«Как ты понял, что он одержимый?» – спросил я Стража. «Печать смерти, – отозвался тот, на этот раз решив общаться беззвучно. – Как выяснилось, я вижу не только ее. Этот человек был мертв, когда пришел сюда. Я помню, ты рассказывал, что узнал, как именно Золотоголовый населяет тела Стражей низшими демонами. Так что, когда увидел мертвеца, то сразу все понял». Интересную, получается, особенность получил Стеф от покойного Анубиса. Весьма даже полезную по нынешним временам. «Понимаешь ведь, что одержимый не сам по себе сюда попал?» «Ну, естественно, – невесело улыбнулся подопечный. – Его отправил тот же, кто меня в темную законопатил! Ну, ничего. Утро настанет, разберемся во всем! Уверен, отец Василий такого не оставит. И даже вовсе не из-за человеколюбия – ему это попросту невыгодно». «Циничный ты все же человек, Стефан», – пожурил его я. «Да не сказал бы. Среди тех, с кем приходится общаться, я просто невинная овечка с очень наивными взглядами на жизнь». На том и решили – ждать утра. Однако с рассветом, который видеть мы не могли, а лишь ориентировались на мои внутренние часы, события стали развиваться совсем не так, как мы себе представляли. Дверь распахнулась, и в камеру тут же вбежали четверо гвардейцев. Сделалось тесно, да еще двое из них подхватили Стефана под руки и впечатали его в стену. Двое других остались охранять изломанное, но все еще дергающееся тело одержимого. Вслед за дуболомами в помещение вступил незнакомый священник немалого сана. Высокий, крепко сбитый, с яростно горящими на грубом лице глазами. Он удостоил корчащегося демона одним лишь взглядом, после чего уставился на Стефана. – Ты его? – спросил он, выдержав паузу. – Я, – не стал отпираться подопечный. И, не удержавшись, добавил: – Тут ведь больше никого нет. – И отца Василия тоже ты? – Он мертв? Как умер? – Подозреваю, что тебе это прекрасно известно. Яд. Ты его отравил по дороге к Новгороду. 27 Священника звали Кириллом, и был он ревнителем, а также учеником и помощником отца Василия. Все это объясняло его гнев, который он выплеснул, едва вошел в камеру, но не пролило ни капли света на причину назначения Стефана главным подозреваемым в убийстве викария. Впрочем, мне даже вмешиваться не пришлось – мой подопечный за словом в карман не полез. – Отравил? – с нескрываемым сомнением произнес граничник. – Ты, брат, обвиняешь меня в том, что я отравил отца Василия по дороге к Новгороду? – Да! – Даже опустив тот факт, что во время пути я к нему не приближался, зачем бы мне это делать? – Стоит ли искать здравый смысл в поведении человека, который предал Церковь и якшается с нехристями и колдунами! Запальчиво произнесенная фраза многое сказала мне о ревнителе Кирилле. В частности, то, что в планы своего патрона он не был посвящен и понятия не имел, зачем викарий отправился лично встречать какого-то там бродяжника. Однако первую часть отчета, ту самую, которую я оставлял гданьскому инквизитору, он изучал, иначе бы откуда ему знать про нехристей и магов? – Вы тут совсем за стенами Святого города на чистоте помешались, – Стеф только что под ноги священнику не плюнул. – Стоит порой в реальный мир выходить… брат. Лицо ревнителя покраснело, хотя и до этого свидетельствовало о крайней степени раздражения, губы поднялись, обнажая зубы. – Да как ты смеешь! – выдохнул он. – Я на Москву ходил! – Это аргумент, конечно, – Стефа эта демонстрация совсем не напугала. Напротив, он сделался еще спокойнее, чем прежде. В голосе его появились интонации, которые больше подходят сельскому батюшке на исповеди, чем арестованному непонятно за что Стражу. – Только… ты же помнишь, что гнев – это грех? А раз помнишь, да к тому же ветераном московского похода себя называешь, так не лай на меня попусту. Если обвиняешь в смерти викария – допрашивай. Только делай это по уставу. Кирилл захлопнул рот и не меньше минуты сверлил Стража взглядом. Затем повернулся к демону, который все это время провел без движения. – Это еще кто? – Одержимый, – отозвался Стеф. – Ночью приходил ко мне, чтобы убить. Надо полагать, за то, что я отравил отца Василия. Священник скривился, кажется, он уже понял, что изрядно погорячился, и теперь стыдился своей несдержанности. Ревнители вообще очень гордятся своим самообладанием, их этому учат крепко. Видел я, как они себя вели под Москвой – выдержка впечатляла. А Кирилл, видно, крепко любил своего учителя, раз вразнос пошел и вел себя, как брошенная баба. – С чего решил, что одержимый? По виду – Страж, причем из ваших, граничников. – Так он… – закончить фразу Стеф не сумел. Перевел взгляд с ревнителя на изломанное тело одержимого и все-таки не удержался, сплюнул на пол. – Семя бесовское! Сдох! Демон и вправду каким-то образом покинул занятое тело. Может, его отозвал тот, кто внутрь вселил, может, сам научился. Нет большой разницы, как именно низшему удалось удрать – для нас со Стефом это ни к чему хорошему не вело. Единственное доказательство того, что демоны уже внутри Новгорода, уплыло из наших рук. – Ты же видел, как он дергался, когда вы все ворвались? – спросил Страж у ревнителя. – Кажется, да… – не очень уверенно протянул тот. – Но… я не очень внимательно на него смотрел. Он совершил ошибку, поддавшись чувствам, и теперь корил себя. Первое, что он должен был сделать, влетев в камеру, – поинтересоваться, что здесь делает переломанное, но все еще шевелящееся тело, а не накидываться на Стража с пустыми обвинениями. Он же этим пренебрег и теперь не мог с уверенностью судить ни о чем. – Он и правда из наших, – граничник опустился на колени рядом с уже окончательно мертвым телом. – Я его даже знаю, он тремя годами позже учиться начал. Общаться не общались, а потом и возможностей не было. Знаешь же, какая у нас служба, Кирилл? Ревнитель повернулся к Стефу, вопросительно поднимая брови. Страж тронул указательным пальцем сначала губы, затем правое ухо и проговорил: – Ты бы гвардию отпустил, а? Ну или давай на дыбу меня, чтобы я признался в том, чего не делал. Священник долго не отвечал. Замкнулся, лицо у него сделалось такое, словно он глубоко в себя ушел. Вероятно, так и было, он уже холодно и без эмоций пытался оценить ситуацию и наметить свои действия. – Ко мне пойдем, – сообщил он наконец, ни к кому конкретно не обращаясь. – Там поговорим. Затем приказал гвардейцам оставаться в камере и никого, кроме дознавательской бригады, которая с минуты на минуту должна была появиться, внутрь не впускать. Сам же, закончив с распоряжениями, поманил Стефана рукой и вышел за дверь. Через несколько минут блужданий по коридорам подземелья кремля мы, наконец, выбрались на свет Божий. И пошли, как ни странно, вовсе не к зданиям, а прочь из детинца – за стены. Там остановились на обрыве над рекой и долго молчали. О чем думал ревнитель, мне не ведомо. А вот мы со Стефом разговаривали. В частности, обсуждали произошедшее и строили дальнейшие планы. Страж был уверен, что попал в самый центр интриги, которая имеет прямое отношение к Золотоголовому и нашей миссии. Я не спорил, только лишь убеждал его действовать осмотрительнее. Все же, не в обиду моему подопечному будет сказано, он – граничник. А значит, проблемы предпочитает решать радикально. Так уж учили. – Прости меня, брат, за суждения поспешные, – наконец выдавил из себя ревнитель. – Обезумел я, когда о смерти учителя узнал. О том, что вычеркнул из списка подозреваемых Стража, он, впрочем, не сказал. Было бы глупо на такое надеяться. – Бог простит, – отмахнулся Стеф. Он тоже отлично понимал, что виниться ревнитель может сколько угодно, но сам не забывает его прощупывать. – Сам посуди, как все выглядело, – продолжил Кирилл. – Отец Василий внезапно, никому ничего не объясняя, уезжает в Сосновский монастырь, взяв с собой только Прохора… – Дьяка? – уточнил Стеф. – Да. – Он жив еще? – Не знаю, как-то не до него было… Что значит – «еще»? Цепкий ум у ревнителя! Да и Стеф не случайно оговорился. Подбросил ему пищи для домыслов. – Расскажу, – уверил Страж. – Ты продолжай пока. – Да все уже, что продолжать-то? Поехал за тобой, вернулся и в ту же ночь скончался. Лекарь сказал, от яда. А тебя, как прибыл, в темную бросил зачем-то! Ну я и подумал… Вот ведь… аббатство! То есть он считает, что викарий нас в каменный мешок упрятал, меж тем гвардейцы говорили, что приказ шел от самого епископа Нижегородского. К нему отец Василий и отправился разбираться, но ревнитель об этом тоже не знает. Это что же выходит… – Странные дела творятся в Святом городе, – Стеф, судя по всему, пришел к тем же выводам, что и я. – Приказы от имени епископа кто-то раздает, одержимые в камеры входят, как к себе в дом, викариев травят… Давно у вас так, Кирилл? – Что ты имеешь в виду? Но по лицу его, как бы он ни пытался это скрыть, было понятно, что слова Стеф правильные сказал. И цели они достигли. Что-то такое ревнитель знал, а если не знал, то догадывался. – Да вот это все, – Страж неопределенно повел вокруг рукой, вписывая в окружность весь город с окрестностями. – Кстати, каков мой статус? Ты меня из подземелья вывел, но кто я? Арестант? Подозреваемый? И какие у тебя полномочия, что ты так свободно гвардию гоняешь, а узника на волю выводишь? Ревнитель пожал плечами. – Не все тут просто… Звание мое – иеромонах, то есть, строго говоря, власти в этих стенах у меня не слишком много. Но вот по должности я являюсь анагностом ревнительского крыла Нижегородской епархии, что делает меня заместителем второго викария. Ты сюда привезен отцом Василием, а стало быть, находишься под надзором ревнителей. Выходит, что в моей власти тебя в темнице держать или отпускать. По крайней мере пока. – Пока епископ не решит, кто вместо отца Василия крыло ревнительское возглавит? – с пониманием качнул головой Стеф. – Верно. А епископ в болезни третий день как. Так что… И он развел руками, как бы говоря «никто не знает, как оно все завтра повернется». – Но пока ты при должности? – Страж дождался осторожного кивка ревнителя, после чего продолжил: – Значит, ты будешь расследовать смерть викария?