Разругавшись с отцом окончательно, Маркас уехал в город и слышать не хотел о будущей работе в правительстве. Тоска зеленая. И волосы он стричь не намеревался, желая походить на своих кумиров — болельщиков «Рейнджерс» конца семидесятых. Макгрегор только отрастил волосы прежней длины, как до армии. Это была его инициатива пойти служить, после того как бросил юридический факультет университета. И такое решение слегка смягчило гнев отца. Он даже поспособствовал Маркасу попасть в шотландский гвардейский полк британской армии, в 1-й батальон, базирующийся в Каттерике в Северном Йоркшире. Маркас с легкостью прошел отборочный и подготовительный курсы и стал красоваться в берете цвета хаки на сине-красной подкладке и с эмблемой шотландского полка. Он прыгал с парашютом, стрелял, бегал, и все это ему нравилось до тех пор, пока к нему не начали подкатывать странные люди в штатском. Его вызывали в штаб 2-й роты и там то один, то другой англичанин расспрашивали его о семье, об интересах, о причинах поступления на контрактную службу и причинах, почему бросил университет. Маркас как-то сразу заподозрил неладное, отвечал односложно, не увлекаясь деталями своей биографии. Ему шепнули сослуживцы, что такие подходы делают обычно люди из разведки, и предостерегли от опрометчивых шагов. «Ты же не хочешь стать предателем своей родины?» — было сказано ему. Он не хотел, особенно памятуя о клане Кэмпбеллов. Они продались англичанам еще в XVII веке и предали Макдональдов, у которых ели, пили, гостили, а потом перерезали всех, кто оказывал им внимание и чудеса гостеприимства. Шотландцы помнят. И до сих пор в Гленко, где произошла резня, в отелях и пабах висят таблички с предупреждением: «No Campbells». «В конце концов, я не в рабстве», — решил Маркас и позвонил отцу, попросив сделать все, чтобы удалось безболезненно разорвать контракт. Тогда Маркас еще терпимо общался с отцом, хотя Руэридх уже пытался потихоньку закручивать гайки в отношении своего отпрыска. Брошенный университет вызвал разочарование у Руэридха. А теперь и армия… Хотя в данном случае он в глубине души был даже доволен, что сын возвращается домой. Сам попросил о помощи, наверное, присмирел. И в самом деле, сбежав из армии, Маркас либо сидел в своей комнате в замке или шлялся по горам и пустошам вместе с котом. Эта его пришибленность радовала родителя. Маркас стрелял по тарелкам, то со свистом вылетавшим из машинки вверх, то катившимся по земле, имитируя улепетывающего зайца. В такие моменты Макс садился позади хозяина, умывался лапами и снисходительно поглядывал из-под большой лапы за улетающими тарелками. Затишье длилось недолго. Маркас стал все чаще уезжать из дома, отсутствовал по нескольку дней, отпустил волосы до плеч, стал одеваться как бандит из подворотни, обзавелся тяжелыми высокими ботинками, какие любят носить неформалы и нацисты. Он долго скрывал от своих друзей из группировки болельщиков, что он Макгрегор. Называл себя Джимми Мюррей в честь великого футболиста, и никто не задавал лишних вопросов, пока в журнале не напечатали его фотографию с отцом в кабинете Макгрегора-старшего в их родовом замке. Маркас с прилизанными волосами, собранными на затылке в хвостик (компромисс с отцом), в пиджаке и килте, сшитом их портным из родового тартана «охота». Он так ему шел. И прислуга охала и восторгалась молодым графом Макгрегором. Впрочем, страшное не случилось. Парни из их группировки фанатов кормились из его рук, и никто не хотел отказываться от подачек графа, наплевав на идейные нестыковки. Ну не рабочий он! А пьет как докер из Абердина, дерется как самый отъявленный хулиган из рабочих районов Глазго с пивного завода «Scottish Courage». Хотя до того, как все вскрылось, Маркас пытался зондировать почву наводящими вопросами, как бы они приняли представителя шотландской элиты в своих рядах, и они утверждали, что скорее Клайд изменит направление течения своих вод, чем это произойдет. Однако произошло: приняли, смирились, более того, он у них стал одним из главных забойщиков, заводил. Дирижировал речевками, которые кричали на трибунах, подзуживал толпу, изрыгал ругательства в адрес команды соперников и их фанатов. В Утрехте он и сам не мог понять, что произошло, когда вдруг на них на улице навалились какие-то громилы, экипированные не хуже шотландцев — битами, ножами и арматурой. А потом вдруг крик, вой, и хруст костей сменился гробовой тишиной. И все куда-то делись, а остались только несколько шотландцев около трупа синего незнакомца, напоминающего видом татуировку человека с синим носом, сделанную на спине Маркаса. Тут же, пока никто не успел опомниться, налетела полиция. Скрутили шотландцев так, что сопротивляться не удалось, даже если бы они оборзели совсем. Но они растерялись. Маркас обмяк и совсем не сопротивлялся. Все его существо вопило, что надо бежать, но умом он понимал — от неумолимой действительности, какая на него надвинулась, не убежишь так просто. Несколько дней прошли как во сне. Его не допрашивали. Забрали личные вещи, ремень и шнурки и посадили в отдельную камеру. Своих друзей он уже больше не увидел и даже не догадывался, что их всех отпустили в первые же два часа после задержания, а он остался один, запертый в участке, подозреваемый в убийстве. К нему не пришли ни адвокат, ни представитель из посольства. Маркас чувствовал себя мертвецом, шлаком. Он многое передумал за три дня, пытаясь понять, кто он есть в этой жизни? Не убийца — это то, что он знал о себе наверняка. Рано потерявший мать, воспитанный авторитарным, грубым отцом, требовавшим от него неординарности, но вовсе не той неординарности, какую ему на деле предложил в итоге Маркас — кульбит с брошенным университетом и служба в армии, увлечение фанатским движением, теперь тюрьма в Голландии. Он никогда не испытывал чувство голода и не нуждался в деньгах. Да и, в общем, не зависел уже от отца. Заработал и в армии, и дед оставил ему часть капиталов и земель. Но тоска Маркаса грызла все эти годы — неприкаянность, пустота царапала изнутри, как Макс, оставшийся у соседки по дому в Глазго. Вспоминая о коте, Маркас чувствовал себя совершенно несчастным. Если посадят здесь в Голландии, он уже Макса не увидит. У кошек век короткий. А ближе дикого кота никого у Маркаса, по сути, не было. Когда он дозревал потихоньку до осознания полной бессмысленности своего существования, появился незнакомец в его камере. Лощеный англичанин, красавчик с умными глазами и вычурным перстнем со странным белым камнем на одном из длинных музыкальных пальцев. — Будем считать, что я ваш адвокат — мистер Трэмпл. Но можете называть меня Джек. Нам стоит познакомиться и даже подружиться. — С какой радости? — угрюмо спросил Маркас. Его мышцы угрожающе перекатывались на руках и груди — он сидел в душной камере в одной майке и выглядел устрашающе с растрепанными грязными патлами и лихорадочным блеском в глазах, какой бывает у человека, находящегося либо на грани срыва, либо на краю безумия. — Вы хотите выйти отсюда? — «адвокат» обвел взглядом крохотную камеру с унитазом за невысокой перегородкой и подвесной койкой у квадратика оконного проема. Это окно вовсе и не давало света, а словно бы, наоборот, вытягивало его из камеры. — Впрочем, что я? — сам на себя махнул рукой Джек. — Конечно, хотите. И без последствий, чтобы вашему отцу не пришлось краснеть в очередной раз за сына. Ему уже все поперек горла. Ваши выходки… Вы неутомимы и изобретательны, Маркас. Ваши бы усилия направить в созидательное русло. И потому я здесь. — Вы из себя не стройте мессию! Говорите прямо, иначе я вовсе не стану с вами трепать языком, — грубо потребовал Маркас. — Ну я бы на вашем месте не ерепенился, — не меняя интонацию, не поднимая голос ни на полтона, заметил Джек. — Подумайте, хотите ли вы в самом деле выйти? Если это чувство в вас сильно настолько, что вы согласитесь на все ради воплощения его в жизнь, тогда мы и поговорим, — Джек оттолкнулся от стены, которую подпирал в течение всего короткого разговора, и двинулся было к двери. — У меня дежавю, — остановил его Маркас. — Мне ваши слова чертовски напоминают то, как меня обхаживали в армии, по-видимому, ваши коллеги. Я и тогда не собирался предавать родину, так и теперь не держу в планах. — Значит, будете сидеть лет двадцать. По худшему сценарию. Никто вас не вытащит, и все апелляции отклонят — это я вам гарантирую. — Джек уже взялся за ручку двери. — И все же подумайте. Речь не идет о предательстве в вашем старомодном восприятии. Он ушел, не дожидаясь реакции Маркаса. Оставшись один, шотландец схватился за голову — не от отчаяния, а от желания собрать мысли в кулак. Ощущение дежавю сформировалось в уверенность, что это в самом деле повторилось — к нему снова подкатываются сисовцы. Но только теперь у него нет путей отхода. Когда полностью нарисовалась картина его перспектив в качестве агента МИ6, он захотел узнать детально, каких свершений от него ждут. Маркас встретил следующий приход Джека с мрачным решительным видом. И Ричард Линли, завербовавший к тому времени не одного агента, скрывавшийся под псевдонимом Джек, понял, что Макгрегор готов к конструктивной беседе. Линли ожидал, что шотландский дворянчик будет истерить гораздо дольше. И то, что парень оказался собраннее и умнее, вызывало у Линли глухое раздражение. Однако он оставался приветливым и спокойно-доброжелательным. — Я вижу, вы сегодня настроены пообщаться, — весело сказал он. — Представьте, и я тоже. — Он позволил себе сдержанно посмеяться, ровно столько, чтобы его смех не вызвал у собеседника ощущения, что «адвокат» заискивает. — Обсудим вашу линию защиты? — снова усмехнулся Линли. — Ваша задача — только подписать согласие. А дальше дело за нами. Вы выйдете в ближайшие несколько дней, как только мы уладим бумажную волокиту. — Что я должен буду делать взамен? — Просто жить, как жили. Ездить со своими сумасшедшими дружками на матчи, драться, но не забывать при этом, что не стоит рисковать своей жизнью, теперь она принадлежит Ее Величеству и Великобритании. Может, придется выполнять мелкие поручения, если команда Шотландии будет выезжать на международные турниры. А также писать кое-какие мелкие отчеты о друзьях вашего отца. — Линли увидел, как скривилось лицо Маркаса. — Ничего компрометирующего и сверхординарного. Простые характеристики на людей — что они любят, чем живут и дышат. Заметки на полях, так сказать. Для вас это пустяк, а нам любопытно. — Допустим. А дальше? Что дальше? Что я буду с этого иметь? Может, стану сэром? — Может, — кивнул Линли. — Однако вы получаете главное сейчас — свободу. Для вас было бы выгоднее согласиться на наши условия тогда, в армии. Вы бы находились теперь в более выгодной позиции. — Да какая тут позиция? Выкрутили руки… Одного не пойму, чего я вам дался? — Он догадывался, что их привлекает его положение в обществе, вернее, Руэридха. — Мы не интересуемся людьми заурядными. Нас впечатлили ваши показатели тестирования. Причем это касается всех тестов. Особенно нас прельстила устойчивость вашей психики и быстрота реакции, а также успехи в стрелковом деле. — И где вы хотите, чтобы я их применял? — Маркас чувствовал себя польщенным, хотя понимал, что это очередной финт из обширного набора по охмурению наивных богатых дурачков из высшего общества, к коим Маркаса причислили, но он таковым не являлся. — Пока это только планы. А на данном этапе нам необходимо, чтобы вы помирились с отцом и восстановились в университете. Окончили его. — Не знал, что вы улаживаете семейные проблемы, — Маркас снял резинку с волос, огладил себя ладонями по голове и снова затянул в хвост свои сальные патлы. — Почем берете за услуги? — Натурой расплатитесь, — отшутился Линли, осознавая, что с парнем все не будет беззаботной прогулкой. Выйдя из полицейского участка и вернувшись в Шотландию, он попробует соскочить и, возможно, пойдет на откровенность с отцом, чтобы задействовать его связи, дабы отпрыска оставили в покое. Это может возыметь нежелательное действие для Линли. Он ведь поручится за нового агента. Два-три таких неудачных ручательства — и на карьере можно ставить крест. Правда, Линли и сам из знатной семьи. Неизвестно, чьи связи окажутся весомее. Но неудачи тяготят его, как слепни коня, ожидающего стартового выстрела и начала скачки. Он давно нашел средство от такого рода слепней и умел обезопасить себя почти всегда. — Только вам, Маркас, стоит осознать, прежде чем подписывать, что прикрыться Руэридхом не удастся. Вы же не хотите стать своего рода Кэмпбеллом современности, когда везде в Шотландии станут писать «No MacGregors». Ваш клан — это разбойники, мародеры и авантюристы, но вы нередко преступаете грань, за которой забвение. У вас наверняка в генетической памяти, в крови те времена, когда вы не то что не могли выкрикнуть: «Я из королевского рода», но и не имели права на собственную фамилию. Он намекал на исторический факт, когда в 1603 году после ссоры с Колкахунами Макгрегоры и Грегоры оказались вне закона, а верхушку клана казнили. Почти двести лет Макгрегоры жили под чужими фамилиями. — Соскочить не удастся, — уже совсем прямо, без обиняков, заявил Линли. — Если думаете юлить, то не стоит. Со мной точно не стоит. Будет предана гласности история с убийством в Утрехте, возможно, возобновится расследование, и вас могут снова арестовать. Через Интерпол, — уточнил Линли, увидев сомнение на лице шотландца. Проблем будет больше, чем теперь. Но тогда к вам в камеру уже не придет такой джентльмен, как я. Все будет грубее, суровее, и, вероятнее всего, вы до суда не доживете. — Даже так? — Маркас боролся с желанием пришибить этого охотника за головами и душами. Но тогда уж он сядет наверняка, да еще и экстрадируют из Голландии в Великобританию. — Нет смысла, как я понимаю, предлагать вам деньги, — Линли прошелся от двери к окну мимо сидящего на койке шотландца. — У вас в них нет недостатка. Предложить могу только то, что вы ищете для себя в этой жизни. Это несложно понять из ваших метаний между учебой, службой и желанием подраться и покричать на трибунах. Бесцельность — вот ваша основная проблема. Мы укажем вам цель и организуем вашу жизнь. Вы пройдете спецподготовку. 2012 год, Шотландия, замок Макгрегоров Маркас приехал к отцу на несколько дней из Глазго, где работал в собственной юридической конторе. Руэридх купил ему эту фирму, радуясь, что сын остепенился, хоть так и носил длинные волосы и одевался в деловой костюм, только когда отправлялся в офис, либо на переговоры. Во все остальное время таскал потертые армейские ботинки, кожаную куртку и ездил на мотоцикле. Руэридх считал, что это неплохой компромисс. Пусть лучше эти чудачества, чем полная апатия и безделье, какие он видел у сына лет десять назад. С Макгрегором встречались люди из разведки, но это уже был не Джек, шотландца передали другому куратору. Линли выполнил свою черную миссию, прижал Маркаса к стене, остальное было делом техники. Шотландца отпустили из полиции на следующий же день. В сопровождении Джека он вылетел в Лондон. Оттуда его отвезли за город, на базу подготовки МИ6, где Маркас проходил тестирование: его учили работать со спецтехникой, он получил навыки диверсионной деятельности. Потом Маркас смог вернуться домой. Как и велел Джек, восстановился в университете и пошел на поклон к отцу, чтобы примириться. Из разведки Макгрегора особо не беспокоили. В самом деле, поручали только мелкие дела изредка. И вдруг, когда Маркас уже стал подумывать о том, что его оставили в покое, он увидел Джека на подъездной дорожке к замку. Маркас как раз вышел во двор, собираясь ехать на гольф с двоюродным братом. Он погрузил сумку с клюшками на заднее сиденье кабриолета, поднял глаза и увидел его. Линли, заметно повзрослевший (про него язык не поворачивался сказать «постаревший»), шел по гравиевой дорожке со стороны огромной теплицы, стеклянная крыша которой виднелась из-за живой изгороди из можжевельника. Как умел подавать себя этот человек! Он даже шел так, что Маркас невольно залюбовался его уверенной и чуть вальяжной походкой. Но несмотря на эту его внешнюю расслабленность, Макгрегор понял — дело серьезное и малоприятное для него. Необъяснимо тревожно вдруг стало, и прохладный, но солнечный летний день вдруг стал душным и безрадостным. — Бакстер! — позвал слугу Маркас. — Занеси клюшки в дом и позвони Грегору. Скажи, что я не смогу сегодня приехать. — Приветствую, юный Макгрегор! — весело сказал Джек, протягивая руку. Маркас словно лягушку за лапу потрогал, такое омерзение невольно проскользнуло на его лице, когда он пожал руку разведчику. — Это нарушение конспирации, — напомнил он Джеку, оглянувшись на дом. — Не волнуйся, дорогой! Я твой педагог по университету, если ты подзабыл — мистер Кирстон. Был проездом в этих местах и заехал навестить. — Думаете, отец не поймет, что вы англичанин?