— Пойти-то пойдем, но давай сперва поедим, я голоден. Я вернулся обратно на кухню, достал из холодильника торт, который принесла тетя, взял вилку и, прислонившись к мойке, съел кусок размером с ладонь. Я жевал долго, словно старуха сушеный кальмар. За это время я успокоился. Сейчас мне нужны были не храбрость и не решительность, а углеводы. Если что и добавить в придачу, так это удачу. Глаза Хэчжина вопросительно смотрели на меня. Как можно сейчас есть? Я хотел бы ему рассказать о том, что услышал однажды. Одно из проклятий человечества — способность адаптироваться к любым обстоятельствам. Посмотри на меня — я прекрасно справляюсь с тем, что ты вонзил мне нож в спину. Я выбросил коробку из-под торта в мусор, подошел к стойке, где сидел Хэчжин, и положил перед ним ключ от машины мамы. — Что это? Хэчжин посмотрел на ключ. Вряд ли он не знал, что это такое, потому что он много раз водил ее машину. Своим вопросом он требовал объяснений. — Ты поведешь. Хэчжин взял ключ и поднялся, его лицо, которое никогда не было безучастным, было безразличным. Я понял, что для Хэчжина я больше не существую. Десять лет, в течение которых мы были братьями и друзьями, бесследно исчезли. Пропало все, что я считал надежным, как сама земля. Вера, забота, понимание, жалость… Все чувства, которые объединяет любовь. А, может быть, любовь не дается от Бога? В противном случае, Бог, создавая мир, должен был устроить так, чтобы все в этом мире были связаны любовью, а не пищевой цепью, когда все убивают друг друга ради пропитания. — На улице идет снег. Поднимайся и надень куртку, — сказал Хэчжин, положив ключи в карман джинсов. Во втором кармане выпирало что-то длинное. Я подумал, что это бритва, которую он у меня отнял. — Мы же все равно поедем на машине. Я направился к прихожей и открыл дверь из гостиной. Хэчжин шел за мной след в след, он тоже не стал надевать куртку, а остался в свитере, словно говорил тем самым: Отпустить я тебя не отпущу, но разделю этот холод вместе с тобой. В прихожей мы обулись. Я надел кроссовки, в которых был позапрошлой ночью. Они до сих пор были влажными и покрыты грязью. Я загнул задники и просунул ноги внутрь. В кроссовках захлюпало, будто заквакала лягушка. Когда мы вышли из квартиры, нас встретил лай Хэлло. Судя по эху, он лаял не из квартиры, а откуда-то из подъезда. Похоже, он отправлялся со своей мамочкой на прогулку. Вызвав лифт, я стоял, заложив руки за спину. Правую руку я засунул в левый рукав и держался обеими ладонями за запястья. Я обернулся на Хэчжина. Он, нагнувшись, надевал кроссовки. Когда он выпрямился, пришел лифт. Держа руки за спиной, я первым шагнул внутрь. Я не хотел, чтобы камера зафиксировала меня сзади, поэтому повернулся и прислонился к стене слева. Я двигался, как человек, у которого за спиной завязаны руки, Хэчжин зашел в лифт, нажал на первый этаж и встал рядом. Лифт остановился на двадцать втором этаже. Двери открылись, в кабину сели «мамочка» с красными губами, как у кошки, которая только что поймала и съела попугая, и «сынок», который, не переставая, скулил. Лицо Мамочки Хэлло, которая сначала посмотрела на нас с улыбкой, моментально онемело. Ее узкие глаза-крылышки, увеличились до размера королевских креветок, а ноздри раздулись с крысиные норки. И при этом она двигала зрачками и оглядывала меня. Опухшее и окровавленное лицо, неудобная поза, в которой я держал руки за спиной. Затем она перевела взгляд на Хэчжина, который стоял рядом как ни в чем не бывало, словно ничего не произошло. Вдруг Хэчжин замер, мне четко передалась его растерянность. Он хотел сказать — не я его избил, а потом с небольшим опозданием осознал, что вообще-то он. Мамочка Хэлло отвела взгляд и придвинулась поближе к двери. Она была в толстом пуховике, но все равно было заметно, что ее тело очень напряжено. Хотя скорее ей было неловко от того, что она попала не в тот кадр. Похоже, Хэлло чувствовал нечто похожее. Он положил передние лапы на плечи Мамочки и, запрокинув морду, залаял. Никто его не успокаивал, поэтому лай становился все громче. Когда мы добрались до первого этажа, у меня страшно разболелась голова. Как только двери открылись, Мамочка Хэлло пулей вылетела из лифта. — Пойдем, — крикнула она и исчезла за дверью на парковку. Я не двигался, и Хэчжин потащил меня за локоть. Я притворился, что очень этого не хочу, но приходится, и вышел из лифта. Хэчжин отпустил мой локоть перед дверью на парковку, но я опять остановился. Я твердо стоял не месте, упираясь ногами, чтобы было видно, что я совсем не хочу идти. — Что с тобой? Хэчжин открыл дверь и опять потянул меня за локоть. Я снова нехотя двинулся вперед. Руки по-прежнему были за спиной. Так повторялось несколько раз, пока мы не дошли до машины мамы. Похоже, Хэчжин был уверен, что я капризничаю. Держа меня за локоть, он повернул ключ, затем открыл дверь со стороны пассажира, я немного упирался, но он насильно посадил меня туда и захлопнул дверь. Потом обошел машину спереди и сел за руль. На это ушло не больше десяти секунд. Совсем немного, но мне этого было достаточно, чтобы выключить видеорегистратор. — Пристегнись, — приказал мне Хэчжин, застегивая ремень. Сделав, как он сказал, я глубоко вжался в спинку сиденья, снял кроссовки и поставил ноги на бардачок. Хэчжин тронул машину. Он был настолько охвачен эмоциями, что не замечал ничего вокруг и даже не обратил внимание на отключенный видеорегистратор. К тому же он ужасно нервничал из-за моих капризов, поэтому хотел побыстрее доставить меня в полицию, пока я совсем не передумал. У выезда с парковки мы снова столкнулись с Мамочкой Хэлло. Наши машины, выезжавшие из разных концов, встретились нос к носу. Хэчжин помигал фарами, давая понять, что уступает. Но Мамочка выключила фары и не трогалась с места. — Сейчас мы поедем в полицейский участок Кундо, — сказал Хэчжин, когда мы выехали с парковки. Участок находился в первом микрорайоне в пяти минутах езды, надо было только миновать перекресток и через первый мост переехать через реку. Когда мы приедем туда, наверняка встретимся с теми же следователями, которые недавно от нас ушли. Возможно, они организовали там штаб расследования. — Как хочешь, — глядя вперед, ответил я. На улице шел снег. Впервые в этом году. Для первого снега он был свирепым — не просто шел, а валил. Спасибо хоть на том, что было безветренно. Хэчжин включил дворники. Было 20:36. Я подумал о хозяине пирожковой. Может, сегодня он закроется пораньше? Был ли первый снег в списке причин закрыть пирожковую раньше обычного? Помимо первого снега, сейчас вообще напряженная обстановка, поэтому, возможно, он не собирается работать допоздна. Вот и позавчера, когда случилось убийство, пирожковая была уже закрыта. Хэчжин направил машину в сторону задних ворот. Я посмотрел назад через боковое зеркало. За нами светили фары машины Мамочки Хэлло, которая выехала с парковки. Мы проехали шлагбаум у задних ворот и повернули направо в сторону перекрестка, Мамочка до сих пор ехала за нами, похоже, она направлялась к волнорезу. — Не раскисай, — сказал Хэчжин, глядя на меня краем глаза. — Это правильное решение, так будет лучше всего. Я многое прочитал в его лице. Чувство вины по отношению ко мне; беспокойство от того, что я испуган и могу в таком состоянии что-нибудь натворить; чувство ответственности, что он обязательно должен доставить меня в полицейский участок. Этими словами он, наверно, хотел по-своему приободрить — не меня, а себя. Но если я должен высказать свое мнение — правильное решение не всегда лучшее. Правильный не значит само собой разумеющийся. В данной ситуации естественным было оставить мою жизнь мне. Лучшее решение не только для него, но и для меня. — Я в порядке, — ответил я, пристально глядя в окно. На перекрестке горел красный свет. — Вчера, когда я выходил из лифта, я и представить себе не мог, что такое может случиться. Машина остановилась перед светофором. Мамочка Хэлло встала за нами, хотя соседняя полоса была свободна. — Нет, даже до сегодняшнего утра я не мог представить, что из-за всего случившегося мы с тобой поедем на машине мамы. Хотя у меня уже тогда было ощущение, что что-то неладно, — голос Хэчжина становился все тише и тише, словно он исповедовался. — Пока я ждал тебя на первом этаже, я все пытался себя убедить, что это всего лишь сон. Хотя я своими глазами видел трупы. Я кусал губу кончиком клыка. Его слова совсем не отличались от записей мамы. Хотя я тебя люблю, должна поступить именно так. От этого мне еще тяжелее, чем тебе. Хочу, чтобы ты это знал. — И до сих пор — вот я еду с тобой в полицию — а мне кажется, что я вижу кошмарный сон. Кажется, стоит лишь открыть глаза, и все будет как прежде. Светофор загорелся зеленым. Хэчжин тронулся. Я заговорил: — У меня есть к тебе одна просьба. — Какая? Хэчжин посмотрел назад через зеркало — Мамочка Хэлло по-прежнему ехала за нами. — Давай задержимся на двадцать минут. Взгляд Хэчжина переместился с зеркала на меня. Его глаза говорили — о чем ты? — Я хочу заехать на смотровую площадку. — На «Млечный путь»? Я кивнул. Разве в нашем городе есть другие смотровые площадки? — Не переживай, я не убегу. Ты же за рулем. — Не то чтобы я переживаю… — Я просто хочу туда заехать. Я вспомнил множество ночей, когда я страдал от головной боли и шума в ушах. Вспомнил бесчисленное количество дней, когда на рассвете я, как сумасшедший, бежал на смотровую площадку. Вспомнил перила на обрыве, откуда виднелся свет из пирожковой «У Ёни». Тогда я ничего не понимал и не знал. Тогда я мечтал о том, что когда-нибудь объявлю маме о самостоятельной жизни. Впереди метрах в двадцати от нас сквозь метель смутно показался первый мост. — В последний раз, я же больше сюда не вернусь, — добавил я, чтобы разжалобить Хэчжина. — Я не собираюсь выходить из машины, просто заедем туда. Этого мне будет достаточно. Хэчжин переехал через мост, кажется, он решил выполнить мою просьбу. С Мамочкой Хэлло мы разъехались перед светофором. Ее машина повернула направо и уехала в сторону Инчхона, а мы свернули налево к морскому парку. Возможно, из-за метели дорога у волнореза была темнее, чем позавчера. Было еще рано, но на ней почти не было машин. Автобусная остановка тоже была пустой. Я посмотрел на Хэчжина. Если бы он высадил меня здесь, я бы скрылся на автобусе. Он должен был почувствовать мой взгляд, но его глаза смотрели только вперед. Я глянул в боковое окно. В пирожковой еще горел свет, но вход был закрыт. Внутри хозяин, наверно, превращается в бизнесмена, возвращающегося из командировки. Полицейских машин, которые до этого стояли у въезда на причал, сейчас не было. Через десять минут мы въехали на мост, соединяющий остров с материком. Значит, мы оказались на том участке, откуда нет возврата. Когда мы проехали примерно половину моста, нам встретилась патрульная машина, которая возвращалась, объехав морской парк. Я молился, чтобы полицейские не обратили на нас внимание и проехали дальше. Когда мерцание мигалки исчезло из виду, я подумал, что нас пронесло. Но я был не прав. Когда мы въехали в парк, мигалка показалась вновь, и полицейская машина замигала нам фарами. — Они требуют, чтобы мы остановились, — сказал Хэчжин, мельком глянув назад. Расстройство прошло по всему рту горьким вкусом. Единственная переменная, о которой я беспокоился, похоже, станет решающей. Я подумал, что дело принимает сложный оборот, но меня это не остановило. Судя по дорожному указателю, который мы только что проехали, до смотровой площадки у обрыва оставалось всего пятьсот метров. Более того, дорога к ней шла по прямой, как взлетная полоса. Что ж, пора купить пару ботинок. — Езжай дальше. — Что? — переспросил Хэчжин, краем глаза взглянув на меня. Я нажал на кнопку, опустил окно и повторил: — Говорю, езжай дальше, придурок, — ворвавшийся в окно ветер стер мой голос. Все впереди застилала метель. Полицейская машина включила сирену. Я убрал ноги с бардачка, а Хэчжин, пытаясь нажать на кнопку и закрыть окно, громко крикнул: — Они требуют остановиться… Я размахнулся и ударил его по глазам левым локтем. Он вскрикнул и отпустил руль. Голова откинулась назад, ноги оторвались от педалей. Я быстро перекинул ногу на его территорию и изо всех сил нажал на газ. Плечом я с силой давил ему на лицо, а правой рукой схватился за руль, стараясь удержать его. Раз, два, три… Машина мамы, у которой был мощный двигатель, загудела и начала прибавлять скорость. Под плечом барахтался Хэчжин, но я не отпускал его. Машина ринулась к обрыву. В следующий момент перед глазами появились желтые железные ограждения. Я убрал ногу назад и отпрянул от Хэчжина. Машина, словно самолет, взлетающий с полосы, снесла ограждение и поднялась в заснеженный воздух. Я чувствовал, как взлетаю вверх. Время начало двигаться очень медленно, как вчера вечером, когда я убивал тетю. Каждый нерв в теле превратился в глаз, наблюдающий за происходящим, не упуская ни секунды. Ремни безопасности удержали мое подпрыгнувшее тело, голова резко откинулась назад. Мне показалось, что хрустнули шейные позвонки. Послышался удар, машину затрясло. Сработали подушки безопасности, закопав меня живьем. Я не мог пошевелить и пальцем, пока подушки не сдулись. В машину через открытое окно хлынула вода. Тряска прекратилась, сразу наступила тишина, и стало темно. Машина наклонилась вперед, словно вот-вот перевернется. Вода, которая все лилась и лилась через открытое окно, доходила уже до шеи. Холод пробирал до костей, над головой раздавалась громкая полицейская сирена. Через несколько минут подъедет вереница полицейских машин. Потребуется время, пока они спустятся вниз с обрыва или прибудет морская полиция. Машина успеет совсем опуститься на дно. Я нащупал сбоку от сиденья ремень, расстегнул его и через открытое окно выбрался наружу. Опираясь на крышу наклоненной машины, я прижался к ней всем телом и снял рубашку и штаны. В этот момент луч прожектора со смотровой площадки пробежал по поверхности моря. Благодаря его свету я смог сориентироваться, куда плыть. Конечно, если бы так не вовремя не появились полицейские, ситуация была бы благоприятнее. Мне бы нужно было просто вылезти у обрыва, а не плыть, как сейчас, по морю в метели в страхе перед полицейскими. Хоть в одном мне повезло, сейчас время прилива. Я два раза вдохнул и, закрыв глаз, представил, будто нахожусь не в море, а в бассейне. Будто я на соревновании на дистанции 1500 метров. В этой дисциплине я сильнее всего. Последнее соревнование в моей жизни. Я старался не думать, что с шестнадцати лет профессионально не плавал. Проигнорировал и тот факт, что с прошлого лета, когда мы ездили с мамой на Себу, я ни разу не окунулся в воду. Зато я поверил сладким словам Оптимиста в моей голове. Ты сможешь. Всего навсего около двух километров. Если не торопиться, проплывешь это расстояние даже с жвачкой во рту. На душе стало спокойно. Сердце билось ровно, как обычно. Сквозь темноту я глядел на море, уровень воды в котором повышался. Скорость прилива от семи до пятнадцати километров в час — в два-три раза быстрее, чем мои шаги. Если я поймаю прилив, то, думаю, смогу проплыть это расстояние максимум за полчаса. Перед стартом я оглянулся. Хэчжина уже не было видно. Автомобиль опускался под воду, фары были выключены, внутри машины темно, а вокруг клубился густой туман и валил снег. У меня не было времени ждать, когда снова приблизится луч прожектора, который двигался в сторону волнореза. Холодный воздух, как топор, вонзался в спину, а под подмышками, казалось, образовывался тонкий лед. К счастью, в одном мне повезло — ветер был тихий. Я с силой оттолкнулся и бросился в волны. Мое тело высоко поднялось на волне и погрузилось под воду. Через некоторое время, когда я всплыл на поверхность, я начал грести руками, продвигаясь вперед. Расстояние было большое, но я изо всех сил старался не терять спокойствия. Казалось, что мое тело промерзло насквозь, превратившись в ледышку, но я не торопился. Я ощутил в животе спазмы, похожие на икоту, но старался дышать ровно. В этой ситуации напряжение равноценно смерти. Если хотя бы немного отклониться от расчета и начать торопиться, превратишься в тонущий корабль. Самый лучший способ не бояться — это не торопиться, а двигаться по течению. В какой-то момент ко мне медленно приблизился луч прожектора. Когда он прошел мимо, стало совсем темно. Темнота была такой кромешной, что, казалось, протяни руку и схватишь ее кусочек. Туман стал гуще, валивший хлопьями снег шел сплошной стеной, я почти ничего не видел. Волны давили на меня со всех сторон. Я почувствовал, что силы покидают меня. Я часто оказывался под водой, дыхание стало тяжелым. Когда я открывал рот, в него нещадно врывалась холодная соленая морская вода. Конечности онемели, казалось, я не плыву, а хлопаю по воде четырьмя веслами. Мое сознание, как ледокол, резко прорезало время и пространство и уплыло в прошлое. Я вернулся на тот обрыв на острове, где мы с Юмином играли в выживание. Я лежал, получив камнем из рогатки, и держался за лоб руками, когда сзади услышал смех брата. Ты еще жив? Голос внутри меня ответил. Подожди, кажется, я скоро умру. Издалека доносился звон колокола. Бом-бом-бом… Остановись! Кричал брат. Я же сказал — остановись! Галька пролетела у самого уха. Перед глазами все помутнело. В ушах взрывался колокольный звон. Сукин сын, говорю, остановись. Черная волна резко подняла и бросила мое тело. Голова опустилась под воду и с трудом поднялась. Голос брата исчез, испарились обрыв, сосновый лес, колокольный звон. В тумане быстро двигались огоньки. Негромко, но я расслышал шум мотора. Возможно, это катер морской полиции, который приехал на помощь.