— Чудесное фото. Которая из них Рейчел? Уже задав свой вопрос, я отмечаю, что ни одна из них на нее не похожа. — Это я с моей миссус и наши дочки. Мои младшие. Наши со Стейси. Слева Холли, справа Эбби, — смущенно отвечает Джон. Затем берет фотографию и внимательно разглядывает ее, будто давно не видел. Вздохнув, ставит фото на место, чуть морщится. — Рейчел к тому времени уже с нами не жила. Она со Стейси… они не очень ладили. Я оглядываю комнату. На стене — еще фотографии. На них в основном две белокурые девочки: в купальниках в бассейне, в школьной форме, в ярких футболках и бейсболках на водных горках — летят на бревенчатых лодках, вздымая вокруг себя волны брызг. И ни одного снимка Рейчел. — Значит, вы с матерью Рейчел развелись много лет назад? — В один прекрасный день она просто ушла, — фыркает он. — Рейчел тогда было всего шесть лет. Выпить она любила, — с презрительной усмешкой добавляет он. — А через несколько лет после этого умерла. — И вы остались вдовцом, — медленно киваю я. — Должно быть, нелегко вам пришлось. — Я старался как мог, — пожимает плечами Джон, глядя в окно. — Всегда пытался быть ей хорошим отцом. — Не сомневаюсь. — С ней было нелегко. Ветер усиливается. Одна из ракеток, что была прислонена к стенке сарая, отлетает на середину двора. Брезент с жаровни вот-вот сорвет. — Тот человек, которого арестовали… — произносит Джон, сжимая кулаки. — Вы его знаете? — Да, знаю, — киваю я. Джон набирает полные легкие воздуха. — Мог ли он что-то сделать Рейчел? Причинить ей зло? Я вспоминаю, каким Рори был в детстве, как он донимал Чарли, обстреливал Хелен шутихами, зная, что она трясется от страха. Но потом я вспоминаю, каким он был на своей свадьбе, когда Серена шла к алтарю. Не устояв перед соблазном, он обернулся, наблюдая, как она идет к нему. Глаза его наполнились слезами, едва он увидел ее в свадебном платье. Бывает, Рори вызывает у меня острую неприязнь. Мне не нравится, как он верховодит на своих вечеринках, высмеивает мою работу, унижает Чарли. Но я помню и те моменты, когда он был добр к Хелен, когда во всем его облике читалось, что он боготворит жену. Рори я знаю почти всю свою жизнь. Но знаю ли я, что он за человек на самом деле? — Не думаю, — осторожно отвечаю я. — Но… если честно, наверняка не могу сказать. Джон встает, начинает расхаживать по зимнему саду. Его каркас дребезжит под натиском ветра, словно задавшегося целью ворваться внутрь. — Джон, — обращаюсь я к нему, — Рейчел не сообщила нам всей правды о себе. Где живет, чего добивается. Возможно, она поставила себе цель, ради которой была готова на все. Нам она сказала, что беременна, и живот у нее был… Так что если беременной она не была, значит, живот был накладной… Я умолкаю. Все это он уже слышал от полицейских. Джон трет глаза, словно мои слова причиняют ему физическую боль. Я понижаю голос: — По-видимому, у Рейчел были на то веские причины. Что-то важное заставило ее приехать в Гринвич. Думаю, ей что-то было нужно от кого-то из нас. Но что именно? Этого я понять не могу. — Я делаю паузу. — Мне кажется, если… если мы поймем, какую цель она преследовала, это поможет нам выяснить, что с ней произошло. Джон смотрит на меня пустым взглядом. — У вас есть какие-то мысли на этот счет? Может, она на что-то злилась? Или на кого-то? Возможно, из ее прошлого? Джон долго молчит. Поворачивается ко мне спиной, устремив взгляд на квадратик своего газона. Через несколько минут я замечаю, что плечи у него начинают трястись, он сжимает-разжимает кулаки. Потом, не сказав ни слова, покидает комнату и поднимается на верхний этаж. Какое-то время меня гложут опасения, что он вообще больше не спустится. Наконец он все-таки возвращается. Несет какую-то картонную коробку. — Я все это сохранил, — объясняет он. — На тот случай, если полиция снова откроет дело. Если что-то всплывет. — Голос его дрожит. — Подумал, что когда-нибудь пригодится. Он ставит коробку передо мной. Я снимаю с нее крышку. Она забита старыми газетными вырезками. Я беру несколько верхних и принимаюсь читать. 10 лет назад Кембридж Ничего подобного они и предположить не могли. Даже в голову прийти не могло. В кошмарном сне не приснится. После она уже к нему не прикасалась. Не отдавая себе отчета, они пошли домой. Быстрым шагом. Когда наконец вернулись в колледж, он выругался. «Черт! Проклятье! Нужно сообщить в полицию». Она взглянула на него удивленно, как на чокнутого. «Не будь дураком. Никто не знает, что мы там были. Чем занимались». «Что-о? Ты о чем вообще говоришь? — изумился он. — Ты не видела то, что видел я?» «Мы не знаем, что там происходило, — осторожно произнесла она, избегая его взгляда. — Точно — не знаем. Может она сама… ее никто…» «Знаем», — возразил он. «Так ведь она была пьяна. Ну да, я видела, что для нее это не самое большое удовольствие, но…» «Не самое большое удовольствие?» «Мы не видели, что там происходило». Голос ее хлестнул, как ветка в лесу. «И что мы ответим, когда нас спросят, что мы там делали? Одни? Вдвоем?» Он покачал головой. «Нет. Нет, постой. Мы должны пойти в полицию». Но она ничего не сказала. Они оба ничего не сказали. И это была их первая ошибка. Срок: 41 неделя Хелен Я толкаю дверь, ведущую в подвал, включаю свет. Лампочка загорается не сразу. Сначала шипит, потом вспыхивает, озаряя помещение желтым сиянием. Трещина в бетоне теперь длиннее, словно молния, зигзагообразной стрелой устремляется к самой лестнице. В подвале пахнет краской, клеем, сырой древесиной. И холодно, очень холодно, как будто я вышла на улицу. По обе стороны от лестницы неизолированные медные трубы, груды банок с краской. Кошачья клетка, в которой на днях я возила Монти к ветеринару, втиснута между рулоном наждачной бумаги и тюбиками с герметиком. Положив руку на живот, я осторожно ступаю на верхнюю ступеньку. Обычно я в подвал не спускаюсь. Вдруг дерево прогнило? А я теперь ужасно тяжелая. Лестница подо мной может обвалиться в любой момент. Лишь спустившись на три ступеньки, я вижу то, о чем говорил Вилмош. Темно-красное, почти черное пятно на одной из низких балок над лестницей. На уровне лба. Первая мысль — это, должно быть, краска. Или грязь. Но потом я присматриваюсь. Вилмош, услышав, как я охнула, кидается за мной. Видит, что я вцепилась в шаткие перила. — Позвольте я помогу. — Две крепкие руки подхватывают меня и осторожно, но уверенно вытягивают из подвала. Сердце заходится, живот крутит. Я чувствую, что теряю сознание. Вилмош прижимает меня к своей груди. От него пахнет табаком, а свитер его удивительно мягкий. — Хелен, прошу вас, присядьте. Я подчиняюсь. Он приносит мне стакан воды. — Простите. Я отпиваю глоток. Вилмош, подбоченившись, стоит на кухне. Я вижу, что он поглядывает на часы. — Спасибо, Вилмош, — благодарю я. — Мне уже лучше. — Я выдавливаю из себя смешок. — Не выношу вида крови. Сразу дурно становится! — Помолчав, я добавляю: — Это, наверное, Дэниэл головой ударился. Вилмош кивает. Вид у него смущенный. — Ладно, Хелен… до завтра. В 10 часов вам удобно? — Конечно. Дверь за ним закрывается. Чтобы не упасть, я рукой опираюсь о стену в прихожей. Бешено колотится сердце. Нет, не может быть. Этого просто не может быть. Исключено. И потом я вспоминаю слова Кэти. О том, что она видела, как Рейчел спускалась с кем-то в подвал.