Я встал и протянул руку: — Привет, я Дик Марсинко. Она, странно посмотрев, пожала мне руку, точнее потрясла по-европейски. — Привет, Дик Марсинко. Я Джоан Монтгомери. Мы разговаривали как-то по телефону. — Джо — Уайт Хаус Феллоу,[23] — произнес председатель, но я не слушал его. Меня заинтересовал голос женщины. И я вспомнил, что слышал его по этому самому телефону Крокера, когда меня спрашивали, не хочу ли я оставить сообщение. Мы улыбнулись друг другу. Затем, покончив с первой частью нашего знакомства, я вслушался в то, что говорил председатель: — Джоан работает со мной уже около шести недель в качестве специального помощника. Изучает деятельность Объединенного комитета начальников штабов. Я знал об «Уайт Хаус Феллоус». Программа начала осуществляться в 1964 году. Генерал Колин Паулл, бывший сенатор Тим Уирс и генеральный инспектор Министерства транспорта США Мэри Счиаво — все были участниками этой программы перед тем, как много лет спустя, заняли свои посты. Ежегодно в программу вливались около дюжины человек, тщательно отобранных из более чем тысячи соискателей. Приблизительно две трети участников представляли частный сектор. Остальные — правительственные чиновники среднего уровня, как гражданские, так и военные. Все они Должны были проработать год в качестве специальных помощников высокопоставленных представителей исполнительной власти. Джоан Монтгомери была из последней категории. Откуда я знал? Все, занятые в программе, должны пройти проверку службы безопасности, но тем, кто не находился на правительственной службе, равно как и другим неофициальным лицам, не разрешалось иметь при себе оружия во время пребывания в правительственных зданиях. А Джоан была вооружена, помните? — Откуда вы? — Госдеп — Дипломатическая служба безопасности. — Джоан — тот самый агент, спасший задницу нашего посла в Бурунди в прошлом году, — объяснил генерал Крокер, выражаясь в обычной для него дипломатичной манере. Я вспомнил, что тогда читал сообщения Разведуправления об этом случае. Посол отправился к руандийской границе инспектировать лагеря беженцев. На обратной дороге в Бужумбуру, столицу Бурунди, колонна из двух машин, посольский лимузин и автомашина сопровождения, ехавшая впереди, попала в засаду повстанцев на полпути между Нгози и Мурамвайей. Водитель посла, местный житель, застыл от ужаса. Кстати, о местных жителях. Мне абсолютно непонятно, где они знакомятся с кухней принятия политических решений и другими внутренними делами, не предназначенными для чужих глаз. Причина, по которой мы нанимаем их — незнание большинством наших дипломатов, «призраков» из ЦРУ и других официальных лиц треклятого языка страны пребывания, да и образа жизни местного населения. И поэтому они нуждаются в представителях местного населения, чтобы последние работали за них — в визовых секциях консульского отдела, выясняли отношения с местными властями, помогали дипломатам получить все, что нужно, начиная от водительских прав и кончая квартирами. Иностранцы трудятся также в качестве шоферов, поваров, горничных, камердинеров и ремонтных рабочих. Но, открывая им такой доступ к дипломатам и в посольство, мы сами предоставляем в руки чужих разведслужб громадные возможности ведения работы против нас. Долгое время думал, что я в этом отношении излишне подозрителен. Затем узнал, что русские не позволяют иностранцам работать в своих посольствах. То же самое делают и китайцы. Израильтяне разрешают лишь очень немногим и то под строгим контролем. Так же поступают французы и британцы. Это вам о чем-нибудь говорит? Агент Дипломатической службы безопасности, сидевший с шофером на переднем сиденье, оттолкнул его, дал задний ход, развернулся на месте (прием «поворот контрабандиста») и умчался в безопасное место. Быстрая реакция агента не только спасла жизнь посла, но и позволила передней машине ускользнуть в целости и сохранности. В ней находились еще три агента Дипломатической службы безопасности и резидент ЦРУ, числившийся политическим советником. За этот героический поступок госсекретарь лично вручил агенту медаль «За отвагу». — Вы — агент Д. М. Монтгомери? Она кивнула. Вот видите, к чему приводят устоявшиеся стереотипы. Я всегда считал, что агент Д. М. Монтгомери — мужчина. И все потому, что не соблюдал собственной Заповеди: «Вы никогда не должны предполагать». На меня не произвела особого впечатления ее медаль. Я вообще спокойно отношусь к наградам, особенно учитывая то, как их раздают в наши дни. Нет, ее поступок запомнился мне потому, что она не раздумывала, а действовала и притом решительно. Джоан была подготовлена к чрезвычайным ситуациям. И поэтому, когда все пошло вверх тормашками, она просто сделала то, что нужно. А это, друзья, истинное поведение Воина. — Садитесь, Джо. У нас сложилась кризисная ситуация, и мне нужен доброволец для выполнения опасного задания — очень опасного, — проговорил Крокер и сделал паузу, ожидая ее реакции. Сияющая улыбка на ее лице излучала уверенность и спокойствие. — Я готова, сэр. В оперативном смысле мне лучше было бы действовать из своего дома — двести акров земли, и озеро со змеями, прилегавшие к базе морской пехоты в Квантико — чем сидеть где-нибудь в Пентагоне. Но, перед тем, как я займусь выполнением поручения председателя, нам с Джо Монтгомери требуется разработать наш собственный оперативный план обеспечения безопасности операции и контроля за ее ходом. Было почти одиннадцать часов, и я предложил обсудить это во время раннего ленча. Мы потеряли некоторое время на переговоры по поводу меню. Как вы знаете, я — пожиратель змей, съем все, что угодно. Буквально. Но других так просто не ублажишь. Джоан сразу же исключила мексиканскую и эфиопскую кухню по эстетическим причинам. Я наложил вето на французскую кухню, так как ничего достойного поблизости не было. Она отказалась от вьетнамской — за последние три дня дважды была во вьетнамских ресторанах. Японская ей надоела. В конце концов мы остановились на китайской еде. Это было обоюдным и удачным решением, так как мы выбрали один и тот же ресторан. Покинули мы Пентагон порознь. На белом пикапе я направился по автостраде Джорджа Вашингтона. Проехав мимо Национального аэропорта «Нэйшнл» в центре города, я резко переменил ряд и выехал на правую обочину дороги, подав машину назад и повернув к въезду в аэропорт, подрезав минифургон. Позади себя я не заметил ничего необычного, кроме парня в минифургоне, жестом показавшего, что не думает обо мне ничего хорошего, как вы уже догадались. Я объехал аэропорт, въехал на стоянку и выехал с другой стороны. Затем я пересек шоссе с шестирядным движением, проехав на красный свет, и попал в тихий спальный район. Я проверил, нет ли за мной слежки. Убедившись, что хвоста нет, я двинулся на север по шоссе № 1. Плутая и запутывая следы, часто игнорируя правила движения, я миновал Арлингтонское кладбище и памятник героям Иводзимы. Свернув к кварталу, где живут работники ЦРУ, я вновь совершил серию замысловатых маневров и, наконец, припарковался. Сменив свой китель на свитер (все эти орденские ленточки и золотое шитье часто привлекают ненужное внимание) и натянув тонкие кожаные перчатки, я пошел вверх по улице, не обращая внимания на промозглую слякоть. Я проходил мимо одно-, двух- и трехэтажных домов, где размещалась масса торговых заведений. Таиландские, камбоджийские, перуанские и ямайские бакалейные лавочки. Вьетнамские ювелирные магазинчики, индусские ателье, афганские и пакистанские салоны по торговле коврами, японские рестораны суши и китайские аптеки лекарственных растений. Я давно не бывал в этом районе, и его вид действовал на меня удручающе. Когда-то безукоризненно чистые стены домов теперь покрывали различные надписи и рисунки — характерная черта городских районов, приходящих в упадок. Вы столкнетесь с этим в наши дни в любом городе. Большинство образцов настенного искусства обозначали границы участков, контролируемых разными уличными бандами. Магазины также свидетельствовали о росте уровня преступности: металлические решетки за витринами, закрытые двери с табличкой: «Пожалуйста, позвоните, если хотите зайти в магазин». Когда я был мальчишкой, двери магазинов всегда были распахнуты настежь. Я пересек небольшую стоянку, всю в выбоинах, между сальвадорским мясным рынком, чьи забитые досками витрины свидетельствовали о недавнем налете бандитов, и закрытым итальянским ресторанчиком, и повернул на аллею, чтобы срезать путь. Не пройдя по ней и пятидесяти ярдов, я почувствовал что-то неприятно-тревожное. В этот момент я осторожно пробирался по грязи между двумя мусорными контейнерами, стараясь не испачкать начищенные ботинки. Но мое ощущение не имело никакого отношения ни к грязи, ни к мусору. Какой-то первобытный инстинкт, прячущийся в моем подсознании в глубине инстинкта поиска ночных приключений, проснулся во мне и предупредил о надвигающейся опасности. О, догадываюсь, вы собираетесь сказать, что я слишком часто подчеркиваю готовность встретить опасность лицом к лицу и выпячиваю свою мужественность. Но, уважаемые читатели, если бы вы повоевали с мое и столько же раз побывали бы на волосок от смерти, то, безусловно, поняли бы меня. Я всегда начеку — постоянно учитываю окружающую обстановку и возможную опасность. Я реагирую мгновенно, не оставляя противнику никаких шансов на победу. Жестокий, грязный и часто очень болезненный опыт приучил меня наносить врагу молниеносный смертельный удар, заставать противника врасплох. Поэтому, почувствовав опасность, я не остановился, а продолжал пробираться по аллее между контейнерами и припаркованным мусоровозом. Неожиданно впереди меня, ярдах в десяти, возникли две фигуры — соль и перец.[24] Бандит номер один поднял руку как регулировщик движения. — Ой, приятель, постой. Он был одет в мешковатую куртку и мятые джинсы, явно на несколько размеров больше. Бейсболка повернута задом наперед — мода что ли такая? На шее болтались две массивные золотые цепочки, в наши дни предпочитаемые наркоманами, футболистами и сутенерами. Обут он был в стопятидесятидолларовые баскетбольные кроссовки, которые я называю бандитскими мокасинами. Мои друзья полицейские из антитеррористического подразделения окрестили их «сапогами-скороходами для очень крутых парней». Я не сбавил темпа и только вынул из кармана брюк левую руку, сжимавшую рукоятку складной пружинной дубинки. Саму дубинку не было видно из-за руки. Но противник все равно не заметил бы ее, так как все свое внимание сосредоточил на правом кармане, подсчитывая, сколько в нем могло быть денег. Он снова вскинул руку. — Эй, ты, я с тобой говорю! Весьма неприятная манера разговора, но я не подал вида, что меня это раздражает. Темп ходьбы оставался прежним — казалось, что я глубоко погружен в собственные мысли. Фигура моя не внушала никакого опасения. Никакого угрожающего выражения на лице. В глаза я ему не смотрел. Но с каждым шагом сокращал расстояние между нами. Когда до парня оставалось ярдов шесть, он начал откидывать полу своей куртки, чтобы достать из-за пояса пистолет; я знал что у него есть оружие. Именно в этот момент я одним рывком покрыл оставшиеся пять ярдов менее чем за секунду и пустил в ход дубинку. Он не ожидал ничего подобного, полагая, что я замедлю шаг, остановлюсь, предоставив ему возможность продолжить обычную процедуру ограбления. Но вместо этого я закрутился на месте, как дервиш, и нанес ему удар дубинкой по лицу, распоров его от уха до края рта. Затем рукояткой дубинки я ткнул ему в скуловую кость (для тех из вас, кто давненько не заглядывал в учебник анатомии, объясню — это тонкая кость, расположенная у внешнего угла глаза. И разрешите вас заверить, что удар по ней весьма и весьма болезнен). Мужик свалился на землю, и я врезал ему стальным носком своего начищенного парадного ботинка по ребрам. Судя по звуку, по крайней мере три ребра были сломаны. В это время бандит номер два решил, что требуется его помощь — я явно не хотел мирно расставаться со своими ценностями. Но он никогда или крайне редко попадал в подобную ситуацию и поэтому оказался полностью не готов к ней. Он лихорадочно пытался достать оружие, засунутое в глубокий карман мешковатых, как у клоуна, брюк. Ну и бандиты пошли! Даже оружием пользоваться не умеют. Его лицо исказила гримаса боли, когда моя дубинка точно попала ему по локтю. Он инстинктивно схватился за него, и в это время я нанес удар по другому локтю. Он вытаращил на меня полные боли глаза и рухнул на колено. В голове у него явно крутился вопрос: «Что происходит, мать твою?» Но у меня не было ни секунды на дискуссию с ним во время нашего неожиданного семинара по искусству рукопашного боя. Я схватил его за шиворот и брючный ремень и со всей силы приложил лицом к ребристой поверхности мусорного контейнера. В результате у него не осталось ни одного переднего зуба. Будем считать, что это произошло в результате применения грубого, но эффективного метода коррекции неадекватного поведения пациента. Я перевернул неподвижное тело на спину и обшарил карманы. В одном из них находился дешевый никелированный пистолет 25-го калибра. У другого бандита, тоже лежавшего неподвижно и явно нуждавшегося в медицинской помощи, был самозарядный девятимиллиметровый «Смит-вессон».[25] Разрядив оба пистолета и выбросив патроны в ближайший контейнер (правило: никогда не пользуйтесь чужими боеприпасами, если только не находитесь в отчаянном положении), я вернулся к припаркованному мусоровозу и положил «Смит-вессон» под сиденье водителя. Через двенадцать минут после этого небольшого приключения, опоздав на полчаса на встречу с Джоан, я проследовал между двумя большими мраморными собаками, охранявшими вход в ресторан «Хунань». Открыв дверь, я вошел в полутемный зал. Хотя я посещал это заведение уже более десяти лет, официанты не узнавали меня. Для них я был просто еще одним голодным привидением с улицы. Красные шелковые обои, зеркальные панели, светильники из лавы напоминали о китайских ресторанчиках моей юности, когда я жил в Нью-Джерси. Но на этом все сходство заканчивалось. Блюда, которые готовили в «Хунани», и отдаленно не напоминали жвачку, выдававшуюся когда-то за национальную кухню. Несмотря на свое название, в «Хунани»[26] специализировались на гонконгско-кантонской кухне. Вам, например, предлагались свиные ребрышки, приготовленные на пару во вкуснейшем соусе из черных бобов. А что вы скажете о креветках, завернутых в листья лотоса с черными бобами и кусочками имбиря и сваренных на пару? Были и свежие двустворчатые моллюски: мидии, гребешки опять же с черными бобами. Повара используют их для приготовления великолепнейших соусов и приправ. Но и это не все. В «Хунани» подавали суп из утки, в котором плавала настоящая утиная лапка, разваренная до такой степени, что политические консультанты республиканцев могли обсасывать ее. Были здесь и жареные цыплята, приготовленные в оболочке из специй. И брокколи в остром устричном соусе. И утка, копченная в угольях камфорного лавра и чайных листьях. Это были повседневные блюда кантонской кухни — простые и вкусные. Ресторан уже был наполовину заполнен публикой. Мелькали мундиры пентагоновцев, сидели бумагомаратели из консалтинговых фирм и какие-то жуликоватые личности. За столами расположились и китайские семьи, не торопясь наслаждавшиеся любимыми блюдами. Джоан уже сидела за столиком, повернувшись к входу. На лице у нее было выражение учительницы, ожидающей придурка-ученика, который опаздывает на дополнительные занятия. Она заняла место в самой дальней кабинке. Плохо, когда два агента в ресторане находятся за столом так, что только один из них может наблюдать за входом! Я замялся на несколько мгновений, и она понимающе улыбнулась. — Не хотите сидеть спиной? Я кивнул и уселся на свое место. Зеркальная панель передо мной, позади Джоан отражала часть зала, и я мог наблюдать за посетителями, не привлекая внимания. — Извините за опоздание, но меня задержали. — Но вы же покинули офис раньше меня. — Да, но меня задержали по дороге. — Я вынул никелированный пистолет и, протянув руку под столом, положил его ей на колени. Она абсолютно не ожидала ничего подобного и, приняв мой жест за нечто другое, вскинула голову: — Что это зна… — Но я же сказал, что меня задержали. Она рассмеялась, посмотрела на маленький подарок и положила его в карман жакета. Во взгляде ее было что-то среднее между уважением и недоверием. — Спасибо за сувенир. — Не за что. — Я по-китайски позвал ближайшего официанта и заказал пиво, сразу же истощив все свои знания китайского разговорного языка. — Джоан, вам тоже пива? — Я не употребляю… алкоголь, — произнесла она с трансильванским акцентом, повторив ответ Белы Лагоши, главного героя фильма «Дракула», на вопрос о вине. Затем она взглянула на официанта и проговорила: — Чинг во яао бейзи чинг-чо? — Ше-ше, — кивнул пораженный официант и исчез. — Что вы сказали? — Я попросила его принести зеленого чая, а он поблагодарил. — Где вы так выучили китайский? — изумленно спросил я. — Меня научила мама. — Ваша мать!? — Агент Д. М. Монтгомери выглядела, как стопроцентная американка и говорила с мягким южным акцентом. Она взглянула на мое озадаченное лицо. — Мои дедушка и бабушка были миссионерами. Мама родилась в Сучжоу. Как раз перед нападением японцев на Перл-Харбор родители отослали ее в Штаты, в Северную Каролину к тетке. Маме уже исполнилось одиннадцать лет, и она уже бегло говорила по-китайски. От няни-китаянки она научилась китайскому языку раньше, чем английскому. — А дедушка с бабушкой вернулись назад после объявления войны?