Она сосредоточилась на ожерелье Дианы. Эта деталь поначалу ускользнула от ее внимания, что было неудивительно — настолько притягательным было лицо девушки, ее красивые высокие скулы, изящно изогнутые брови. Теперь она присмотрелась к двум кулонам, подвешенным на тонкой цепочке. Один кулон был в форме замочка, а второй был крохотным ключиком. «Ключ к сердцу», — мелькнуло у нее в голове. Риццоли порылась в папках и отыскала фотографии с места убийства Елены Ортис. Вооружившись лупой, она стала рассматривать тело жертвы. Под слоем засохшей на шее крови ей удалось различить тонкую змейку золотой цепочки; кулоны не просматривались. Она потянулась к телефону и набрала номер судмедэксперта. — Доктора Тирни не будет до конца дня, — ответила его секретарь. — Могу я вам чем-то помочь? — Я по поводу вскрытия, которое он делал в прошлую пятницу. Елена Ортис. — Да? — На убитой было ювелирное украшение, когда ее доставили в морг. Оно до сих пор у вас? — Сейчас проверю. Риццоли ждала, постукивая карандашом по столу. Бутылка с водой стояла прямо перед ней, но она упорно ее не замечала. Злость уступила место возбуждению. Азарту охотника, идущего по следу. — Детектив Риццоли? — снова раздался голос секретаря. — Я слушаю. — Личные вещи забрали родственники. Пару золотых сережек, ожерелье, кольцо. — Кто расписался в получении? — Анна Гарсиа, сестра жертвы. — Спасибо. — Риццоли положила трубку и взглянула на часы. Анна Гарсиа жила в Денвере, и ехать к ней предстояло в самый час «пик»… — Вы не знаете, где Фрост? — спросил Мур. Риццоли подняла глаза и очень удивилась, увидев, что он стоит возле ее стола. — Нет. Не знаю. — Куда он мог запропаститься? — Я не держу его на поводке, — пожав плечами, ответила она. Последовала пауза. Потом Мур спросил: — Что это? — Фотографии с места убийства Ортис. — Нет. Что это за штука в бутылке? Она опять подняла голову и увидела, что он хмурится. — Вы что, не узнаете? Это же тампон. Кое-кто здесь отличается слишком тонким чувством юмора. — При этом она красноречиво посмотрела в сторону Даррена Кроу, который предпочел отвернуться, чтобы не прыснуть от смеха. — Я разберусь с этим, — сказал Мур и взял со стола бутылку. — Эй! — воскликнула она. — Да черт с ней, Мур. Забудьте! Между тем детектив уже зашел в кабинет лейтенанта Маркетта. Сквозь стеклянную перегородку она увидела, как он поставил бутылку на стол начальника отдела. Тот обернулся и посмотрел в сторону Риццоли. «Ну вот, опять. Теперь они будут говорить, что эта стерва не понимает шуток». Джейн схватила свою сумку, собрала фотографии и вышла из офиса. Она была уже возле лифтов, когда ее окликнул Мур: — Риццоли! — Я сама могу за себя постоять! — огрызнулась она. — Да, но вы просто сидели за столом, а эта… штука была перед вами. — Тампон. Неужели так трудно произнести это слово вслух? — Почему вы на меня злитесь? — Мур недоуменно развел руками. — Я ведь пытаюсь защитить вас. — Послушайте, Святой Томас, знаете, как это бывает с женщинами? Я пожалуюсь, я же и получу по мозгам. И в моем личном деле появится запись: «Не умеет работать в мужском коллективе». На моей репутации будет поставлено клеймо: Риццоли нюня, Риццоли размазня. — Напротив, они почувствуют себя победителями, если вы не станете жаловаться. — Я уже пробовала разную тактику. Бесполезно. Так что впредь не надо делать мне никаких одолжений, договорились? — Она набросила сумку на плечо и вошла в лифт. Лишь только двери лифта закрылись, ей захотелось взять свои слова обратно. Мур не заслуживал такой отповеди. Он всегда был вежлив, настоящий джентльмен, а она в запальчивости бросила ему в лицо прозвище, которым его дразнили за глаза в отделе, — Святой Томас. Полицейский, который никогда не шел по трупам, не ругался, не терял самообладания. И были еще печальные обстоятельства его личной жизни. Два года назад у его жены Мэри случилось кровоизлияние в мозг. Полгода она пролежала в коме, но Мур до последнего дня не терял надежды на выздоровление. Прошло полтора года после смерти Мэри, а он, казалось, так и не смирился с утратой. По-прежнему носил обручальное кольцо, держал на столе ее фотографию. Риццоли часто наблюдала, как рушились семьи у полицейских, видела, как быстро обновлялась галерея женских образов на столах многих ее коллег-мужчин. На столе Мура оставалась Мэри с застывшей навеки улыбкой. Святой Томас? Риццоли скептически покачала головой. Если на земле и были настоящие святые, то уж точно не из числа полицейских. * * * Один хотел, чтобы он жил, другая хотела его смерти, и оба наперебой клялись ему в своей любви, соревнуясь в том, кто любит сильнее. Сын и дочь Германа Гвадовски сидели друг против друга по разные стороны отцовской кровати, и никто не хотел уступать. — Не ты один заботился об отце, — говорила Мэрилин. — Я готовила ему еду. Убирала его дом. Я возила его к врачу каждый месяц. Ты вообще-то хоть иногда навещал его? У тебя всегда находилось множество других важных дел. — Я живу в Лос-Анджелесе, черт побери, — огрызался Иван. — У меня бизнес. — Но хотя бы раз в год можно было прилететь. Неужели это было так сложно? — Ну вот я и прилетел. — О да. Господин Большая Шишка прилетает, чтобы спасти положение. Раньше тебя нельзя было отвлекать подобными мелочами. Но теперь ты хочешь быть первым. — До сих пор не верю, что ты вот так запросто готова отпустить его. — Я не хочу, чтобы он страдал. — А может, ты хочешь, чтобы он перестал сосать деньги со своего банковского счета? Лицо Мэрилин окаменело. — Ты просто ублюдок. Кэтрин больше не могла слушать это и предпочла вмешаться: — Здесь не место для таких разговоров. Пожалуйста, не могли бы вы оба выйти из палаты? Какое-то мгновение брат и сестра с молчаливой враждебностью смотрели друг на друга, выжидая, кто выйдет первым, словно это и должно было определить проигравшего. Наконец Иван поднялся, и его устрашающего вида фигура в строгом костюме прошествовала к выходу. Его сестра Мэрилин, с виду напоминавшая усталую домохозяйку, коей она, собственно, и была, легонько сжала руку отца и последовала за братом. В коридоре Кэтрин изложила родственникам печальные факты: — Ваш отец находится в коме с первого же дня после несчастного случая. На сегодня у него отказывают почки. Они уже были поражены давним диабетом, а травма усугубила ситуацию. — А насколько ухудшило его состояние хирургическое вмешательство? — спросил Иван. — Какую анестезию вы ему делали? Кэтрин с трудом поборола вспыхнувшее возмущение и ровным голосом произнесла: — Он был без сознания, когда поступил к нам. Анестезия здесь ни при чем. Но повреждение тканей дает дополнительную нагрузку на почки, и у вашего отца они отказали. Помимо этого, у него был рак простаты, который уже затронул и кости. Даже если он очнется, эти проблемы останутся. — Вы хотите, чтобы мы отказались от продолжения лечения, не так ли? — спросил Иван. — Я просто хочу, чтобы вы еще раз подумали и решили, что, если его сердце остановится, нам не нужно его реанимировать. Мы можем дать ему возможность тихо и спокойно уйти. — Другими словами, дать ему умереть.