Мама молча, нежно похлопывая по спине, обняла его. А я стоял в шаге от них и смотрел, как скривился мамин лоб, между бровями пролегли морщинки, а нос и щеки покраснели. Она с огромным трудом сглотнула. Лицо мамы стало сложным, как трехмерное уравнение, сложным и чужим для меня. Она огорчена? Или, глядя на Хэчжина, у нее болит сердце? Или она хочет показать, что прекрасно понимает его состояние? Хочет сказать, чтобы он не переживал, потому она все возьмет на себя? Или все вместе взятое? А, может, вообще ничего такого? Хэчжин даже не посмотрел на маму, но, кажется, все понял. Из плотно сжатых губ вырвалось не то тяжелое дыхание, не то плач. Поколебавшись, он обнял маму и разревелся. Она была на две ладони ниже его, но он положил ей голову на плечо и безудержно заплакал. Было очень странно. Хотя я осознавал силу его горя, от чего у меня заложило уши, но сердце оставалось безучастным. Сочувствуя Хэчжину, расплакалась и мама, и медсестра, которая пришла с ней все обсудить. Один я стоял, не испытывая никаких эмоций. Из-за этого я не выразил Хэчжину ни одного соболезнования. — Что ты об этом думаешь? — спросила меня мама на третий день после похорон, заведя разговор об усыновлении. Она сказала, что у Хэчжина нет ни одного родственника, что он круглый сирота и что он не хочет жить в детском доме, добавив при этом, что мы с Хэчжином близко дружим, а в нашей квартире есть одна пустая комната. Насколько я понимаю, вопрос задавался не ради ответа, а автоматически подразумевал мое согласие. Даже будь я против, я не должен был возражать. На этот раз я действительно был не против. Хэчжин, как и сказала мама, был моим единственным другом, и я любил его больше всех. К тому же у мамы была финансовая возможность содержать двоих детей. Через два дня по дороге на утреннюю тренировку мама сообщила мне: — Сегодня Хэчжин переезжает к нам. В то время мы жили в пятиэтажном торговом здании в районе Ёнхондон в Инчхоне. Этим зданием владела мама, а весь пятый этаж занимала наша семья. Рядом с прихожей была комната моего умершего брата Юмина. Перебираясь из предыдущего дома, мама полностью перевезла сюда вещи брата: мебель, книги, даже занавески. Каждый раз, когда я уходил или возвращался домой, я должен был проходить мимо этой комнаты. Для меня ее хозяином по-прежнему был Юмин. Возможно, поэтому я был сильно шокирован, когда под вечер, вернувшись после тренировки домой, заметил, что все, что было связано с братом, исчезло из его комнаты. Теперь она была наполнена незнакомыми вещами, видимо, Хэчжина. Наполовину закрытые двойные занавески, большой длинный деревянный письменный стол, книжный стеллаж, встроенные шкафы, кровать с белым постельным бельем, телевизор и постер фильма «Город Бога», висевший на стене. Я с удивлением смотрел на надпись на постере «Самый лучший триллер-боевик!». Конечно, вряд ли я что-то понимал в интерьере, в свои-то пятнадцать лет, но одно мне было ясно: все в комнате было тщательно продумано, будто кто-то долго ее обустраивал и воплощал свою мечту. Конечно, цветовая гамма, мебель и расположение вещей отличались от комнаты брата, но атмосфера была мне знакома. За исключением постера, во всем угадывался вкус мамы. Если бы здесь по-прежнему жил Юмин, мама наверняка устроила бы все точно так же. Мне стало очень любопытно. С какого момента она начала мечтать о такой комнате? В день, когда она впервые увидела Хэчжина, или тогда, в кинотеатре «Нада»? Или все началось неделю назад в реанимации больницы? Я, конечно, не знал, что до этого творилось в душе у мамы, и скорее всего никогда бы и не узнал, но тем не менее в тот день я был в сильном замешательстве. Я даже представить себе не мог, что мама так быстро произведет замену, что всего за два дня после того, как заговорила об усыновлении, сможет так хорошо все подготовить. Теперь место Юмина, который всегда был любимчиком мамы, занял Хэчжин. Для этого ему даже фамилию не надо было менять. Они были с мамой однофамильцами — Ким, причем Кимы из одного рода. Так он превратился в ее старшего сына. Потом я неожиданно заметил, что у нас в семье только у одного человека другая фамилия, и этот человек — я. — Ючжин, — из прихожей донесся голос мамы. Только в этот момент я пришел в себя. Я понял, что мама пришла вместе с Хэчжином. — Ючжин, — послышалось во второй раз. Теперь меня звал Хэджин. Видимо, он стоял рядом с мамой, не проходя в квартиру. Этим он как бы говорил, что сможет войти в дом, только если я отвечу. Я вышел из комнаты и увидел, что он, как я и предполагал, стоял в дверях и даже не снял обувь. Рядом с ним стояли сумка и чемодан. — Вот и я, — сказал Хэчжин робким голосом. Его щеки покраснели, словно он только что сделал очень личное признание. Впервые видел, как человек смущается от таких простых слов. Мама стояла за спиной Хэчжина и следила за мной. Ее лицо было немного напряжено, она как бы спрашивала меня — зачем ты вошел в чужую комнату? Но я все равно не смог промолчать, поэтому встал перед Хэчжином и сказал: — Я все равно не буду относиться к тебе, как к старшему брату. Что бы там мама ни думала, старшим братом для меня мог быть только Юмин. Хэчжин отнесся к этому спокойно, по-прежнему робко кивнул головой и шагнул в гостиную. Так мы стали семьей. Семейную фотографию, висевшую в гостиной, мы сделали в фотостудии именно в тот день — день рождения нашей семьи. Я до сих пор помню слова фотографа: — Ваши сыновья близнецы? Прям одно лицо. Все эти десять лет мы действительно были как близнецы. Как и все братья, жили бок о бок, почти не ссорясь друг с другом. Конечно, у нас бывали мелкие разногласия, но в основном мы жили мирно. По крайней мере, до вчерашнего дня. Сможем ли мы и дальше продолжать так жить? Когда убитая мама лежит на крыше, перепачканный в крови убийца спрятался в комнате мамы, а Хэчжин вошел в дом, полный запаха крови? Я вспомнил трехмерное уравнение, заданное мне мамой десять лет назад, когда я увидел ее обнимающей Хэчжина, ставшего сиротой. Я наконец-то понял, что холодом давило на меня изнутри. Наверно, это было чувство одиночества. Но только теперь у меня не было мамы, которая могла бы сказать: «Я понимаю твое одиночество». — Хэчжин, — позвал я, когда он уже прошел гостиную и поднимался по лестнице на второй этаж. Та-дам-та-дам. Звук его быстрых шагов бил по ушам, словно очередь выстрелов. — Я у мамы в комнате. Шаги Хэчжина продолжали удаляться. Может быть, я сказал слишком тихо. — Хэчжин! — На этот раз я крикнул так громко, будто случился пожар. Любой, кто находился вокруг, без труда определил бы мое точное местоположение. — Я у мамы в комнате! Шаги резко замерли. Затем я услышал его голос, казалось, он говорил сам с собой: — Что? Где? Так невпопад обычно отвечает человек, когда его отвлекли от собственных мыслей. Чтобы привлечь его внимание, я сказал еще громче: — Я у мамы в комнате! — А мама? Она тоже там? Я растерялся и почувствовал себя школьником, который перед самой сдачей домашнего задания вспомнил, что оставил его дома. Я совершенно не был готов объяснять, почему мамы нет дома. Я вообще про это не подумал, хотя прекрасно знал, что каждый раз, возвращаясь домой, Хэчжин сразу же идет к маме. — Я один. Никакого ответа не последовало. Никакого движения я тоже не уловил. Я забеспокоился. Будь это возможно, я побежал бы к нему, схватил его за шиворот и спустился с ним вниз. — Спускайся скорее! Я беспокоился не потому, что он зайдет в мою комнату или выйдет на крышу. Подобного не должно было случиться. Хэчжин никогда не врывался на чужую территорию без разрешения, всегда подстраивался под собеседника — как двигаться, смотреть и говорить. Я не удивился бы, если б он спросил у тонущей девушки разрешения схватить ее за руку. Хотя такое навряд ли бы произошло, учитывая, что Хэчжин ужасно боялся воды и совсем не умел плавать. К тому же он знал, что я нахожусь внизу. Меня беспокоило то, где стоял Хэчжин. На лестнице не было окон, а дверь на крышу была закрыта, значит, в этом замкнутом плохо продуваемом пространстве должно было ужасно пахнуть хлоркой вперемешку с кровью, что даже маска бы не спасла. Хэчжин никак не уходил оттуда, значит, почувствовал запах и не мог понять, что это такое. Наверняка пытался найти ответ с помощью своих орлиных глаз и воображения творческой личности. Я должен был во что бы то ни стало заставить его спуститься вниз, пока он не нашел разгадку. Я крикнул, чтобы он подумал, что мне требуется помощь. — Я убираюсь. Скорее спускайся. Наконец послышались шаги. Один, два, а затем все быстрее и быстрее, перепрыгивавшие через несколько ступенек. Когда шаги добрались до двери маминой комнаты, я вспомнил, что дверь не заперта. Боже… Я молниеносно нажал на кнопку на ручке, почти одновременно с тем, как Хэджин ухватился за нее и повернул. Я опередил его на десятую долю секунды. Раздался щелчок, и дверь закрылась. — Что ты делаешь? Зачем заперся? — Голос Хэчжина повысился на две-три ноты, а мой — опустился на все пять. — Я скоро выйду. Займись пока своими делами. — Ничего себе. Что с тобой… По голосу я мог ясно представить выражение его лица. Наверняка стоит сейчас в растерянности, хлопая своими большими добрыми глазами. — Сам позвал, говорил, что срочно нужна помощь, а теперь заставляешь меня ждать за дверью? — Я разделся, чтобы принять душ. Что тут такого? Причина была совсем не убедительной, потому что мы сто раз видели друг друга голыми. Я ничего не ответил — когда нечего сказать, лучше промолчать. — А почему ты принимаешь душ у мамы? — Мой душ сломался. Хэчжин протянул «а-а-а»… и задал следующий вопрос: — А мама где? — Вместе с прихожанами из своего храма она поехала на ретрит, — сказав это, я подумал, как хорошо, если бы это была правда. Тогда сообщил бы ему об этом спокойно, не обращая внимание на его реакцию. — А с чего это вдруг? По телефону ты мне ничего об этом не сказал, — пробормотал Хэчжин себе под нос. В этот момент мне неожиданно все порядком надоело. Меня достала ситуация, в которой я должен был напрягаться из-за каждого слова Хэчжина. — Я сам узнал об этом, только когда спустился вниз. На холодильнике была записка, — быстро добавил я, опережая Хэчжина. — Она написала, что поехала молиться. Хэчжин снова протянул «а-а-а…», давая понять, что ему все ясно. Но я совершенно не понял, что именно ему было ясно. — А зачем ты открыл все окна? — Я сделал генеральную уборку. Мама попросила в записке, чтобы я обязательно убрался в квартире до блеска. Хэчжин сказал: — Кошмар какой-то, околеть можно… С этими словами он громко постучал в дверь. — Ты хотя бы дверь открой, странно разговаривать через закрытую дверь. Я вспомнил ящик в угловом шкафу. Ключи от всех дверей в нашей квартире лежали там, Хэчжин тоже прекрасно это знал. Значит, если бы он захотел, то спокойно открыл бы эту дверь. Мне оставалось только надеяться, что он этого не захочет. — Поговорим, когда я выйду из душа. Подожди немного, — сказал я, невольно раздражаясь. Чтобы быстро загладить это, я добавил: — Но не закрывай окна, пусть выветрится запах хлорки. — Вот и я о том же. Зачем убираться таким ядреным средством. В чулане же полно всего, обязательно было брать именно его? Ну, вообще… Ты никогда не убираешься, вот ничего и не знаешь. Я кусал губы. Пожалуйста, заканчивай свою песню на первом куплете. — Кстати, ты уверен, что забыл свой сотовый в ресторане «У Косири»? Его там не было, — Хэчжин приступил ко второму куплету: — Может быть, ты оставил его в другом месте? Например, заходил по пути в булочную? Нехотя мне пришлось отреагировать: «а-а-а-а, ты про это». — Я нашел его в своей комнате. Ненадолго воцарилась тишина. Мне казалось, что я слышу слова, которые приготовил Хэчжин, но еще не произнес. Все идет к тому, что ты сейчас получишь от своего старшего брата, верно? — Я совсем недавно заметил, что мой сотовый завалился в щель у изголовья кровати. Наконец Хэчжин рассердился: — Что с тобой происходит? Если нашел, то мог хотя бы позвонить. В этом случае опять было лучше промолчать. Поэтому я не ответил. Мне больше на руку был сердитый Хэчжин, чем извиняющийся я. Когда Хэчжин бывал по-настоящему рассержен, он обычно молчал и не встревал в разборки, пока сам в душе не прощал человека. Как раз сейчас мне и нужен был такой неговорящий Хэчжин. Хотя бы до тех пор, пока я не закончу все свои дела. Что будет дальше, было не так важно, главное — в данный момент я не хотел с ним общаться. Я прислушивался, ожидая, когда Хэчжин уйдет. Слава богу, долго ждать не пришлось. Через некоторое время шаги стали отдаляться. Затем раздалось хлопанье — Хэчжин закрывал окна и двери на веранду. Похоже, он забыл мою просьбу не закрывать их. Или же таким образом давал мне понять, что сильно на меня рассержен. Через некоторое время я услышал, как хлопнула дверь. Наконец, он ушел в свою комнату. По привычке он клал свою сумку на письменный стол, брал со спинки стула одежду, переодевался и выходил в гостиную. На это уходила всего минута, но этого мне было вполне достаточно, чтобы выбежать из комнаты мамы и подняться на второй этаж. Одна секунда — чтобы добежать от двери до лестницы, десять — чтобы преодолеть шестнадцать лестничных ступенек, еще пять — чтобы пройти через коридор в свою комнату. Я открыл дверь и сделал шаг наружу. На уборку моей комнаты и душ наверно хватило бы тридцати минут. А спальню мамы можно запереть и помыть позже. Но была одна маленькая проблема, которую я не предусмотрел: вероятность того, что Хэчжин выйдет из своей комнаты, не переодевшись. Когда я почти сделал второй шаг, дверь в комнату Хэчжина резко открылась. Мне пришлось быстро вернуться в комнату мамы.