– Иди домой, Ярош, – сказал Сновид. – Иди да поторопись. Не то опять гостей кто-то по неразумию обидеть захочет. И тогда тебе и жилы отворять не придется. Другие отворят… Глава шестая. Княжеский дар (продолжение) Старшие расположились в доме старосты. Или вождя – Духарев не очень понимал статус местного лидера. Дружина – снаружи. На горке под сенью двух грубо вытесанных идолищ. «На дрова», – решил их судьбу Духарев. Но от немедленных действий воздержался. Куда торопиться? Главное селение его новых подданных выглядело так себе. Возделанных земель минимум – лес подступал к самому краю поселка. С одной стороны. А с другой – пойменные луга. Весной тут небось уже не материк, а остров. Хотя место красивое. Вид с берега – глаз радуется. В том числе и глаз воина – просматривается все просто замечательно. А избёнки – никакие. Халупы. Судя по их размеру и количеству, народу сотни две проживает. И ограда вокруг селения – чистая формальность. Не от врагов, а от зверья дикого. Или чтоб дети и свиньи не разбегались. У Сергея Ивановича, которому были более привычны степные укрепленные городки с двойным частоколом и дозорными башнями, от вида этого кривого тына тут же проклюнулось беспокойство. На подсознательном уровне, потому что умом он понимал: не набежит никто на эту кургузую деревеньку. А если и набежит, то лес – рядышком. Люди удерут, скот какой ни на есть тоже угонят, а остальное и спасать не надо. Взять на деревеньке – нечего. Горшки глиняные да солома в амбарах… Однако первое, жалкое, впечатление прошло, когда Духарев, вслед за Добрыней, вошел в дом. Внутри изба смотрелась куда основательней, чем снаружи. И – небедно. Шкуры на стенах, посуда не только глиняная, но и медная. И оружие имелось: два охотничьих лука без тетив, копья-рогатины. Даже боевая секира наличествовала. В доме суетились бабы. Сдвигали лавки, накрывали на стол, переливали мед из корчаги в кувшины… Мужиков – ни одного. Только малолетние пацанчики. – Люди где? – спросил Добрыня, опростав поднесенную чашу. – В лесу промышляют, боярин, – ответила дебелая тетка лет под пятьдесят. Надо полагать, главная по избе. – Что так? – недовольно проворчал Добрыня. – Велел же, чтоб ждали. – Так и ждем, – спокойно ответила тетка. – Дичинка свежая будет на угощение, рыбка… – Пойдем-ка на воздух, воевода, – сказал Духарев Добрыне. – Хочу еще разок оглядеться. – Наглядишься еще, – отозвался Добрыня. – Все твое же. Но из избы вышел. А в селище как раз заезжали посланные за поросятами. С добычей, естественно. – Илья где? – опередив Духарева, спросил Равдаг. – За свинкой погнался, – ответил один из воев, Фроди, старший сын киевского нурмана Хриси, взятый в отроки год назад, белокурый и синеглазый красавец, обещавший вскоре выйти в отменные вои. – А вы – что же? – А мы – нет, – ухмыльнулся Фроди. – Чаю: со свинкой-то он и один управится. Вот, кабы девка, тогда б я в охотку пособил! Фроси хорохорился. Но – имел право. Они с Ильей с недавнего времени друзья – не разлей вода. После того как Илья нахального нурманчика малость поучил уважению, как следует изваляв в пыли. Равдаг вопросительно взглянул на Духарева: может, послать кого? Но Сергей Иванович отрицательно покачал головой. – Что скажешь? – спросил Добрыня. – Годное место для города? – Леса на частокол хватит, – ответил Духарев. – Людей маловато. – Найдешь? – Найду. Тут, чай, не Дикое Поле. Мирных смердов посажу на землю. Здешних тоже не обижу. Вот там пристань поставлю… – Сергей Иванович задумался: – …Нет, лучше дно углублю. А на том холме, где идол торчит, церковь поставлю. – Не боишься, что местные за бога своего обидятся? – спросил Добрыня. Сергей Иванович усмехнулся. – Да пусть бы и обижались. Но не будут. Это не их божок. Так, для гостей проезжих. – Почему так думаешь? – заинтересовался Добрыня. – А ты поезжай да посмотри, что ему принесли. Всё старое да ненужное. А их боги – лесные. В лесу и спрятаны. Но я их найду. Попозже. Когда укреплюсь немного. – А сумеешь? – усомнился полянин Добрыня. – Лесовики свое прятать умеют. И ведают о том лишь немногие. – Вот немногие покажут, – пообещал Духарев. – Уж я того, ведающего, как-нибудь признаю. Добрыня, отвернувшись, украдкой перекрестился. Сергея Ивановича это позабавило. В отличие от многих, Добрыня принял Христа истово, но от старых суеверий не избавился. У Духарева же, несмотря на его давнее христианское вероисповедание, была репутация ведуна. А ведунов, колдунов и прочих им подобных епископ византийский клеймил в каждой проповеди. И, напрочь забыв о христианской кротости, призывал бить бесовских отродий беспощадно… И тем еще более усугублял суеверный страх паствы. Духарев не стал объяснять дяде великого князя, что для распознавания местных жрецов никакого ведовства не требуется. Одежка, лик и специфический набор «украшений» выдают их так же легко, как борода, ряса и нагрудный крест – христианского священника. А если кому-то из языческих пастырей вдруг взбредет в голову замаскироваться (что маловероятно), то его все равно выдаст особая речь и еще вернее – отношение к нему местных язычников. Добрыня не рискнул уточнять, каким именно образом Духарев намерен получить от жрецов нужную информацию. Другое спросил: – А что с капищем сделаешь? Сожжешь? – спросил он. Духарев покачал головой. – А смысл? Одно сожгу – два новых построят. Деревьев в лесу хватит. А то и вовсе сбегут, а мне люди нужны. Я им силу покажу. Свою и Бога нашего. Церковь построю, священника поставлю такого, что по-нашему говорит и опыт обращения имеет. Есть у меня такой на примете. И покрестятся мои смерды сами, без крови и принуждения. – Считаешь, Владимир неправ был, когда народ киевский силой к Христу пригнал? – Добрыня недобро прищурился. – То Киев, а то лесовики, – ответил Сергей Иванович. – Сильного не гнут, его ломают. А мелкого да слабого ломать не надо. Маленькому человеку что требуется? Чтоб не обижали его, чтоб сытно было и спокойно. Смерд – он как муравей. Ты ему приманку покажи сладкую, он сам к тебе придет. И тропу проложит. И другие смерды по той тропе побегут. А вот, если не муравей мне попадется, а волк, тогда другое дело. Волка – только силой. Слабому он глотку вырвет, а к сильному на брюхе приползет. – А если не приползет? – Шкуру сниму и на пол брошу. Другим волкам в назидание. Пойдем, Добрыня, перекусим да горло промочим. Чай, готова ушица… Сначала ели свое, в дорогу взятое. Потом – уху, что сварили новые подданные Духарева. Затем – молочных поросят, добытых гриднями… И всё обильно запивали согласно вкусам: Духарев и Равдаг – пивом. Добрыня и старший над его гридью – местным медом. Кушали неторопливо, с разговорами степенными, уважительными. Снаружи было веселее. Там уже мерились силой дружинники Сергея Ивановича и Добрыни. Мерились по-дружески, поскольку все всех знали, а многие и в одном строю когда-то стояли. Но духаревские были – круче. Поскольку набирал их Сергей Иванович именно по этому принципу. В отличие от Добрыни, которому, помимо воинской доблести, важна была и личная преданность. В десятниках у него в личной дружине только поляне ходили. Редко когда – кривич или сиверянин. Да и то если служил Добрыне еще с тех времен, когда они с племянником в Новгороде сидели. Впрочем, общему делу такое отношение не мешало, потому что личная дружина у Добрыни невелика. А в старшей гриди его племянника полян было немного. Меньше, чем хузар. Ядром Владимировой дружины были, как и у его отца, варяги и скандинавы. Природные воины. В избу вошел Илья. Поклонился. Сначала отцу, потом Добрыне. Духарев указал ему место – слева от себя. И вернулся к прерванному разговору. Расспрашивать названого сына нужным не счел. Если что важное – сам скажет. Но Илья предпочел есть, а не говорить. Проголодался. Допили местный мед и привезенное с собой пиво. Добрыня заметно осоловел. Годами он был моложе Духарева, но крепостью на спиртное Сергею Ивановичу уступал. Само собой, и размер имеет значение: Духарев раза в полтора крупнее. – Приляг, – предложил ему Сергей Иванович, но Добрыня мотнул головой. – Я лучше – на воздух. Вышел – и буквально через минуту снаружи раздались голоса. Причем один – точно чужой. Сердитый. «Это кто ж такой храбрый – с дядькой великого князя спорить?» – заинтересовался Духарев. И тоже подался во двор. А во дворе ругались. Точнее, ругался здоровенный незнакомый мужик саженного роста. А Добрыня глядел сонно. И вид у него был такой, будто размышляет: то ли еще послушать, то ли пора мигнуть гридням, чтоб поставили крикуна в надлежащую позу да и всыпали как следует. Мужик же (явно из смердов) то ли не понимал, с кем говорит, то ли чуял на своей стороне правду, то ли просто оборзел не по чину. Впрочем, он тоже был не один. Чуть в стороне кучковалось еще с полсотни смердов. Причем не пустых – при оружии. Это что ж выходит? Бунт? Духарев усилием воли скинул с сознания вызванную пивом и сытостью леность и прислушался к разговору. Так и есть! Мужик чувствовал себя в своем праве. Кричал, что по последнему уложению обещана им от Киева полная автономия и, следовательно, не надо им никаких дополнительных князей, кроме самого главного.