, разглядывая ее, пока он не заговорил: – Эта идолопоклонница. Она что-то для тебя значит. Интересно. Фатима почувствовала, как вспыхивает гнев. Она собиралась сразиться с этим человеком. Не убивать. Но покалечить, сделать ему очень больно. Ее мстительные мысли прервал вой сирены. Агент обернулась, вглядываясь вдаль, где мигалки извещали о приближающихся полицейских фургонах. Асим связался с участком. Вызвал весь состав. – Похоже, нам придется отложить бой на следующий раз, – сказал самозванец. Он что-то выкрикнул на незнакомом ей языке. Какой-то джиннский диалект. Четыре фигуры торопливо вскарабкались на крышу. Мужчины в черных масках. Они проигнорировали Фатиму и пошли друг другу навстречу, кажется, она моргнула перед тем, как они слились воедино. Мужчина стоял перед самозванцем, глядя сквозь нее, а затем неожиданно взорвался клубящимся черным пеплом, кожей, плотью и одеждой – превратившись в частицы, закружившиеся роем. Самозванец широко расставил пальцы, и облако втянулось в открытую ладонь, пока не исчезло. Он опустил руку и поднял на Фатиму глаза, вновь воспылавшие огнем. – Могучее и славное министерство. Вы верите в свое величие. Со всеми вашими тайнами и жалкой магией. Ты хоть понимаешь, с чем имеешь дело? Налетел порыв ветра – горячего и зловонного, с обжигающим запахом. Он ударил в Фатиму с такой силой, что она чуть не задохнулась и прикрыла рот, закашлявшись. – Я вас научу, – сказал самозванец. – Вы узнаете, что такое боль. Я заставлю вас понять. И вытащу все ваши секреты на свет. Без всякого предупреждения мир вокруг него взорвался огнем. Поначалу Фатиме показалось, что она смотрит на стену кроваво-красного пламени. Но то, что она спутала со стеной, вскоре перетекло в другое форму: из инферно сформировалось похожее на человеческое тело, с головой, увенчанной загибающимися рогами и пылающими, лавовыми глазами. Существо стояло за спиной самозванца, гигант, втрое его больше, горящий в ночи маяком. Ей даже не пришлось смотреть вниз, Фатима знала, что бой на пустыре остановился, и каждый взгляд устремился к этому волшебному и чудовищному зрелищу. Ифрит. Джинн взревел, даже воздух пошел рябью от жара. Он склонился, открывая перевязь на спине – отчего-то не горевшую кожаную сбрую с длинными опоясывающими ремнями. Самозванец взобрался на ифрита и уселся в седло, языки пламени его не касались. Он натянул поводья, привязанные к рогам джинна, и бросил взгляд на Фатиму. – Весь Каир будет говорить о том, что они видели этой ночью. Весь Каир будет знать, что я аль-Джахиз. И я вернулся.