— Где ты? — Я где-то, и этим все сказано. Он заткнулся. Затем попросил описать чемоданы. Я слышал, как он делает заметки по ходу моего рассказа. Я спросил, знает ли он, как произошло, что все обнаруженное мною оборудование вышло из-под контроля правительства Соединенных Штатов. Мерк ответил просто и откровенно. — Не имею ни малейшего представления, но можешь мне поверить, я собираюсь это выяснить. — Если ты собираешься выяснить, то постарайся сделать это так, чтобы не протянуть ниточку ко мне. Мерк согласился. Ни к чему выдавать подробности. Покончив с «комплиментами», он сказал мне, чтобы я быстрее завершал свою Богом проклятую работу, хватал в охапку своих парней и уносил ноги в безопасное место. Я ответил, что моего интеллекта не хватает по достоинству оценить его иронию, но через несколько часов мы постараемся найти более приятное место, откуда свяжемся с ним. Согласно графику операции, мы должны были начать отход еще полчаса назад. — Найди меня, как только окажешься в безопасности после завершения работы, — попросил Мерк. — У меня будут ответы, Дик. Обещаю. 10 часов 12 минут. Я мог бы в мельчайших деталях описать вам наш отход с места операции, но я просто скажу, что предыдущие три с половиной часа были не самыми лучшими в нашей жизни. Мы послали на дно «Принцессу Нантонга» вместе с грузом ракет и оружия, и она покоится ныне на глубине 15 тысяч футов. Мы захватили более двухсот фунтов разведывательных материалов — может быть больше, чем нужно, но я не читаю и не говорю по-китайски и поэтому не мог определить, что явилось ценной информацией, а что обычным мусором. Поэтому перед тем как «Принцессу Нантонга» раскололо пополам взрывом и она пошла на дно, я запихал в наши непромокаемые вещмешки все — по крайней мере, что они могли вместить. Набитые под завязку мешки и ящики «Большого Брата» загрузили нашу лодку до предела. Она опасно погрузилась. Поэтому мы должны были идти с такой скоростью, чтобы нас не захлестнуло водой и мы не отправились вслед за «Принцессой Нантонга» — точнее за ее двумя половинками. Шли очень медленно, а это значит тратили больше горючего. Топливный бак пустел значительно быстрее, чем предусматривалось планом операции. А это привело к тому, что — вы правильно догадались — проклятый бензин кончился, когда до точки встречи нам оставалось пройти целых две мили. Полчаса, показавшиеся нам неделями, мы прыгали на волнах, как гребаный поплавок, пока командир подводной лодки не решил, что, поскольку мы болтаемся на одном месте, а он видел нас на экране своего радара, и регулярно, правда, несколько лихорадочно, обозначаем наше местоположение, используя систему самонаведения, он может подобрать нас. Теперь вы захотите, конечно, узнать, а почему он, увидев, что мы стоим на одном месте, сразу же не подошел к нам? Ответ состоит из двух частей. Часть первая: он не знал ничего о нашей миссии (ему просто дали задание подобрать подразделение «Морских котиков» в определенной точке) и не испытывал никакой необходимости торопиться. А может мы болтались, как чертов поплавок, согласно нашему оперативному плану. Часть вторая и, возможно, более важная: в его задании ничего не говорилось о том, что он должен пройти две лишние мили. А как вы все знаете, атомные подводные лодки не отклоняются от своих маршрутов без приказа. И поэтому мы находились в лодке, нас выворачивало наизнанку, швыряло из стороны в сторону, вверх и вниз, а он сидел, сидел, и сидел, наблюдая за нами. 10 часов 21 минута. На борту корабля Соединенных Штатов «Скорпион». Перед тем как спуститься вниз, мы сняли с себя одежду и утопили ее в океане. Она была на нас почти целый день, и в наших гидрокостюмах, представьте себе, не было встроенных туалетов. От нас несло так, что и ассенизатору стало бы плохо. Я попросил боцмана подлодки принести наверх шланг, чтобы мы могли вымыться. Сначала он полез в бутылку — в его реестре не было никаких шлангов. Но после того, как ветерок донес от меня до него лишь отголосок нашего запаха, он со всех ног бросился выполнять просьбу, не думая о том, числилась ли у него в реестре эта гребаная штука или нет. 10 часов 30 минут. Я как следует вымылся, переоделся в одолженный голубой комбинезон с буквенным обозначением и номером подводной лодки и именной табличкой с надписью «Посетитель» и отправился в рубку. В центральном посту я увидел командира, склонившегося над большой штурманской картой. Закончив проводить линию на кальке, лежавшей поверх карты, он выпрямился и протянул мне руку. — Дэйв Бранко, Рад, что все в порядке, капитан, — поприветствовал он меня. Его нью-джерсийский акцент сразу же напомнил мне молодость, когда я в этом штате перебивался с хлеба на воду. — Прошу прощения, что не подобрал вас раньше. Виноват. Как насчет горячего кофе? Я хотел было ответить резкостью, но поостыл, понимая, что ссора ни к чему хорошему не приведет. Во-первых, это его корабль. Во-вторых, мне еще очень многое нужно сделать. — Извинения приняты, — пробормотал я, пожимая его руку. — А так как среди ваших запасов наверняка нет «Бомбейского сапфира», то давайте кофе. — Сделав паузу, добавил: — Послушайте, Дэйв, я бы хотел, чтобы, моих ребят накормили, заштопали и уложили спать. Они не присели ни на минутку в течение двух дней. И мне нужно воспользоваться радиорубкой, чтобы без свидетелей связаться с Вашингтоном по закрытой связи. Он покачал головой и нахмурился. — Не могу, капитан. У нас односторонняя связь по закрытому каналу. Мы можем принимать сообщения, но не можем ответить. «Скорпион» — устаревшая лодка, предназначенная к отправке на слом через полтора года, и поэтому ее радиоаппаратура не была заменена более совершенным оборудованием, — объяснил командир. — Почему? — Потому, Дик, что благодаря президенту, флоту в три раза увеличивают установку на кораблях и объектах оборудования, обеспечивающего сохранение окружающей среды, а расходы на поддержание боевой готовности урезают наполовину. Поэтому, вместо импульсного передатчика спутниковой связи и другого современного оборудования, «Скорпион» был снабжен аппаратурой образца 1993 года, на которую только и хватило денег урезанного президентом Уильямом Джефферсоном Клинтоном бюджета. Эта старая, скромненькая и со вкусом радио-телекоммуникационная система работает только в одном режиме — на прием. Если бы я ею воспользовался, то каждая буковка моего послания в Вашингтон должна была сначала попасть в шифровальный отдел командования подводным флотом в Перл-Харбор, а затем направлена в Вашингтон через центральный пункт связи. Любое сообщение, проходящее эти инстанции, может быть скопировано. Затем, от нечего делать, его могут прочитать сотрудники или оно будет передано в «Несуществующее агентство», в некоторых случаях в местное отделение ЦРУ или бюрократам Госдепа. Поэтому я сказал Дэйву, используя милую идиому ныо-джерсийских итальянцев, что не прикоснусь к его системе даже кончиком своего десятифутового… сами знаете чего. Я должен был передать сообщение в Вашингтон так, чтобы не пошли круги по воде. Такая возможность у меня имелась — ее содержали в себе алюминиевые чемоданы «Большого Брата». Все, что мне было нужно — это то, чтобы подводная лодка оставалась еще минут пятнадцать на поверхности, пока я буду один на ходовом мостике[10] — мои ребята не в счет. Я хотел использовать систему спутниковой связи «Большого Брата», но так, чтобы ни у кого и мысли не возникло о ее существовании. Командиру подлодки я мог только сказать, что хочу побыть один. — Понимаю. Когда мы стояли в порту, я смотрел по телевизору старый фильм, в котором все стремились уединиться. По-моему, в главной роли была Грета Гарбо, правильно? — Дэйв усмехнулся. — Организовать одиночество не проблема. Если, конечно, вы не боитесь попасть под холодный соленый душ. Прежде всего, я попытался связаться с председателем Крокером. Но тот же женский голос ответил: — Шестьдесят восемь — двадцать четыре. Я положил трубку. Извините, мэм, но я хочу объяснить все лично, а не через посредника. Я позвонил Мерку. После трех попыток я, наконец, связался с ним, но он мало что мог сказать. Он прочесал всю компьютерную систему баз разведуправления Министерства обороны, но ничего не узнал. Затем он проделал то же самое с компьютерной сетью Пентагона — с тем же результатом. Поэтому он позвонил старому приятелю в компании «Моторола», работавшему в «мастерской скунсов» (так разведчики называют отделение компании, занятое выпуском специального оборудования для тайных операций), где и был создан «Большой Брат». Но и там Мерку ничего не сказали до тех пор, пока он не назвал номера экземпляров «туристских справочников». Тогда ему объяснили, что конкретный блок, о котором он говорит, является частью «черного проекта», и «Моторола» не может больше ничего сообщить ему по этому поводу, если Мерк не назовет соответствующие кодовые слова. Сделать этого он не мог, так как не знал их. Вот и весь разговор. Мерк сделал паузу, прикрыв рукой микрофон телефонной трубки, как будто кто-то сунул нос к нему в кабинет. Затем он заговорил снова: — Я подумал, что, может быть, дело в технике и тогда что-то должны знать ребята из ДИТСА. ДИТСА — аббревиатура Агентства по контролю за военной техникой. Оно следит за тем, чтобы за границу не поставлялись техника и вооружение, составляющие государственную тайну и предназначенные для использования только в Соединенных Штатах. — Поэтому я позвонил парню, которого мы знаем давным-давно, — ты помнишь сумасшедшего армянина? Еще бы мне его не знать. Рон Мардиджьян всегда смотрел прямо в глаза опасности, никогда не пасовал ни перед чем. На протяжении многих лет я поддерживал с ним деловые отношения. — Я понял, о ком ты говоришь, — произнес я. — Хорошо, — продолжал Мерк, — тогда ты должен понять, что творится какая-то чертовщина, потому что он начал вертеться вокруг да около и спросил меня, а почему я ему звоню, ведь мы едва-едва знакомы. Затем пояснил, что не может говорить об этом по телефону, и предложил подъехать к нему для разговора тет-а-тет. А ведь мы беседовали с ним по защищенному телефону, Дик! Затем он попросил меня позвонить, когда я приеду, из телефона-автомата, но не пользоваться установленным в фойе, а также не называть никаких имен. Все это было очень странно. — Ну и что дольше? — Вскочив в вагон метро, я доехал до Пентагона. Я позвонил ему из телефона-автомата со станции метро и, как он и просил меня, сказал, что я прибыл. Рон буквально прошептал мне дрожащим голосом, чтобы я поднимался по эскалатору и ждал его на улице. Через несколько минут этот идиот появляется в черных очках и шляпе с широкими полями. Он хватает меня за грудки и тащит куда-то, — Мерк замолчал на мгновение, проверяя телефон. Затем заговорил снова: — Сначала я подумал, что он нормальный армянин, у которого поехала крыша на почве секретности. Но потом я понял, что он действительно перепуган до смерти. Я спросил у него, что происходит? В ответ он начал сбивчиво бормотать о том, что разговор об этом может состояться лишь вдали от всех любопытных ушей, скрытых микрофонов и иных более изощренных подслушивающих и подсматривающих устройств. Он даже обыскал меня. Дик, он действительно обшарил меня с головы до ног, чтобы убедиться в отсутствии на мне скрытых микрофонов. Удостоверившись, он схватил меня за лацканы пиджака и стал выяснять, кто всем этим интересуется. — Ты ничего ему не сказал? — прервал я Мерка. — Я объяснил ему, что это для друга из ВМС. — Для друга. Это все, что ты сказал? — Ну, я уточнил, что это для друга из «Морских котиков», — признался он. — Но ты же знаешь, «Морских котиков» много. Правильно. Но немногие из нас знали Мардиджьяна, чокнутого армянина, на протяжении полутора десятков лет. — И что он тебе поведал, когда ты упомянул «морского котика»? — Он закатил глаза и запричитал, что ничем не может мне помочь, потому что если мой друг тот самый человек, о котором он думает, то явно работает на председателя, а это дело не касается ОКНШ. Он снова схватил меня за лацканы и повторил, что его «фирма» полностью изолирована от этого дела. Изолирована на все сто. Проклятье! Мардиджьян знал о ком говорил Мерк. Мое прикрытие полетело к чертовой матери. — Мерк, поехали дальше, — попросил я. — Что сделано, то сделано. Но я не отставал от него. Я припер этого сукина сына к стенке. — И? — Я уже начал терять терпение. — Это заняло почти час, мы, наверное, прошли мили две, но, наконец, этот тип кое-что мне сообщил. Он признался, что у них есть материалы об этой «штуковине». — Надеюсь ты продолжал давить на него? — А как же! И немного погодя, он знаешь, что сказал? Он сказал мне — это его точные слова: «Из Совета национальной безопасности доставили специальную пиццу с оранжевой полосой. Очень-очень большую пиццу, в которой было все, что нужно». О’кей, я тоже могу играть в эти игры, потому и спросил, что там конкретно? Он разъяснил, что там все материалы под кодовыми обозначениями. Все компартментализировано. — После паузы Мерк продолжил: — Я попросил его принести мне кусочек пиццы. Понимаешь? Но он раздраженно ответил, чтобы я об этом и думать забыл. Она слишком горячая, чтобы ее резать. Затем предупредил меня, чтобы я даже никогда и не упоминал об этой специальной пицце, особенно на работе. — Ты поинтересовался у него, почему? — Конечно. Он опять перешел на пиццевый код. Сказал мне, что это касается «нового рецепта» для Китая и России. Тесто замешено по-новому, без участия Министерства. Что все уже в духовке Белого дома. И печется там, судя по бумагам, уже на протяжении некоторого времени. Он отказался рассказать что-нибудь еще. Посоветовал мне не совать нос в это дело и не звонить ему больше. — У тебя есть хоть малейшая идея, кто стоит за всем этим? — Абсолютно никакой, — признался Мерк. — Судя по всему, это одно из тех дел, о которых никто ничего не знает, кроме тех, кто их заварил, а у них рот на замке. Но я понял из поведения армянина во время разговора, что Большой босс считает это делом первостепенной важности, и что по всей видимости за ниточки дергают из конторы советника.[11] — А ты не можешь еще что-нибудь разузнать? — Нет! В голосе Мерка зазвучали тревожные нотки. — Я уже и так сунул свой нос слишком глубоко. У меня в телефонной трубке появились щелчки, я никогда раньше таких не слышал. Я начал замечать, что за мной все время следуют одни и те же люди — я говорю только о последних часах. Я становлюсь таким же параноиком, как наш армянин, а это не то состояние, которое мне по вкусу. После разговора у меня в голове царил еще больший сумбур, чем перед ним. Понимаете, вся моя военная карьера зижделась на фундаменте, можно так назвать, непоколебимых принципов. Основной из них: «Не помогать и не содействовать противнику». К помощи и содействию противнику я бы без колебаний отнес передачу самой современной секретной техники. В общем, если кто и знает, что происходит, так это председатель Крокер. Но до тех пор, пока он сам не поднимет трубку, я и рта не раскрою. Пойду немного посплю, а потом попробую еще раз связаться с ним. Но я растерялся. Вы спросите, почему? Потому, что я сидел с сотнями фунтов документов, которые не мог прочитать, и двумя чемоданами, в которых были самые совершенные устройства, почти произведения искусства, и не имел ни малейшего представления о том, что происходит. Меня абсолютно сбили с толку. Хорошо, что у меня впереди три дня плавания — мы возвращались на Гуам, откуда вылетим домой, — во время которых у меня будет возможность попытаться разгадать все загадки. Плохо то, что в течение следующих нескольких дней я не смогу действовать сам, а лишь через кого-то. Это внушало тревогу, потому что, как вы знаете, я предпочитаю все делать собственными руками. Я спустился с ходового мостика вниз, протащил чемоданы «Большого Брата» по узким проходам до своей каюты и забрался в койку. Мне показалось, что я не успел закрыть глаза, как раздался громкий стук. — Войдите. — Я перевернулся на спину и сел. Лодка резко рванулась вперед, набирая скорость, и я врезался лбом в перегородку так, что искры из глаз посыпались.