Сейчас здесь все выглядело почти как в церковных землях. Многие люди ходили без оружия, на улицах гуляли женщины и дети, причем походили они вовсе не на вечно настороженных жителей фронтира. Многие малахийцы, завидев Стража, улыбались и даже кланялись ему – искренне, не держа камня за пазухой. Единственным отличием Малахии от, скажем, Благодатного было наличие охотников. То тут, то там встречались суровые мужчины, носившие доспехи, как у Гриня, и такие же, как у него, меховые шапки – явно знаки цеховой принадлежности. В отличие от обычных общинников, они смотрели на Стефана неприязненно. – Не любят они вашего брата, – заметив, как Стефан косится на очередных охотников, произнес Серг. – Раньше-то они в славе были, чуть какая проблема – к ним на поклон шли. У них же и подготовка, и оружие было, да и местность они знают. Теперь все больше к вашим. Это и надежнее, и дешевле, хе-хе. Поговаривают, что охотники вообще хотят из Малахии уйти. Восточнее, куда власть Ассамблеи еще не добралась. Вполне ожидаемое решение, если это действительно так. Двум хищникам в одном загоне не ужиться, и уходит всегда тот, кто слабее. Но даже так Ассамблея использовала охотников – те первыми придут в совсем уж дикие места, где заложат основы порядка. Церкви лишь останется доделать начатую работу и установить свой закон. – Но открытых конфликтов не бывает? – уточнил я через Стефана. – Боже упаси! – несколько нарочито перекрестился Серг. Двумя пальцами, что характерно. – Не надо нам такого! Да и не дали бы мастера-ревнители до такого дойти. Они допреж разговоры разговаривают, смягчают, как это, сердца рьяные. Столько в воротнике было неестественности, столько показной набожности, что мне даже противно стало. А Стефан – ничего, за чистую монету принял. Примерно так и разговаривали в его родной общине, только вот там-то верили в то, что говорили. В Малахии же явно имелся конфликт между властью пришлой, то есть Ассамблеей, и прежней, представленной нехристями, многие из которых были урожденными магами. Без веры, а в их случае – Силы, по местным лесам не особенно-то походишь. Так, за разговорами, мы и дошли до приметного особнячка, который являлся штаб-квартирой Ассамблеи. Крепкий сруб в два этажа, в котором можно и жить, и оборону держать, узкие оконца, крытая дерном крыша. Большой двор, скрытый от любопытных глаз селян высоким глухим забором, массивная, из толстых досок сложенная калитка, запертая изнутри. Воротник остановился у нее и постучал. Сильно, требовательно – иначе бы и не услышали. Когда прошла минута и никто на стук не вышел, он пожал плечами и повторил процедуру. Стефан ухватился за доски и взлетел на забор. Там и замер, не решаясь спрыгивать. У калитки, метрах в трех, сидели в напряженной позе два здоровенных пса. Молча сидели, не лаяли, только смотрели так, что спускаться к ним не возникало никакого желания. Дескать, слазь, мяско, нас уже очень давно не кормили. Это были волкодавы, специально натасканные на демонов. Они их чуяли и с некоторыми даже могли на равных сражаться. У каждой звезды Стражей было несколько подобных помощников. Ну, по крайней мере, понятно, что мы по адресу явились. – Хозяева! – закричал Стефан, удивительно легко сохраняя равновесие. – Долго гостям под дверями стоять? Собаки на его крик только ушами дернули, и все. Ни брехать не стали, ни за хозяевами отправляться – сидели, смотрели на Стража и ждали. Наконец, дверь особняка отворилась и на крыльцо вышел ревнитель. Я сразу понял, что это был именно ревнитель, а не Страж, хотя он был не в форменной рясе и не носил каких-то опознавательных знаков. Обычный мужик средних лет, одетый в домотканые штаны и рубаху, в овчинном жакете – как ему не жарко, лето же? Лицо у него было характерное. Строгое, с поджатыми губами и глазами, привыкшими всюду ересь искать. – Страж Стефан Дуров, – крикнул воспитанник. – Отворяй, брат. Я, конечно, не ждал, что ревнитель прямо вот так бросится с крыльца открывать нам калитку. Не по чину, инквизиторы вообще такие – хлебом не корми, дай внутреннее достоинство показать. Но и такого настороженного взгляда не ожидал. Неторопливо спустившись и прошествовав через двор, ревнитель остановился чуть позади собак и осмотрел сидящего на заборе Стефана. – С какой целью прибыл, брат? Вот это что сейчас было? Такое ощущение, что селение в опасности, даже в осаде, а ревнитель обращается к брату по вере с вершины крепостной стены, да еще и с подозрением, словно тот врагом послан. Я попросил у Стефана права говорить – пусть поймет зазнайка, с кем дело имеет, и ответил. – Код Альфа-три. Стефан Дуров – Страж. Номер жетона семьдесят два. Оливер Тревор – наставитель, номер жетона семнадцать. Требую оказания всемерной помощи в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Имя и номер жетона, брат? Хочешь официальности – держи. Я протокол не любил, Стеф, помнится, тоже его не жаловал, а козырять полномочиями и разными ступенями иерархии среди полевиков считалось дурным тоном. Все мы смиренные слуги Его. Но видит Бог – этот сам нарвался! С какой целью прибыл? Да хоть бы и еда кончилась – столоваться пришел! – Анджей Тараковский, инквизитор третьей ступени, номер жетона триста пятьдесят девять. Входи, брат. Но глазами так сверкнул, что я почувствовал себя Авелем пред Каином – в бездну таких братьев! Зато, когда он произнес имя и должность, стала понятна причина этой его неприязни. Гданьский инквизитор, да еще и экзорцист. Они там все к Новгороду дышат неровно. Ассамблея объединила под своим крылом все существующие конфессии христианства, кроме разве что совсем уж экзотических сект. Было довольно глупо спорить, на каком языке читать псалмы, когда на земле хозяйничают демоны и их слуги. Новгородская епархия, как и Киевская, после изгнания Велеса служила по православному канону. Питерская – по первоапостольскому, проще говоря, – протестантскому. А вот Гданьск был вотчиной католиков. Обычно это никак не мешало, да и мало мы друг с другом пересекались, чтобы возникали причины для споров, но кое-что порой вылезало. Вот как теперь. Здешней паствой правил католик и делал это, надо полагать, железной рукой. А тут приходит православный Страж, да еще и с ходу требует подчиниться. Выложить все что есть, бросить все ресурсы штаб-квартиры Ассамблеи на решение его приоритетного вопроса, обозначенного кодом Альфа-три. – Собак отзови, брат, – Стефан качнул головой в сторону волкодавов. – Я спущусь. – Ах да! – Анджей словно бы только заметил, что вход во двор закрывают два напряженных стокилограммовых тела. – Конечно! Вытащил из-за ворота рубахи свистульку, дунул в нее, но звука не произвел. Собаки вздрогнули и умчались в дальний конец территории. – Проходи. Да, кашу у нас с ним получится сварить не быстро… – Голубиное сообщение с Новогородом есть? – С Гданьском. – Новгород же ближе! – Голуби с Гданьска, брат, – развел руками инквизитор. Как же мне захотелось его придушить! И ста лет не прошло, как все верующие в Господа бросили вызов силам Ада и поднялись на борьбу единым фронтом. Забыли, что кто-то так крестится, а кто-то этак, но оказалось, только на время малое. Как только начали власть над землями устанавливать, как тут же повылезали и противоречия. И вопросы: а кто главнее в Ассамблее, католики или православные? Сейчас я наблюдал последствия этих явлений. Гданьская епархия на ассамблее продавила право на управление новым форпостом Церкви. И сразу же сделала так, чтобы вся входящая и исходящая информация Малахии шла в первую очередь через ее руки. Оттого и «голуби из Гданьска», и инквизитор оттуда же. Власть. Как всегда – власть. Ничему люди не учатся. Я, как и Стеф, полевой работник. Ветра, дующие на уровне кардиналов и архиепископов, меня никогда не трогали. Делал свое дело при жизни, продолжаю его делать сейчас. Моя задача – чтобы демоны боялись гнева Господнего, а прочим пусть более умные люди занимаются. Может, зря я так считал? – Пусть будет Гданьск, – вздохнул Стефан. – За сколько птица доберется? Вот дурость же! Голубю все одно через Нижний Новгород лететь! Но он пройдет над ним, не садясь, поскольку рожден не там, и покроет расстояние вдвое большее, чем нужно. Если птица правильно обученная, специальной породы, дня за три доберется. И это если повезет еще и какой-нибудь сокол ее не сожрет. Нет, если доведется вернуться в епархию, потребую сбора Трибунала – так ведь можно и явление Князя проспать! – Дня три, брат Стефан. Три дня на ответ. Кажется, Анджею, мать его, Тараковскому ситуация нравилась. Вроде и не отказывает заявителю Альфа-три, но и делает это так, что Новгород информацию только от Гданьска узнает. А значит, в дурных их играх за влияние получит определенное количество очков. – Добро. Пойдем тогда послание составим. Дело срочное. Ругаться и напирать на важность происходящего я не стал. Смысла в этом не было никакого, таким маневром можно только еще больше отношения с инквизитором испортить. А нам со Стефаном нужна была его помощь. И его готовность к решительным действиям, если Золотоголовый не остановится и атакует Малахию. Анджей провел меня в дом, сверил коды доступа и, только убедившись, что Стефан тот, за кого себя выдает, усадил за стол и выдал планшет, чтобы я мог надиктовать на носитель послание. Сам вышел распорядиться насчет еды и нужного мне снаряжения, подчеркивая тем самым еще и тот факт, что подслушивать не намерен. Я быстро наговорил письмо, приложил к нему видеофайлы, подтверждающие мои слова про одержимых, и вскоре уже держал в руках маленький чип. Упаковал его в ударопрочный и защищенный от влаги пластиковый контейнер и позвал инквизитора. – Все готово, – сообщил он, приняв послание. – Сейчас же отправлю голубя. А потом ты расскажешь мне, брат, что привело к коду Альфа-три? – Конечно! – И о том, зачем мне нужно выдать из хранилища четыре энергоячейки для квача? – Я обещал их охотникам в уплату за их услуги. – Об этом мы тоже поговорим, когда я вернусь. А пока я отправляю письмо, поешь. Ты много времени провел в дороге и наверняка голоден. Стефан кивнул с благодарностью. Проводил глазами спину удаляющегося ревнителя, бросил в рот горсть соленых крендельков и, сжевав их, спросил у меня. – Я ему как будто не понравился, Оли? Почему? И вот как объяснить одиннадцатилетке всю эту подковерную возню, которая в последние годы все больше и больше захлестывает Ассамблею? Как ему рассказать, что для многих людей, даже носящих сан и прославляющих Господа, слово «власть» гораздо важнее слова «душа». Ведь тогда бы пришлось и дальше идти – делиться с ним мыслями взрослого Стефана. Того бродяжника-вольнодумца, считавшего, что Ассамблея должна скорейшим образом реформироваться в настоящую, единую Церковь, иначе развалится на множество фракций, которые вмиг сожрут почуявшие слабину демоны и их слуги. – Потому что ты предъявил код Альфа-три. И теперь у нас куда больше полномочий, чем у него. Ты теперь главный, Стефан. И ему это не понравилось. – Но я же ненадолго главный, да, Оли? Мы же уйдем, и он снова станет главным? Почему же он тогда расстраивается? Дитё ты мое, Стефан. Прекраснодушное доброе дитё! – Просто для него это было немного неожиданно. Дай ему время, он станет добрее. 12 Каждый раз, приезжая в Малахию, Назар уговаривал отца перебраться сюда навсегда. Большой город, много людей, да и охотники с товаром сюда в первую очередь заходят. Зачем тогда жить в Кущах, крохотном поселении на тридцать дворов? Так как сам финансами занимался, он знал, что средств на переезд у семьи хватит. И новый дом на окраине построить, пусть бы и у самых стен. А производство оставить в Кущах, ну и здесь тоже, за стенами, развернуть можно. Отец кивал, соглашался, доводы Назара принимал, но вот дальше дело не шло. Начинались отговорки, какие-то нелепости про родные осинки и могилы пращуров. Как будто тут, в сорока верстах, осинки какие-то другие росли! Ну да ничего! Когда-нибудь он убедит отца поступить по его желанию. В конце концов, никто не молодеет, и родитель все больше и больше передает бразды правления семейным делом Назару. Год, может два – и все будет так, как он хочет. Будет дом в Малахии, мельничка за стенами, кожевенное производство на реке. А там уже и о жене можно будет подумать, и о наследниках. Кущевских девок на роль спутниц жизни Назар не рассматривал, хотя от прелестей их никогда не отказывался. Пока же, приезжая с товаром в город, он много по нему гулял. Смотрел, впитывал в себя жизнь, представлял, в каких лавках будет покупать хлеб, в каких кабаках – пиво. Воображал свой дом – в два этажа чтобы, с резными наличниками и ставеньками, и крутой крышей с черепицей, а не дерном, как многие тут делают. И злился на родителя за его нерешительность.