— А чем занимается ваша жена? Затянувшаяся пауза заставляет меня посмотреть в его сторону, и я вижу, что Фрост опустил голову. — Учится в юридической школе, — тихо отвечает детектив. А через некоторое время добавляет: — Мы развелись. Прошлым летом. — Мне очень жаль. — Боюсь, год выдался не слишком удачным, — признается он, но потом вдруг вспоминает, кому говорит это. Женщине, потерявшей мужа и дочь. — Впрочем, жаловаться мне не на что. — Одиночество — штука непростая. Но я уверена: вы найдете кого-нибудь еще. Фрост смотрит на меня, и я замечаю боль в его глазах. — И все-таки вы не вышли замуж во второй раз, госпожа Фан. — Нет, не вышла. — Хотя желающие наверняка были. — Как можно заменить любовь всей своей жизни? — просто отвечаю я. — Джеймс — мой муж. И всегда будет моим мужем. С минуту он переваривает это. А потом говорит: — Я всегда думал, что любовь должна быть именно такой. — Она и есть такая. Его глаза неестественно вспыхивают, когда он смотрит на меня. — Но лишь для некоторых из нас. Мы подходим к пельменной с запотевшими от пара окнами. Фрост быстро шагает вперед, чтобы открыть мне дверь, и это джентльменское поведение кажется мне забавным, поскольку смертоносную саблю несу именно я. Тесный зал заведения переполнен, и лишь везение помогает нам занять последний свободный столик в уголке у окна. Я вешаю саблю на спинку стула и снимаю плащ. С кухни доносятся соблазнительные ароматы чеснока и паровых пельменей — аппетитные напоминания о том, что я не ела с самого завтрака. Из-за кухонных дверей выносят блюда, на которых поблескивают пельмени со свининой, креветками или рыбой; за соседним столом, постукивая палочками о тарелки, какое-то семейство так громко говорит на кантонском, что со стороны это кажется ссорой. Просмотрев длинное меню, Фрост, похоже, приходит в замешательство. — Может быть, вы закажете что-нибудь для нас обоих? — Есть ли пища, которую вы не станете есть? — Я съем все что угодно. — Возможно, вам придется пожалеть об этих словах. Потому что мы, китайцы, в самом деле едим все. Он с радостью принимает вызов. — Удивите меня. Когда официантка приносит блюдо с закусками — холодными медузами, куриными лапками и маринованными свиными ножками, — его палочки замирают над этим диковинным набором, но потом он все-таки откусывает кусочек от полупрозрачного свиного хряща. Я наблюдаю за тем, как его глаза округляются от восторга — он сделал открытие. — Это потрясающе! — Вы раньше никогда не пробовали их? — Думаю, раньше я не был особенно смелым, — признается Фрост, вытирая с губ масло чили. — Зато сейчас пытаюсь измениться. — Почему? Он замирает в задумчивости; между его палочками зажат кусочек медузы. — Думаю… думаю, я просто старею, понимаете? И начинаю осознавать, что на самом деле мало чего в жизни пробовал. А ведь осталось не так много времени, чтобы все успеть. «Старею». Я не могу сдержать улыбки, потому что я почти на два десятилетия старше, чем он, и детектив наверняка считает меня старухой. Но при этом смотрит на меня совсем не так. Я замечаю, что Фрост разглядывает мое лицо, а когда я бросаю ответный взгляд, щеки детектива внезапно вспыхивают. Точно так же вел себя мой муж на нашем первом свидании, весенним вечером, занавешенным густым туманом, очень похожим на сегодняшний. «Ах, Джеймс, — думаю я, — мне кажется, этот молодой человек понравился бы тебе. Он совсем как ты». Приносят пельмени — мягкие подушечки, наполненные свининой и креветками. Я с удивлением наблюдаю, как тяжело Фросту подхватить скользкое лакомство, и в конце концов он просто начинает гонять его палочками по тарелке. — Это любимые пельмени моего мужа. Он мог съесть сразу с десяток. — Я улыбаюсь, вспоминая. — Он даже хотел поработать здесь целый месяц без всякой оплаты, если ему скажут рецепт. — А на Тайване он тоже занимался ресторанным делом? Этот вопрос заставляет меня взглянуть на Фроста в упор. — Мой муж изучал китайскую литературу. Он происходил из длинной династии ученых. Поэтому — нет, он не занимался ресторанным делом. Он работал официантом, чтобы выжить. — Я этого не знал. — Проще всего предположить, что официант перед вами — всего лишь официант, а продавец продуктового магазина — всего-навсего продавец. Однако в Чайна-тауне так не получится. Помните тех убогих старичков, что играют в шашки у ворот со львами? Некоторые из них — миллионеры. А вон та женщина, что сидит за кассовым аппаратом, — она родом из семьи имперских генералов. Здесь люди совсем не те, кем они кажутся, так что не стоит их недооценивать. В Чайна-тауне этого делать не надо. Фрост пристыженно кивает. — Не буду. Особенно сейчас. Прошу прощения, госпожа Фан, если я недостаточно уважительно говорил о вашем муже. Его извинение кажется абсолютно искренним — еще одна причина поражаться этому человеку. Я откладываю палочки и смотрю на детектива. Насытившись, я наконец чувствую силы обратиться к предмету, который довлел над нами во время ужина. Шумное семейство, сидевшее за соседним столом, наконец встает, скрипя ножками стульев и разражаясь громким хором кантонских фраз. Когда они выходят за дверь, в зале внезапно устанавливается тишина. — Вы пришли расспросить меня о дочери. Почему? Он отвечает не сразу — вытирает руки и аккуратно складывает салфетку. — Вы когда-нибудь слышали такое имя — Шарлотта Дион? Я киваю. — Она была дочерью Дины Мэллори. — Вы знаете о том, что произошло с Шарлоттой? — Детектив Фрост, — вздыхая, говорю я, — мне пришлось пережить все эти события, так что они навеки отпечатались вот здесь. — Я дотрагиваюсь до головы. — Я знаю, что госпожа Мэллори была замужем и раньше, за человеком по имени Патрик Дион, и у них была дочь Шарлотта. Через несколько недель после массового убийства она исчезла. Да, я знаю всех погибших и их родственников, потому что я одна из них. — Я смотрю вниз, на блестящую от жира тарелку. — Я никогда не встречалась с господином Дионом, но когда исчезла его дочь, я послала ему открытку с соболезнованиями. Я не знаю, была ли ему по-прежнему дорога бывшая жена и оплакивал ли он ее гибель. Но я прекрасно понимаю, что значит потерять ребенка. Я сообщила ему, что мне ужасно жаль. Написала, что понимаю его боль. Но он так и не ответил. — Я снова перевожу взгляд на Фроста. — Поэтому — да, я знаю, зачем вы спрашиваете о Шарлотте. Вы мучаетесь тем же вопросом, каким задавались все. Даже я сама. Неужели наши семьи действительно прокляты? Сначала исчезает моя Лора, а потом, спустя два года, его Шарлотта. Наши семьи связаны тем, что случилось в «Красном фениксе», и потерей дочерей. Вы не первый полицейский, который расспрашивает меня об этом. — Полагаю, детектив Букхольц задавал те же вопросы. Я киваю. — Он приходил ко мне, когда пропала Шарлотта. Спрашивал, были ли знакомы наши девочки. Отец Шарлотты очень богат, а потому ей уделялось много внимания. Куда больше, чем моей Лоре. — В своем отчете Букхольц упомянул, что и Лора, и Шарлотта занимались музыкой. — Моя дочь играла на скрипке. — А Шарлотта играла на альте в школьном оркестре. Может быть, они встречались? Например, на музыкальном мастер-классе? Я качаю головой. — Мы уже неоднократно изучали этот вопрос вместе с полицией. Кроме музыки, у девочек не было ничего общего. Шарлотта училась в частной школе. А мы жили здесь, в Чайна-тауне. — Мой голос затихает, и я сосредоточиваю внимание на соседнем столике, за которым сидит молодая китайская семья с маленькими детьми. На высоком стуле устроилась девочка; ее волосы забраны в маленькие хвостики, которые смотрят вверх, словно острые рожки чертика. Когда Лоре было три года, я причесывала ее точно так же. Официантка приносит счет. Я тянусь за ним, но Фрост хватает его первым. — Прошу вас, — говорит он, — позвольте мне заплатить. — За ужин всегда платит более старый. — Я бы никогда не назвал вас подобным словом, госпожа Фан. К тому же почти все съел я. — Он кладет на стол наличные. — Позвольте подвезти вас до дома. — Я живу всего в нескольких кварталах отсюда, в Тайтун-Виллидже. Мне проще дойти пешком. — Тогда я пойду с вами. Так, на всякий случай. — Вы хотите этого для своей безопасности или для моей? — спрашиваю я, протягивая руку за саблей, висящей на спинке стула. Рассмеявшись, он смотрит на Чжен И. — А я и забыл, что вы вооружены и опасны. — Поэтому провожать меня нет необходимости. — Прошу вас. Так мне будет спокойнее. Мы выходим на улицу, там по-прежнему моросит, и после душного жаркого ресторана приятно вдохнуть прохладного воздуха. Капельки искрятся в волосах Фроста и поблескивают на его лице, и вместо прохлады я неожиданно чувствую жар на своих щеках. Фрост заплатил за ужин, а теперь настойчиво хочет проводить меня домой. Давно уже мужчины не проявляли ко мне столько внимания, и я не знаю, как относиться к тому, что он считает меня такой уязвимой, — радоваться или раздражаться.