* * * Твоя комната давно погрузилась в почти полную тьму. Ничто не отвлекало от гулкого бумбумбум, с которым тушки одна за другой шлепались о корпус, уже покрытый сплошной вязкой массой. Ничего не было видно, потому что ставни были опущены. Но ты чувствовала чудовищную вибрацию, слышала скрежет хитина о металл, жуткие удары пористых когтей по стали. Было очень холодно. Тонкий слой изморози уже покрыл твои щеки, волосы и ресницы. В удушающей темноте твое дыхание походило на облачка влажного серого пара. Иногда ты тихонько вскрикивала, но это тебя больше не пугало. Ты знала реакции своего организма на сближение, крик был самой безобидной из них. Из коммуникатора донесся размеренный голос бога: – Десять минут до прорыва. * * * И ты встретила смерть, как возлюбленную. Эпипародос Девять месяцев и двадцать девять дней до убийства императора – Эти два для тебя, – сказала Харрохак Нонагесимус. – Открыть только в случае моей смерти или другого счастливого случая, хотя я почти уверена, что ты откроешь их, как только я отвернусь. Остальные двадцать два написаны нераскрываемым кодом, расшифровать который могу только я, вперемешку с ложным кодом Гробницы, который при одном взгляде на него наложит проклятье на тебя, твою семью и беспокойные кости твоих предков, до тех пор, пока имя Ианты Тридентариус будет слышать хотя бы один некромант. Всего двадцать четыре. – Лично я бы обошлась кровавым заклинанием, – заметила Ианта. – Кровавые заклинания – для людей, лишенных воображения, – сказала девушка с чистым лицом. Без краски некромантка Девятого дома оказалась худощавой монашкой с лицом ромбиком и очень темными бровями, между которыми виднелась морщинка от постоянных мрачных гримасок. Девушка казалась довольно эффектной и при этом одухотворенной. Неплохая модель для картины, если вы собираетесь писать аллегорию Мрачного Девятого дома. – Поскольку я не могу разумно предположить, что в ближайшие десять тысяч лет у меня не пойдет кровь, я не могу полагаться на заклинания крови и тебе не рекомендую. Мы собираемся это сделать, Третья? – Может не сработать. – Ты уже это говорила. – И еще раз скажу. Процедура может не сработать. Или сработать, но на время. Могут возникнуть любые побочные эффекты, физические нарушения. Если ты слишком сильно напряжешь свой мозг, последствия любой операции смогут просто исчезнуть. А если ты делаешь то, что я подозреваю, то с рубцовой тканью случится вообще черт знает что. Это всего лишь эксперимент. Причем на этой стадии – совершенно безумный. Их взгляды встретились в зеркале. Бывшая Преподобная дочь установила одно зеркало перед собой, а второе держали у нее над головой два покорных скелета того типа, который она явно любила. Ианта не понимала прелести темной магии костей. Как будто кто-то попытался придумать магию плоти, но менее гибкую, менее тонкую и куда менее красивую. В чем заключалась шутка? В том, что Девятый дом знает тысячу оттенков небелого? Она посмотрела на лоток с инструментами. Скальпель, пила, маленькая бутылочка воды с распылителем. К собственному удивлению, сказала: – Девятая. Возможно, это не слишком своевременное замечание, но я все же скажу. Объясни мне, что ты делаешь. Посвяти меня в детали своего мрачного, темного, зловещего плана. В противном случае я не уверена, что хочу из партера наблюдать, как ты превращаешь себя в слюнявую идиотку… или хуже. В овощ. Бревно. Автора «советов читателям» из газеты Четвертого дома. Монахиня не ответила. Ианта повторила как можно ниже и убедительнее: – Убеди меня в том, что это тебя достойно, Девятая. Вспомни, что ты пообещала. Подумай, кто я такая и какую пользу могу принести. Я – ликтор. Я – некромантка и принцесса Иды. Я самая умная некромантка поколения. – Да хера с два, – сказала Харрохак. – Ну так удиви меня. – Ианта не двинулась с места. Незнакомое, ненакрашенное лицо в зеркале напряглось. Губы сжались и приобрели цвет бледных пепельных роз. Ианта поймала себя на мысли о том, что можно было бы сделать с этим лицом. Верхняя губа была мягко изогнута, как будто художник не удержался и приукрасил портрет там, где этого никто не заметит. Губной желобок походил на поэму. Щека казалась удивительно гладкой, учитывая геологическое количество грима, попадавшее в поры кожи. Глубоко посаженные глаза, тяжелые веки и густые черные ресницы, красота, которую никто в этом мрачном мавзолее не рискнул подстричь. И это не говоря уж о следах голода на лице, о напряженном выражении этих глаз, о черепе, обритом почти наголо, если не считать нескольких пеньков черных волос. И сами глаза: серьезные, бесконечно черные. Как бы монахиня ни старалась, они все равно выдавали ее характер. Теперь в них горел немой обнаженный призыв, неприятный, как взгляд на освежеванное тело. – Поверь, я тебя впечатлю, – зловеще сказала некромантка Девятого дома и замолчала. Потом добавила: – Я не просто так попросила именно тебя. И причина не в твоей гениальности, которую я, впрочем, признаю. Та, кто сумела воспроизвести технологию ликторства, не может не быть гением. Но я не видела ничего, что заставило бы меня поверить в твои способности. В том, что ты не просто… ловко жонглируешь некромантией, выделывая эффектные трюки без оглядки на теорию. До Секстуса тебе далеко. – Да, – весело сказала Ианта, – но Секстусу разнесли голову, доказав тем самым, что он не все предусмотрел. – Возможно, я превосхожу Секстуса в некромантии, но он был куда лучшим человеком, чем я. Ты недостойна даже стереть пятна его мозга со стены, – сказала Девятая. – Ты – убийца, аферистка, лгунья, мошенница, змея, ты воплощаешь все пороки своего Дома… как и я. Но я обратилась к тебе не потому, что ты ликтор, Третья. Даже не потому, что тебе известно об этом вопросе гораздо больше, чем мне. – Ну так расскажи, потому что мне надоело слушать о моих собственных пороках, – сказала Ианта, теряя терпение. Культистка тени посмотрела в зеркало. Огромные черные глаза казались пустыми ямами, вратами в бездну, нефтью, разлитой во тьме, ну или просто глазницами мертвого черепа. – Я пришла к тебе, потому что ты знаешь, что такое… – она запнулась, – быть… разделенной. О каких банальностях многие горюют! – Харрохак, – сказала Ианта, – позволь дать тебе маленький совет. Бесплатный и мудрый. Я откажусь от всего. Я очень высоко оценю все, что ты уже для меня сделала. Если ты признаешь, что ты бежишь. А бегство – оно для дураков и детей. Ты – ликтор. Ты заплатила эту цену. Самое сложное позади. Улыбнись вселенной, поблагодари ее за щедрость и взойди на свой трон. Ты больше ни перед кем не несешь ответа. – Если ты не понимаешь, что вот теперь нам придется по-настоящему держать ответ, то ты – дура. – Перед кем? Что еще осталось? Нонагесимус прикрыла глаза. Когда она их открыла, один оказался… неправильным. Она смотрела в зеркало на свои собственные разноцветные глаза, глаза цвета дня и ночи, разные, как небесные светила. Один глаз – черный, второй – золотой. Потом ликтор Девятого дома напряженно сказала: – Мы зря теряем время. Вскрывай. – В конце концов будет хуже, Нонагесимус. – Давай уже, трусиха чертова! – завопила Харрохак. – Ты поклялась! Вскрывай череп, помогай мне справиться с этим всем! Время еще есть, а ты его у меня воруешь! – Хорошо, сестра, – ответила Ианта и взяла шило. Потом – молоток. Молоток – в живую руку, шило – в мертвую. Она приставила его к лобной кости, повыше, прищурилась, прикинула расстояние. – Пора тебя испортить! И ударила. * * * Харрохак спала, рискуя никогда не проснуться, и на лице виднелись усталые грустные морщины. Ианта сидела и смотрела на нее. Ей не позволили увидеть весь процесс. В какой-то момент ей пришлось остаться за ширмой и нервно ломать там пальцы, пока эта безумная фанатичка копалась в себе. Ианта надеялась, что судьба хоть сколько-нибудь справедлива и что Харрохак не хватит теперь координации, чтобы хотя бы поссать нормально. Теперь она прижала пальцы к бритому скальпу, пытаясь понять, что все-таки было сделано. Через несколько минут она сдалась: защита ликтора не позволяла ничего почувствовать даже на таком расстоянии. Кровоизлияний нет, разумеется. Все на своем месте. Возможно, височная доля чуть уменьшилась, возможно, в височной извилине появились какие-то мелкие бугорки, но они могли и раньше там быть. В качестве мелкой мести Ианте удалось уговорить иссиня-черные волосы вылезти из черепа и поиграть с фолликулами, чтобы они работали активнее и заставляли монашку из Девятого дома стричься почти постоянно. Мелочи имеют огромное значение. Она встала в дверях и смотрела, как воздух медленно наполняет легкие. Вдох. Выдох. Вдох. На лице блестели капли пота, которые в этом освещении походили на слезы. Ей нравилось думать, что Харрохак заснула в слезах, как брошенный ребенок. Какая дура. Какой романтичный, деструктивный, безумный поступок. Всегда встречаются упрямые дуры, которые вот так относятся к любви. Очень хорошие талантливые ослицы, которые привыкли держаться за поводья и не могут справиться без них, – а надеть их обратно у них пороху не хватает. Ианта была из тех, кто умеет надевать поводья. И она могла потратить несколько лет на Харроу. – Когда-нибудь я на ней женюсь, – вслух сказала она. – Ей это будет полезно. Хотя все-таки нет. А потом Ианта из Первого дома направилась по важным королевским делам – в туалет. Акт пятый 40 ?????????