— Долго еще? — Мент поморщился от боли. — До вечера хоть дотопаем? Деревню обошли стороной, по картофельному полю. На обувь налипала вязкая мокрая земля, и ее все время приходилось стряхивать. — Он мужик свой, — мечтательно говорил Склифосовский, стараясь не замечать раздраженных взглядов остальных. — Когда в КПЗ сидели, все время меня защищал. Прицепился было один, так он его… Вот сами увидите. Я вас с ним познакомлю. — Лучше бы сразу полило, — вздохнул Ванечка. — На станции под козырьком переждали бы, чтоб не волочиться по этой мерзости. — «А я родился в яме под забором!» — завыл вдруг Грузин, и у всех по коже побежали мурашки. Может, от сырости, а может, от холодного, промозглого напряжения. Дом стоял от деревни километрах в двух. Даже не дом, а целых три. Аккуратненький двухэтажный коттедж, сарай для техники и длинный, вросший в землю свинарник. — Пусть Женька с ним идет, — сказал Юму Мент. — Ты не ходи, не надо. — Ну что вы? — Склифосовский удивленно посмотрел на остальных. — Он мужик свойский. Посидим, выпьем, закусим. Сами увидите, что он… — Да, пусть Женька идет, — согласился Юм. Перед дверью Склифосовский долго отряхивался, прилизывал волосы, все никак не решаясь постучать. Оглянулся было назад, но там стояла Женя, загораживая путь к отступлению. — Ну что, менжуешься? — спросила она со злой ухмылкой. — Нет, почему? Ничего я не менжуюсь. — Он захихикал и наконец постучал. Коля открыл сразу. Он оказался маленьким, щуплым пареньком. Только холодные, сосредоточенные глаза говорили о том, что Склифосовский совсем не врал. — Что стоите под дождем? — спросил он, секунду посмотрев на Женю и заставив ее отвести взгляд. — Я как раз обедать собрался. — Привет, Коля! — Склифосовский полез обниматься. — Как дела? Как жизнь, здоровье, успехи? — Ты бы хоть представил. — Коля виновато улыбнулся, глядя на гостью. — Ой, да, прости, прости. — Склифосовский никак не мог сдержать нервный смех и все время глупо хихикал. — Это Евгения, моя… Ну, так сказать… — Евгения, — шагнула вперед Женя и протянула Николаю руку, ласково улыбаясь и стараясь на этот раз не отводить взгляд. — Мы работаем вместе. Много про вас слышала. Приятно познакомиться. — И мне очень приятно. — Хозяин дома густо покраснел. — Да вы не стесняйтесь, проходите. Я вас сейчас обедом накормлю. Борщечку деревенского, а? Я такой борщ готовлю — объеденье, а не борщ. Борщ действительно был отменный. Жирный, наваристый, со свежими овощами и сметаной. И вообще, стол был не по-холостяцки обильный. Ароматные копчености, салаты, разносолы и дорогой коньяк. — Вот только лимонов к коньяку нет, — извинился Николай. — Так что придется огурчиками закусывать. Вы уж извините, Евгения. Знал бы, что гости будут… — Ну что вы? Так все вкусно, так все… И это вы сами готовили? — Женя жеманно заулыбалась: — Вот что значит фермер! И это все свое? И как вы управляетесь? Они долго сидели за столом, болтая обо всем сразу и одновременно ни о чем. Склифосовский, казалось, совсем забыл о цели визита и наслаждался едой. Так приятно было после сырой улицы оказаться в тепле, поболтать с хорошим человеком, выпить, пожрать от пуза. — Скажите, Николай, — начала издалека Женя. — И не страшно вам тут одному? — А чего бояться? — удивился тот. — Да и не один я. У меня вон сорок пять подчиненных в свинарнике. Почти рота, так сказать. — И все же. — Женя под столом толкнула Склифосовского, который никак не мог оторваться от огромной, на всю тарелку, свиной отбивной. — А если, не дай бог, залезет кто-нибудь? Сейчас ведь времена сами знаете какие. А вокруг никого нет. — Ну я же говорил, — вмешался Склифосовский. — Никого он не боится. Скажи, Колян. — Это правда. — Коля пожал плечами: — Да и кто сюда полезет? Денег у меня немного, разве что свиней воровать. Так уже лазили пару раз, больше не полезут. Мне тут одному даже спокойнее, чем в городе. — Это точно! — закивал Склифосовский. — Люди сейчас озверели просто. Страшно даже по улицам ходить. Николай улыбнулся, разлил по рюмкам остатки коньяка, а когда все выпили, вдруг сказал: — Ну вот что, ребята, оружия я вам не дам. Склифосовский чуть не поперхнулся и вытаращил на него удивленные глаза. — Ты ведь за этим пришел, правда? — продолжал парень, убирая со стола. — Ну и зря. — Да, Николай, мы пришли за этим, — вмешалась Женя, стараясь сохранять спокойствие. — А как вы догадались? — И бросай ты ее. — Николай вздохнул: — Она тебя до добра не доведет. — Коля, вы меня обижаете, — сказала Женя как можно спокойнее. — Нельзя же так. Только познакомились, и так сразу. Вы же меня совсем не знаете. — А мне и не надо совсем. — Николай пожал плечами. — Некоторых людей не нужно хорошо знать. С первого раза все насквозь видно. — И что же вам такое видно? — процедила Женя сквозь зубы. — Вам не очень приятно будет услышать, — ответил он спокойно. — Коль, ну ты же сам говорил, что… — подал наконец голос Склифосовский. — Что я говорил? Говорил, что помогу, если дело откроешь. Ты что, тоже дело открыл? — Тоже, я… — Руки покажи, — вздохнул Николай. — Зачем? — Склифосовский испуганно спрятал руки под стол, как будто на них было что-то написано. — Вот видишь. — Вы не правы, — опять вмешалась Женя, все еще пытаясь поправить положение. — Мы открыли пошивочную мастерскую. Он коммерческий директор, а я… — А вы белошвейка. — Николай ухмыльнулся. — Сказал не дам. И кончен разговор. Есть еще хотите? — Нет, спасибо. — Женя встала. — Ну тогда простите, но мне работать пора. Мог бы еще посидеть с удовольствием/ но я человек занятой. Сам себе и директор, и подчиненный. И охранник. Всего хорошего. Когда выходили из дома, Николай схватил Склифосовского за рукав, отвел в сторону и сказал тихо: — Ты меня прости, конечно, но больше ко мне не приходи, ладно? Морду набью. — Коля, ты что? — Склифосовский испуганно заулыбался. — И никто пусть не приходит. Так и передай, — спокойно добавил он. — В каком смысле? — Ты меня понял. — Николай похлопал его по плечу: — Ну все, пока. Не могу сказать, что очень рад был тебя видеть. И послушай моего совета, займись делом. Тебе же лучше будет. Если хочешь, оставайся со мной тут. Много не обещаю, но годика через три свое хозяйство точно завести сможешь. — Коля, ну ты же меня знаешь, — залепетал Склифосовский. — Я же… — Все, пока… — Ну что? — спросил Юм, когда Женя со Склифосовским вернулись. — Пушки у него есть, — сказала она. Это точно. Но он не даст. Даже за бабки. Юм долго молчал, ковыряя землю носком ботинка, а потом пожал плечами и сказал: — Ну ладно. Нет так нет. Поехали обратно. И опять посмотрел на небо. Пока шли обратно, он подбегал то к Менту, то к Грузину и подолгу о чем-то с ними шептался. Склифу стало страшно. Вернее, даже не сейчас стало страшно, а еще там, у дома, когда Юм посмотрел на небо. Когда вернулись на станцию, Юм сказал: — Вы нас тут ждите, а мы с Ментом и Грузином скоро вернемся. — Вы куда? — неуверенно поинтересовался Склифосовский, до которого только теперь начало доходить. — Он мне сразу сказал, чтоб никто не приходил. Он морду набьет… Судебные прения