С весной пришли первые гости с юга. Из Тмуторокани. От угров. От булгар… А также – из Византии. Прямо из императорского дворца. Василевс Василий делился с крестником добрыми новостями. Порядок в империи восстановлен. Последний предводитель мятежников, освобожденный из заключения после смерти своего противника-союзника-тюремщика Варды Фоки, Склир собрал было новую повстанческую армию, но Василий решил дело миром. Мятежный Склир с благодарностью принял великодушное предложение императора, присягнул василевсу, распустил войско и удалился на покой. Тоже понятно: годков бывшему доместику схол было уже немало. В общем, всё хорошо нынче в Константинополе, оптимистично сообщал крестнику василевс. Вино – рекой, злато – мешками, пшеница – в человеческий рост. С Божьей помощью, разумеется. А как у вас? А у нас, как говорится, только квас. – Что-то я не понял, – произнес Владимир, когда Духарев закончил чтение послания. – Что же брат мой не написал, когда мне ждать мою невесту Анну? – Я бы на твоем месте, княже, спросил не когда, а ждать ли? – О чем ты? – насторожился Владимир. Далекий от наивности великий князь киевский по-прежнему полагал себя родичем ромейского василевса и верил ему безоглядно. Что ж, пора кое-кому избавиться от иллюзий. Из собственных источников Духарев знал, что тему порфирогениты Анны, невесты росского архонта, в Константинополе закрыли в тот самый день, когда Склир распростерся перед Василием Вторым. Надобность в союзниках-скифах отпала. Во всяком случае, так полагал Автократор. А договора и клятвы… Это же политика. Кто дал обещание, тот может его и обратно взять. Но как вложить этот факт в сознание новообращенного христианина Владимира, который всё еще беззаветно верил слову величайшего христианского монарха? Напомнить, что вера в Христа не мешает ни ромеям, ни германцам-франкам-фризам обманывать, и более того, убивать единоверцев? Нужен наглядный пример. Причем, напрямую связанный с самим Владимиром. И кажется, у Духарева есть подходящая идея… – Вели подать договор, что заключил ты с императором ромеев, – попросил Сергей Иванович, а когда просьба была выполнена, развернул пергамент и ткнул пальцем: – Гляди, княже, вот здесь написано: «…Договор сей заключен между императором ромеев богопомазанным Автократором василевсом Василием Вторым и Василием Первым, кесарем и василевсом росским…» А теперь здесь… – Сергей Иванович сунул великому князю под нос новое письмо: – «…дружественному нам архонту племени россов…» – И что? – спросил Владимир, не понимая или попросту не желая понимать очевидное. – А то, – пояснил Духарев, – что договор этот владыка ромеев заключал с будущим мужем порфирородной кесаревны Анны, который по праву брака становится не только родичем его, императора, но и обретает право на титул «василевс», что означает также «царственный» или «монарх», то есть единовластный правитель. Василевсом стал хакан Булгарии, женившись на византийской кесаревне, даже и не порфирородной, как Анна. А теперь думай, княже, почему ромейский император более не величает тебя василевсом? – Анна… – пробормотал Владимир растерянно. – Ты хочешь сказать, что он не пришлет ее мне? Духареву было странно и непривычно видеть великого князя таким… Смятенным… Но тем более твердо он произнес: – Нет, не пришлет. – Но он клялся именем Христовым… Ужель не боится гнева Божьего? – Думаю, он полагает, что Бог его простит, – ответил Духарев. – Иисус милосерден… – Я почитал его братом и наставником, а он обманул меня… – пробормотал Владимир. – Он – Автократор, – пожал плечами Духарев. – Единовластный правитель государства. Если интересы державы требуют, чтобы государь отступил от клятвы, или государь полагает, что интересы державы того требуют, он – отступает. Владимир молчал. Думал. Сергей Иванович с большим интересом наблюдал, какое решение примет Владимир. Рассердится, вспылит? Или простит? А что, он и в самом деле может простить. Тому, кто следует заповедям Божьим, прощать – добродетель… Возможно, добрый христианин Василий и простил бы своего крестного. Но князь киевский Владимир – нет. Хотя и сердиться он тоже не стал, ибо не пристало великому князю кричать и возмущаться, будто какому-нибудь обманутому купцу. Владимир подумал немного, а потом усмехнулся. Жестко. Холодно. Опасно. И произнес небрежно, будто речь шла о сущей мелочи: – Ты опять прав, князь-воевода. Государь – рука Божья над землями и людьми. И посему должен думать не о собственных желаниях, а о том, что есть благо государству моему. И благо это… – Усмешка пропала, лицо Владимира вдруг напомнило Сергею Ивановичу лицо прежнего киевского князя Святослава, когда тот узнал, что во время его отсутствия к Киеву подступили печенеги: – …И благо это – вразумить брата моего василевса ромейского и уберечь его от нарушения данной пред Богом клятвы! А буде не пожелает он внять вразумлениям моим, то и – принудить! Вот это по-нашему, порадовался Духарев. Но стоит ли так… резко? – Пойдешь в поход на ромеев? – с некоторым сомнением произнес Сергей Иванович. – Я бы не советовал. Константинополь далеко. Даже если ты сумеешь досадить императору Василию (что будет непросто, потому что он нынче, после сдачи Склира, вошел в полную силу), то оставлять так надолго собственные рубежи – опасно. Богуслав Польский только и ждет удобного случая, чтобы вцепиться нам в бок. – И опять верно говоришь, – Владимир вновь усмехнулся. – Далеко Константинополь. Но есть кое-что поближе… Глава вторая. Нелегкая жизнь имперской окраины Фема Таврика, крымская провинция Византии. Город Херсон Фемный стратиг патрикий Михаил Херсонит скрепил документ собственной печатью, откинулся на спинку стула и задумался. И было над чем. Две недели назад ему донесли, что по Борисфену[62] спускается к морю большая флотилия россов. И не менее двух тысяч всадников сопровождает ее по суше. Это внушало опасения. Формально между Византией и россами – мир. Более того – дружба, ведь именно архонт россов помог нынешнему Автократору сохранить красные сапоги[63] и всё, что к ним прилагается. Более того, Благочестивый лично привел архонта язычников к Христу и повелел скифу крестить дикий народ свой, для чего дал ему в сопровождение достаточное количество священников и даже двух епископов. Как доносили верные люди, предводитель россов повеление выполнил и подданных своих крестил. Казалось бы, всё замечательно. Но патрикий Михаил слишком хорошо знал варваров, чтобы поверить в столь быстрое превращение хищных волков в добродушных пёсиков. Родившийся здесь, в Херсоне, патрикий принадлежал к высшей фемной знати, и его назначение на пост стратига было уступкой Константинополя этой самой местной знати. Непросто быть стратигом херсонским, ой, непросто! Отдаленность фемы от столицы порождала в незрелых и горячих умах желание автономии. Одной из задач херсонского стратига было вовремя остужать эти умы, удаляя дурные мысли. А при необходимости – вместе с содержавшими их головами. Другая задача – вести сложнейшую и тонкую дипломатическую работу с многочисленными варварскими племенами, окружавшими фему и куда более склонными к грабежу и злодействам, чем к торговле и миру. Выросший здесь, на земле древней Таврики, Михаил отлично знал и местные обычаи, и тех, кто им следовал. Патрикий неплохо говорил на языке хазар и пацинаков, изъяснялся по-росски и даже бывал в их главном городе Киеве. В молодости. Торговля с россами была весьма выгодна, а заработанное золото очень пригодилось Михаилу в столице. Не стоило утверждать, что именно оно сделало патрикия фемным стратигом. Опальный ныне паракимомен Василий Лакапин счел Михаила подходящим на эту должность не только из-за золота. Патрикий был перспективным кандидатом по многим причинам, но главными были его преданность империи и понимание того, что независимость не благо для Херсона, а гибель. Хузары, россы, печенеги… Отойди область от империи, и варвары растерзают фему, как волки – отбившегося от стада теленка. Однако от пастуха никто не требует дружить с волками, а Михаилу – приходится. Торговля – одна из главных составляющих дохода. В городе-крепости живут и россы, и хузары, и булгары. А личная охрана стратига наполовину состоит из «верных» – варангов-северян. Хотя, если вдуматься, какие они – «верные»? Только до тех пор, пока им это выгодно. – Гёдбьёрн! – позвал стратиг. Дверь распахнулась, впуская здоровенного северянина, волосатую вонючую скотину, не умеющую писать и читать, зато способную одним ударом разрубить человека напополам. Это умение бородатый варанг с удовольствием продемонстрировал патрикию еще в Константинополе, когда просился к Михаилу на службу. До того времени Гёдбьёрн почти два года прослужил в этерии, но потом варвара выгнали. За воровство, кажется. Или за строптивость… Этого Михаил так и не выяснил. Однако, на взгляд Михаила, дикарь вел себя безупречно. Если не считать раба, убитого в первые минуты знакомства. Но демонстрация была – впечатляющая, а раб – старый и почти бесполезный. Тем более что патрикий всё равно вычел его стоимость из первого жалованья телохранителя. – Гёдбьёрн, позови моего секретаря. Куда бы ни шли россы, следует позаботиться о безопасности города. Не исключено, что придется раздать горожанам оружие – силами одной только стражи Херсон не удержать. И не забыть после обеда лично принспектировать состояние крепостных орудий… Результаты инспекции стратига не порадовали. Большая часть метательных машин годилась разве что на дрова. С ответственного за них следовало бы спустить шкуру… Но стратиг не стал этого делать. Вспомнил, что еще зимой отказался оплачивать ремонтные работы из собственной казны. Думал, что деньги даст город, но протевон[64] выделил деньги только на замену катаракты[65] Святых[66] ворот. Стратиг и протевон немного повздорили, но договориться не смогли. Городской казной Михаил распоряжаться не мог. Ею распоряжался городской совет во главе с тем же протевоном. Зато стратиг имел право взыскать налоги и частично использовать их для военных нужд. Что он и сделал. Не слишком большую сумму, потому что Михаил был человеком паракимомена Василия и после опалы великого скопца положение херсонского стратига тоже стало шатким. Ему следовало показать императору, что он, Михаил, хорош для Константинополя. А главный критерий тут – деньги. Ничего страшного. Для ремонта хватит и небольшой суммы. Сейчас всё равно вряд ли удастся сделать многое. Привести в годность хотя бы несколько орудий – уже хорошо. Россы не мастера брать крепости. Кто-то, знакомый с подвигами отца нынешнего архонта россов, мог бы в этом усомниться, ведь Святослав взял даже хузарскую крепость Итиль, построенную лучшими византийскими мастерами. Но Михаилу было известно, что взяли Итиль при активной помощи византийских же мастеров по осадным машинам. У архонта Владимира тоже есть имперские мастера-строители, но это мирные мастера. Их специально выбирали из тех, кто не владел военным инженерным искусством. Благочестивый велел проследить, чтобы среди нанятых архонтом мастеров не было специалистов фортификации. Жаль, что нельзя защитить гавань. Когда-то и в Херсоне была такая же цепь, как в горле константинопольского Золотого Рога. Теперь единственная защита городской гавани – орудия и стрелки на крепостных башнях. Эх, сюда бы парочку огненосных дромонов! При виде их красных бортов варварские корабли разбегаются, как мыши от кошки. Еще следует решить, как поступить с живущими в городе россами. Заточить, перебить или попросту выставить за ворота, пустив имущество на покрытие военных расходов? Стратиг склонялся к первому варианту. Он не был кровожаден, да и некоторое количество заложников не помешает. Разумеется, всё это следует сделать только тогда, когда станут ясны намерения киевского архонта. Не стоит его провоцировать. Две недели спустя с той же стены стратиг Михаил Херсонит лично смотрел на корабли россов. Кораблей было очень много, но шли они на таком отдалении от берега, что точно пересчитать их было затруднительно. И шли они мимо Херсона. На восток. Интересно, зачем? Кого нынче собираются пограбить разбойники-россы? Ответ на этот вопрос херсонский стратиг узнал уже на следующий день. И ответ этот его не обрадовал. Глава третья Май 989 года. Окрестности Херсона[67]. Тысячелетняя крепость[68] Даже с приличного расстояния город-крепость Херсон, по-словенски именуемый Корсунь, выглядел внушительно. Десятиметровые стены, нижняя часть которых была сложена из огромных, идеально пригнанных каменных блоков, высокие башни, крепкие ворота. А с южной, дальней от моря, стороны крепости еще и небольшая дополнительная стена, изрядно затруднявшая штурм. Богуслав, не раз бывавший не только снаружи, но и внутри крепости, прекрасно понимал, насколько трудно будет взять этакую твердыню. Спору нет, войско русов многократно превосходило корсунский гарнизон, но, даже учитывая изрядную, в две тысячи двойных шагов, протяженность крепостных стен, оборонить эти самые двухсаженной толщины стены ромеям было вполне по силам.