Я вошел в эту комнату. Затем сразу прошел в гардеробную и открыл дверь в ванную. Ни намека на то, что ей кто-то пользовался. Нигде — в раковине, в самой ванне, на стенах и на полу — ни капли. А крышка унитаза была поднята, как я оставил ее утром. Одно отличие от вчерашнего дня — аккуратно лежавшие на полу тапочки, вчера я оставил их прислоненными к стене. Значит, тетя все-таки заходила сюда. Чтобы осмотреть ванну или позвонить кому-то. Я остановился перед закрытой дверью в комнату мамы и перевел дыхание. Одно из двух: либо она там, либо нет. Если да, то мне обязательно кое-что понадобится — оправдание, почему я таким странным образом проник в мамину комнату. Я мог бы сказать, что мне необходимо взять кое-что из бюро, но я не хотел разбудить тебя стуком, вот и решил пройти через гардеробную. Однако такое оправдание звучало слишком как оправдание. Лучше ничего не объяснять. Как сама тетя, когда ворвалась в мою комнату. Я нажал на ручку и толкнул дверь. Пока она медленно открывалась, я искренне молился, чтобы тетя оказалась в комнате. Неважно, что она там делает: спит или голой делает зарядку. Главное, чтобы она была там. Но разве один известный писатель не сказал, что все проблемы человечества связаны с неспособностью человека спокойно сидеть в одной комнате? Я шагнул внутрь. В комнате никого не было. У меня на лбу сильно запульсировала вена. Значит, она все-таки вышла. Из ушей повалил дым. Кожу покалывало, а спина и мышцы на ногах онемели. В уши хлынул целый поток звуков — шум автомобилей, проезжавших где-то вдали, громкий смех детей, играющих во дворе, скрежетание лифта, гудение холодильника на кухне, пульсация вен на висках. Подобное я испытывал каждый раз, когда меня охватывала «собачья болезнь». Это химическая реакция, которая возникала в момент возбуждения, и длилась, пока я его не подавлял. Я остановился перед бюро. Ее пальто, как я и рисовал до этого в своем воображении, висело на спинке стула, а сумка лежала открытой на столе. Рылась ли тетя в ящике стола, сказать было сложно, но похоже, все мамины вещи, включая кошелек, были на своем месте. Только тюлевая занавеска, закрывавшая стеклянную дверь на веранду, была немного отодвинута. Возможно, она выходила на веранду осмотреть кладовку. И на кровати, которую я вчера как следует заправил, было смято одеяло. Было видно, что тетя не укрывалась им, а приподнимала. Я подошел к кровати и сдернул одеяло. Резинка, которой я зафиксировал простыню, была снята с матраса. Похоже, она обнаружила пятна крови. Меняя матрас, я его перевернул, поэтому случайно увидеть кровь она не могла. Значит, она специально сняла простыню, приподняла матрас и осмотрела его нижнюю сторону. Затем она, наверно, пошла в ванную и позвонила Хэчжину. Что она могла ему сказать? Кажется, Ючжин убил маму? Мне нужно осмотреть весь дом, поэтому как-нибудь вымани Ючжина из дома? В таком случае, тетя выходила на веранду, чтобы убедиться, что я вышел из дома. Что ты делаешь? Занят? Я вспомнил запыхавшийся голос Хэчжина, который был на пол октавы выше обычного и в котором слышалось волнение. Но, с другой стороны, в нем чувствовалась радость. Услышь он от тети про маму, вряд ли был бы в таком приподнятом настроении. Да и отношения между тетей и Хэчжином не были такими уж доверительными, чтобы поверить ей на слово. Если только они не были в тайном сговоре у меня за спиной. Тетя, по-видимому, попросила Хэчжина выманить меня из дома под другим предлогом. А тот, ни о чем не подозревая, без всякого злого умысла исполнил ее поручение. Но, как бы то ни было, они провернули это вместе, как заговорщики — от этого никуда не денешься. Я запер мамину комнату и вышел в гостиную. Сперва открыл ящик углового шкафа, связки ключей там не оказалось. Все точно, как я и предполагал. Тетя совала нос именно в те места, куда, я молил Бога, чтобы она не ходила. Тем не менее я не собирался сразу бежать на второй этаж, чтобы остановить тетю. Просто я установил предельную границу — стеклянная дверь на террасу в моей комнате. Лучше бы она не преступала ее ради нас обоих. Над головой раздался хлопок — тихий, глухой, но дрожащий. Звук закрывающейся стеклянной двери. Звук, из-за которого я осознал, что сейчас может произойти. Мое спокойно бьющееся сердце охватил жар. Мало того, что довела мою жизнь до всего этого, так еще теперь загнала меня в тупик, заставляя сделать выбор. Я поднялся по лестнице. Беззвучно шаг за шагом. Затем прошел через коридор с таким же нереальным чувством, как тогда, когда тащил по лестнице маму. WELCOME Я остановился и злобно взглянул на табличку на двери, ведущей на крышу из коридора. Она была деревянной, и я, конечно, не смог увидеть через нее крышу, поэтому просто нажал на ручку, проверяя, заперта она или нет. Заперта. А вот дверь моей комнаты была закрыта, но не на ключ. Как я и ожидал, тети в комнате не было. На столе лежала связка ключей. Жалюзи были полностью закрыты, но я знал, что и стеклянная дверь на террасу закрыта, иначе в комнату тянуло бы ветерком. Тетрадь с записями, которую я убрал в ящик, раскрытой лежала на столе. И как за десять минут она так быстро все успела? Я подошел к стеклянной двери и, раздвинув жалюзи, посмотрел наружу. Там, повернувшись в сторону навеса, стояла тетя — в руке мобильный, на ногах мои тапочки — и не двигалась. Волосы, подстриженные в форме каре и покрашенные в красно-коричневый цвет, развевались на сильном ветру, словно сухая трава. То ли из-за холода, то ли из-за напряжения ее узкие плечи сильно дрожали. По напряженной спине тети я чувствовал, что она колебалась. Колебалась от того, что знала, куда направится и что откроет. Я понял это еще и потому, что, пока я поднимался по лестнице и был в комнате, она простояла там. Под навесом мама качалась на качелях. Она смотрела на небо, растянув рот, как Джокер, и пальцами ног загребала пол. Полы ее ночнушки взлетали, словно бабочки. Самый верный способ очаровать кого-то. Если, конечно, этот кто-то смог бы увидеть это привидение. Тетя заправила развевающиеся волосы за уши, медленно обернулась и посмотрела на мою комнату. Ее взгляд будто был направлен точно мне в глаза. Я смотрел прямо на нее. В душе я наполовину умолял ее, наполовину кричал. Еще не поздно, вернись в комнату!! Тетя снова перевела взгляд на навес. Похоже, она решилась. Она еле поднимала ноги и пошла по дорожке к навесу. Первый камень, второй, третий. Остановившись, она поднесла руку с телефоном к глазам и долго смотрела на него. Я предположил, что сейчас в голове тети борются две мысли. Надо позвонить в полицию. Надо воочию убедиться. Ну, или что-то в этом роде. Во мне тоже шла борьба. Позвать тетю сюда? Или выйти сейчас же самому? От выбора зависело «мое будущее», которое я до сих откладывал — сдаться или убежать, разум или инстинкт. Когда я сделаю выбор, пути назад не будет. Компромисс был невозможен, да и времени оставалось мало. До того, как она пройдет пять последних камней по дорожке, я должен принять решение. Я следил за движениями тети, словно вел обратный отсчет, и шептал ей, чтобы она вернулась. А, может быть, шептал и себе. Я ждал ровно столько, сколько мог, и давал ей шанс. Если я и был в чем-то виноват, то только в одном — я ненадолго покинул дом, будучи обманутым «искренним» Хэчжином. Наконец тетя зашла под навес и остановилась перед столом спиной ко мне. Я отошел от стеклянной двери, снял куртку и, положив ее на стол, достал из ящика бритву. Испытывая легкость во всем теле, я снова вернулся к двери и наполовину поднял жалюзи. Затем беззвучно открыл стеклянную дверь и вышел на крышу. Когда моя босая нога ступила на холодный твердый камень дорожки, случилось кое-что неожиданное. Мама, которая со вчерашнего дня все время сидела на качелях, начала растворяться. Ее образ исказился, как горящая в огне резиновая кукла, рассыпался и растаял в воздухе черной дымкой. Пальцы ног, которые скребли пол под навесом, закончили долгое представление. Скрип также исчез. На пустые качели упал непонятно откуда взявшийся листочек. Тетя тоже испарилась из моей головы. Та фигура, которая стояла лицом к столу и спиной ко мне, была всего лишь пустая головешка. Чертова головешка, которая постоянно пугала, провоцировала, уговаривала и заставляла маму отравлять мне жизнь. Мое тело начало заглушать все звуки. Боль в затылке прошла, дыхание стало ровным, сердце под ребрами снова забилось медленно. Напряжение, которое каталось в животе, словно мяч, исчезло. Все пять чувств обострились. Нас разделяло всего несколько метров, но, несмотря на это, я четко слышал учащенное дыхание испуганного существа. У меня было такое ощущение, что весь мир затих, что передо мной открывается дорога и приглашает меня вперед. Я шагнул на второй камень, ведущий к навесу. Я двигался беззвучно, хотя мне было все равно — заметит меня Головешка или нет. Рано или поздно она должна была меня увидеть. Эта мысль будоражила меня. Заметив меня, какое у нее будет выражение лица? Что она мне скажет? Как поведет себя? Набросится на меня? Убежит? Закричит? Я остановился на восьмом камне. До навеса оставался ровно один шаг. Несмотря на это, Головешка вообще не собиралась на меня смотреть. Кажется, она не чувствовала моего присутствия. Она была полностью поглощена тем, что находилось перед ней. Ее радар, похоже, перестал работать. Она, словно новобранец на сборах, стояла прямо и неподвижно перед столом, затаив дыхание. Как и та девушка с жемчужной сережкой позапрошлой ночью у реки. Мне пришлось прождать достаточно долго, пока Головешка снова задышала. Еще больше времени понадобилось на то, чтобы она решилась протянуть руку к столу. Она лишь слегка дотронулась до края верхней доски и сразу отступила, с испугом отдернув руку, словно коснулась горячей кастрюли. Похоже, она знала, что там внутри. Мозги-то у нее шарят нормально, недаром она врач, самая ученая в нашей семье. Сложив руки за спиной, я поменял позу с «вольно» на «приготовиться». Мне уже все это порядком наскучило, но я все-таки решил подождать, пока она сама меня не обнаружит или пока не увидит труп мамы. Головешка собиралась с духом. Она убрала сотовый в задний карман джинсов и потерла ладонями бедра. Затем пару раз глубоко вздохнула и подошла к столу. На этот раз она обеими руками взялась за край доски и с силой сдвинула ее. Ящик открылся с тупым звуком. Недолго она рассматривала содержимое ящика. Мне было несложно представить, что она видела. Всякую всячину: прозрачный пластик, мешок с удобрением, мотыгу, садовые ножницы, лопатку, пилу, пустые горшки и всякую глиняную посуду, скрученные шланги, электрическую пилу, а под всем этим синий брезент. Возможно, там остались капли крови — ведь доску снаружи я помыл, а на том, что было внутри, особо не заморачивался, да и некогда было. Я и представить себе не мог, что так быстро найдется человек, который заинтересуется содержимым ящика. Головешка снова задвигалась. Нижней частью живота она прижалась к краю ящика и вынула изнутри все вещи. Пластик, мешок с удобрением, пилу, шланг. И, наконец, перегнувшись через край, одной рукой отодвинула брезент. Из ее рта сразу же послышался хрип. Она откинула голову назад, будто ее ударили по подбородку, и отшатнулась. Волосы, которые она убрала за уши, растрепались. Ее напряженные плечи содрогались, словно у нее началась икота. Дыхание вырывалось из груди с рокотом мотоцикла. Брум, брум… Я точно знал, что она увидела. Наверно, того самого Джокера, которого я вчера ранним утром обнаружил в гостиной. Или ее глаза встретились с глазами мамы. Вещи, которые тетя вынула из ящика, я положил маме на голову. Повернись она в мою сторону перед тем, как убрать брезент, я бы посоветовал ей сперва убрать цветочные горшки — ноги-то были там. Головешка была полностью выбита из колеи и морально, и физически и никак не могла собраться. Казалось, что она вот-вот впадет в панику. Ноги стали ватными, она шаталась и еле удержалась, чтобы не упасть, ухватившись за край ящика. Из горла вырывались звуки, похожие не то на стон, не то на хныканье. Она достала из заднего кармана джинсов сотовый телефон. Он выскользнул из мокрой от пота руки, упал на пол и разбился на три части. Корпус отскочил в сторону качелей, крышка под ступеньки навеса, а батарейка прямо мне под ноги. Головешка в спешке побежала к качелям и подняла корпус, затем обернулась в поисках других частей. Наконец-то она увидела меня. Ее взгляд, метавшийся во все стороны, остановился на мне, в глазах читалось удивление. Почему ты здесь? Корпус телефона, который она с трудом подняла, снова выскользнул из рук. Я раскрыл бритву, которую держал в руках за спиной. — Что ты здесь делаешь? Головешка поджала губы и покачала головой. По ее лицу было ясно, что она уже поняла, что находилось у меня за спиной. Я, глядя на Головешку, поднял из-под ног батарейку. — Ты собиралась позвонить в полицию? — спросил я, с легкостью шагнув под навес. Головешка резко попятилась. Ее глаза были устремлены на бритву в моей правой руке. Изо рта послышался звук, похожий на хруст ломающейся кости — не то икота, не то крик. Неважно, что это было, суть в том, что это был страх человека, который инстинктивно понял свою судьбу. Меня охватила грусть, похожая на холод. Как было бы хорошо, если бы она ощутила этот же страх шестнадцать лет назад, если бы тогда почувствовала хотя бы крупицу той тяжести, которая давила на жизнь мальчика, то сегодняшний день не наступил бы, и она не столкнулась бы сейчас с такой судьбой. А теперь уже совсем поздно. Хотя шестнадцать лет назад было бы еще слишком рано. — Все в порядке. Звони. Я протянул ей батарейку и подошел на шаг ближе. Головешка покачала головой и отступила на шаг назад. — Позвони в полицию и все расскажи. Шестнадцать лет назад ты начала лечить девятилетнего социопата и до сих пор обманывала его, убеждая в том, что он эпилептик, давая ему непонятное лекарство. Используя его маму, контролировала все его шаги и заставила бросить то, что он любил больше жизни. И вот однажды он действительно сошел с ума и убил свою маму. А теперь собирается убить и тебя… Я, как богомол, сделал большой шаг по направлению к ней. — Позвони и расскажи им, сука. Головешка попятилась, задник тапочек застрял между деревянными дощечками пола. Из-за этого она пошатнулась и замахала руками, пытаясь ухватиться за что-нибудь, но вокруг ничего не было, и она грохнулась из-под навеса. Теперь друг от друга нас отделяло два метра. Такой ничтожный шанс она не упустила — быстро повернулась и, плача и крича, поползла к железной двери. Подпрыгнув, я коленом ударил ее по спине, схватил за редкие тонкие волосы и потянул назад. Изо рта Головешки раздался резкий крик — последний в ее жизни. — Юмин… Во мне открывался темный лес. Время замедлилось в сто раз. Вот моя рука за волосы тянет ее вниз, вот бритва одним махом проходит у нее под подбородком, рассекая шею, как открывающуюся молнию. Кровь разлетается во все стороны, стреляя, как из пулемета. Кровь заливает пол крыши. И какой-то другой, прячущийся во мне «я» наблюдает за происходящим. Я задумался над последним словом, произнесенным Головешкой с окровавленным лицом. — Юмин… Я отпустил волосы. Ее голова рухнула на пол крыши. Юмин…? Глава IV Происхождение видов Юмин. Папа позвал брата. Это был душераздирающий крик. Я дернулся, будто в мое ухо вонзили шило, и открыл глаза. Ухо и в самом деле болело, я некоторое время никак не мог прийти в себя. Где же я? Когда боль прошла, я понял, что лежу в своей комнате. Точно не знаю, сколько я проспал, но было ясно, что уже не ночь. Свет, падающий через жалюзи, был немного тусклым, но солнечным. Юмин. Я почти не помнил сам сон, но отчетливо, как наяву, в ушах раздавался голос отца. Я впервые услышал его во сне. До этого я не мог его вспомнить. Кажется, я даже не пытался и не скучал по нему. С девяти лет папа для меня просто не существовал. Ни в воспоминаниях, ни в памяти, не вызывал никаких чувств. Никак. Однако я сразу узнал его голос, словно мы все время были вместе. Как я понял, что это его голос? Почему он звал не меня, а Юмина? Почему появился папа, а не мама? Он теперь что, собирается сменить испарившуюся маму? У него есть что мне сказать? Я локтем оперся о кровать и, подняв голову, посмотрел на часы на столе. 1:41. За стеклянной дверью на террасу было очень светло — вряд ли сейчас ночь. Помню, что перед тем, как уснуть, я посмотрел на часы. Было 9:30 вечера. Значит, я продрых шестнадцать часов. Получается, я разом проспал две ночи, во время которых бодрствовал. Хотя просто прилег, думая, подремать, пока не вернулся Хэчжин. Я моргнул сухими веками, отгоняя сон. Я спустился с кровати и открыл жалюзи. За окном висело серое небо. В туманном воздухе низко кружила чайка. Солнце было скрыто за облаками, но было очевидно, что уже за полдень. Качели на крыше были пустыми. Кажется, мама совсем покинула меня. Я не мог понять, почему она появилась и почему ушла. Но испытал странную печаль, будто мне перерезали пуповину, почувствовал, что стал беспризорным, который переступил границу дозволенного. А тот, кого я оставил за этой границей, был я — я, который жил в мире людей, который верил, что твердо стою на земле. Но, преступив запрещенную границу, нет пути назад, невозможно ничего сделать, кроме как двигаться вперед в зимний холод. Теперь я был уверен, почему в памяти стерлось все, что произошло за два с половиной часа, когда я совершил два убийства. Потому что, вспомнив, я должен был покинуть мир, где я родился и вырос, должен был оставить привычную мне жизнь, но вот покинуть его я был не готов. Я совершил то, с чем не мог справиться. Неужели забвение было единственным путем, чтобы справиться с тем, с чем нельзя было справиться? С другой стороны, я помнил практически все, что произошло прошлой ночью. Много времени я провел рядом с трупом тети и очень-очень долго бродил в темном лесу внутри меня. Я летал в розовом тумане, как бабочка, которая только что вылупилась из кокона. Красный огонек мигал сквозь туман, предупреждая меня о паутине, но я его проигнорировал. Горячая сила, более сладкая и мощная, поднимала меня все выше к свету. С подъемом звезды тоже стали ближе ко мне. Когда я пришел в себя, Реалист громко кричал. Стемнело. Ты замерзнешь. Скоро вернется Хэчжин. Надо привести в порядок место преступления. Скорее, скорее… Я помню, как отрешенно оглядывал место убийства. Я смотрел на тетю, которая лежала на животе под навесом в свете фонаря, на себя, сидевшего рядом на корточках с бритвой в руке, на кровь, полностью залившую крышу. Вокруг опускался холодный мокрый туман. В ушах стонал ветер. Падающие звезды исчезли, и только их отсвет мерцал под ногами, постепенно затухая, словно тлеющие угольки. Я оперся рукой о пол и хотел встать, но снова сел. Долго сидел на корточках, поэтому ноги разгибались с трудом. Я ощутил холод и боль во всем теле. Меня охватила усталость, захотелось просто рухнуть и уснуть. И тут на глаза мне попалась резиновая бочка, стоявшая рядом с краном. Я положил туда труп тети. Можно сказать, выбрал самый практичный способ расправиться с трупом, как и в случае с девушкой с жемчужной сережкой. Крыша стала семейным кладбищем. В середине — мама, а справа — тетя. Я ухмыльнулся. Теперь что, и левую сторону заполнить? Я открыл кран и шлангом, который был надет на кран, помыл на крыше пол. Потом потер помутневшие глаза и отыскал части сотового тети. Затем снял с себя окровавленную одежду и залез в ванную. Тело так сильно замерзло, что я не мог держать в руках душ. Я простоял под горячей водой больше десяти минут и только тогда смог еле-еле двигать руками.