Наташа замялась. Виктор спрыгнул и где-то в глубине мастерской щелкнул рубильником. Загорелось несколько цветных фонарей, и ванна оказалась как бы на сцене. — Искупаемся? — подмигнул Витька и стал снимать брюки. Наташа отказалась. Ей даже страшно было подумать, что она сможет раздеться и оказаться на этой сцене. Виктор не обиделся, он просто пожал плечами, но так презрительно… Машину в этот час выбирать надо было осторожно. Но Наташа слишком торопилась, чтобы быть предусмотрительной. Слава Богу, все обошлось, мужик, правда, пытался неумело клеиться, но Наташа так на него глянула тот сразу влюбился в дорогу. Из подвала доносились музыка и голоса. И Наташа словно налетела на стену. Она готовилась к самому худшему, хотя гнала страшные мысли прочь. А теперь чувствовала себя как-то мелко обдуренной. Нет, не потому, что желала несчастья, а потому, что все оказалось так примитивно. И она вроде бы прибежала уличить неверного супруга. От этой мысли Наташу даже бросило в жар. Хорошо, что в коридоре было пусто и никто ее не видел. Бежать быстрее домой… Но только она повернулась к выходу, как дверь мастерской распахнулась и двое бородатых мужчин вывалились из гама и света. — …закодированное изображение, — непонятно закончил свой комментарий один и увидел Наташу. — Опа! Какие люди. Проходим, проходим, девушка. Вас заждались… Самое удивительное, что Наташа потом так и не смогла вспомнить лица этого человека. Потому что смотрела вовсе не на него. Там, в проеме двери, за спинами людей, в сигаретном дыму она увидела ванну. А в ванне стоял Виктор. Он был голым. Душем поливал себя и девушку, которая тоже была в чем мать родила. Капли попадали и на зрителей, от чего те визжали и хлопали в ладоши. Наташа смотрела на это всего лишь секунду. Во всяком случае, ей так показалось. А потом снова повернулась к выходу. Но тут шум в мастерской смолк. — Знакомьтесь, господа! — с ужасом услышала Наташа голос мужа. — Моя жена. Прокурор районного масштаба. Зовут Наталья Михайловна. Что же ты, Татка, не заходишь? Зрители повернулись к Наташе. И она вошла в мастерскую. — А знаете, зачем она пришла? — продолжал громогласничать Виктор. Он, правда, успел обернуться простыней, а девушка выпрыгнула из ванны на чьи-то руки. — Она, господа, пришла по очень простой причине. Она решила меня поймать! Она решила меня уличить в безобразиях. Согласитесь, сцена, которую застала моя благоверная, не вполне в духе мещанского представления о морали. Теперь, господа, начнутся обвинения. Как вы помните, моя жена профессиональный обвинитель. Наташа готова была провалиться сквозь землю. Но между ней и дверью уже собралась небольшая толпа. Бежать было невозможно. — Я просто волновалась, — тихо сказала Наташа. — Уже поздно… Я волновалась. И от этих слов людям в мастерской стало немного неловко. Во всяком случае, они расступились и позволили Наташе спокойно уйти. Виктор явился утром. Явился воевать. Но Наташа встретила его спокойно, даже обыденно. — Есть хочешь? — спросила она. — Хочу, — буркнул Витька, не расслабляясь. — Рассольник будешь? На второе — жаркое. — Рассольник? — Виктор немного опешил. — Давай рассольник. И жаркое. — Он сел за стол, упер локти в столешницу и сказал: — Чтоб больше таких сцен не было. Ты меня поняла? Я свободный человек и буду жить так, как хочу. — Понятно. — Наташа наливала суп в тарелку. — Мы все свободные люди. — Да, мы все свободны. И поступаем по нашей воле. — Согласна, — смиренно сказала Наташа. — По нашей воле. С этими словами она повернулась от плиты и медленно вылила первое на голову Витьки. — Это рассольник, — констатировала она. — Сейчас будет жаркое. Витька вскочил и забился в угол. — А теперь — пошел вон. И чтобы я тебя больше не видела, — сказала Наташа, поднимая кастрюлю с жарким. — Ты с ума сошла! Ты… Ты что себе позволяешь?! На крик в кухню влетела мать. — Наташа, прекрати! — с порога закричала она, даже не разобравшись, что, собственно, происходит. — Ты что делаешь?! — Выражаю свободную волю свободного человека, — прошипела Наташа, надвигаясь на мужа. Тот уклониться не успел. Жаркое разлилось по его голове аппетитным пятном. — Ну ты!.. Ты еще!.. Ты пожалеешь!.. — прокричал Виктор, выбегая из кухни. — Уходи, — устало проговорила Наташа, опускаясь на стул. Мать бросилась успокаивать зятя. Он что-то возмущенно кричал из коридора, а потом заглянул и сказал: — Даже если ты будешь стоять на коленях… — У меня еще есть третье, — предупредила Наташа. — Кисель… «Афганец» Как только вышли из электрички, сразу начался мерзкий, противный дождь. Юм поежился, втянул шею в воротник куртки и огляделся. Кроме них, на платформе никого, не было. — Ну и куда теперь? — спросил у Склифосовского. — Только он просто так не отдаст, — затараторил тот. — У него покупать придется. Это не какой-нибудь там… Венцель. — Куда идти, я спрашиваю? — Туда. — Склифосовский зашагал по платформе. — Ой, нет, туда. Точно туда. Шли молча, то и дело с ненавистью поглядывая на низкое свинцово-серое небо. Мент начал потирать заболевшую поясницу — радикулит. После Венцеля Склифосовского били долго и со смаком. За то, что остался на улице, за то, что пытался потом удрать. За то, что Склифосовский. Склиф решил, что его вообще убьют. Нет, не сейчас, потом. А жить очень хотелось. Поэтому, когда Юм сказал, что нужно добывать пушки, Склиф сразу заявил: — Я знаю одно место. Конечно, ему никто сначала не поверил, но он поведал, как оказался в КПЗ с одним «афганцем», который измутузил рэкетира на рынке, как этот «афганец», почему-то проникнувшись к Склифу, шепнул ему: — Откроешь свое дело — дам тебе пушку. Чтоб этим упырям так сладко не жилось. — Он очень зол был на рэкетиров. И Склифосовскому поверили. Вот теперь шли к дому «афганца». — Большого дождя не будет, — сказал Юм. — Почему? — удивился Ванечка. — По кочану. Раз маленький пошел, значит, большого уже не будет. — Нет, я правду говорю. Вы мне что, не верите? — опять начал свой рассказ Склифосовский, забегая вперед и стараясь заглянуть Юму в глаза. — Он вообще оторванный, никого не боится. — Хорошо, хорошо. — Юм сплюнул. — Посмотрим. — К нему один на базаре подкатывал, чтобы он цену на мясо поднял. Лосина такой — смотреть страшно. Колька по дешевке торговал. Так он этого мужика чуть топором не зарубил. Когда в ментовку забрали, я с ним и познакомился. — Ну не зарубил же, — ухмыльнулся Грузин. — А зачем рубить? Зачем рубить? — не унимался Склифосовский. — Тот мужик плакал, как баба, на карачках от него по всему рынку бегал. Колька ведь контуженый, у него справка есть. Так что ему все по фигу. Его даже в тюрьму не посадят, если что. — Посмотрим, — опять повторил Юм и снова посмотрел на небо. — А у него точно есть? — А то? Сам мне намекнул. Сказал, что, если дело открою, мне может понадобиться. Обещал помочь. Точно есть, он оттуда притащил.