– Небеса… Духарев вновь глянул на великолепный купол Святой Софии, пронизанный светом, проникавшим сквозь бесчисленные окна. – Небо? – Сергею было трудно сосредоточиться на красоте собора. «Неужели яд? Но зачем? Ведь Варда еще не разбит?» – Небеса! – Голос Владимира обрел твердость. – Ирий! Ты видишь его? Духарев молчал, в замешательстве, не зная, что сказать… Стальные клещи разжались, освободив руку Сергея. – Мне показалось, – произнес Владимир едва слышно, продолжая глядеть вверх, – что я умер. И оказался в Ирии… Духарев вздохнул с облегчением. Слава тебе, Господи! Всё хорошо! Это не яд. Это Святая София. И ничего удивительного. Если он сам, входя под своды храма, испытывает благоговение и восторг, то какой силы воздействие это чудо христианского зодчества оказывает на неподготовленного человека? – Ирий… – прошептал Владимир. – Он там, я его вижу… Но я жив. И стою на твердой земле… А Ирий, Небеса, куда человек может вознестись лишь после смерти, они здесь. Здесь! – Голос великого князя вновь обрел твердость. И заставил Духарева вздрогнуть, потому что в голосе этом звучала почти нестерпимая боль. Сергей совсем растерялся. Он не понимал, что происходит. На глаза попался храмовый служка, тщедушное существо в монашеской рясе. Служка глядел на русов, выпучив глаза, и быстро-быстро крестился. Владимир справился. Выпрямился, расстегнул подбородочный ремень, стянул с бритой головы подбитый войлоком шлем: – Это и есть настоящий дом твоего бога? Христа? – Это дом Бога Единого, – сказал Духарев, не вдумываясь в то, что говорит. – И Сына Его Иисуса, и Духа Святого… – Ты видишь! – уверенно произнес Владимир. Его взгляд, острый взгляд степной хищной птицы, пронзал бесконечное пространство меж колонн, упираясь в темное золото иконостаса. – Ты знаешь! Ты говорил мне… Другие тоже… Я не верил! Помнишь, я сказал тебе, что мне душно в тех домах бога, что стояли в Киеве? Я говорил тебе: мне любы те боги, чьи стены – дубрава, а потолок – синее небо? Ты помнишь? Духарев почувствовал, как качнулись вокруг него арочные проемы Святой Софии. Не Владимир говорил ему эти слова, а отец его, Святослав! Привиделось: не сын стоит рядом с Сергеем, а отец. Величайший из людей, которых знал Духарев. Безвременно погибший Святослав Игоревич… И опять качнулись великолепные колонны, обращаясь в подобие чудесных мраморных стволов, и показалось ему, что не купол над ним, а Царствие Небесное, и не лик Божий, грозный и всеведущий, глядит на него, а сам Господь… Трудно сказать, сколько времени они стояли так… Но когда Духарев очнулся, то обнаружил, что слезы бегут по его щекам, а вокруг собралась небольшая толпа византийцев и все они смотрят на них в глубоком изумлении. Но никто не решается потревожить. Духарев поспешно перекрестился и тронул плечо Владимира: – Княже… Владимир резко стряхнул его руку, развернулся стремительно, будто – в бою, и скорым шагом вышел, нет – выскочил из храма. Духарев выбежал за ним, слыша за спиной ропот… И тут же, как и князь, оказался в окружении встревоженных гридней. – Коня! – бросил Владимир. – Княже! Что ты… – Это твой бог! – резко произнес великий князь. – И он не принял меня! Он вошел вот сюда, – кулак Владимира с силой ударил в зерцало брони. – И отринул. Не принял! – воскликнул князь с гневной обидой. – Я ему – чужой! – Владимир заскрипел, нет, заскрежетал зубами, сжал кулаки, глянул на золотые купола, яростно, с вызовом. Властный, прямой, сросшийся с конем античный кентавр… – Значит, так тому и быть! – рыкнул князь и точным движением вернул на голову шлем. – Ты откажешься? Не примешь крещения? – дрогнувшим голосом проговорил Сергей. Если Владимир сдаст назад, тем более после того, как император сам пожелал стать его крестным отцом, – то всё. Конец… – Ты смеешься надо мной, воевода? – Владимир наклонился, движением колен удержав едва не взявшего в рысь коня. Заглянул Сергею в глаза, угадал, что тот говорит серьезно, и произнес почти шепотом: – Откажусь? После того, что я видел… И тут же выпрямился, глянул на Духарева сверху, бросил: – Только не говори, что не знал, что будет, когда привел меня сюда, ты… ведун! И движением колен бросил коня вперед, вон из круга ничего не понимающих, но готовых выполнить любой приказ дружинников, и погнал жеребца к Триумфальной арке, сквозь поспешно расступившуюся толпу ромеев. Однако на ипподром они все-таки пришли. Заняли почетную ложу, отведенную им по распоряжению императора. Великий князь Владимир, воеводы Претич и Путята, Сигурд, Богуслав, Духарев и еще двадцать воев из старшей гриди. Выслушали приветственную речь императора, повторенную глашатаями, усиленную замечательной акустикой ипподрома. Пронаблюдали все номера шоу, включая и главный: состязания колесниц. Победили «зеленые», на которых обычно и ставил Духарев. Но сейчас ему было не до ставок. Сергей пытался осмыслить то, что произошло в храме. С ним, и с князем. То, что, похоже, было кристалльно ясно для Владимира… И совершенно невнятно – для «ведуна» Духарева. Что-то, несомненно, произошло. Что-то, имеющее важнейшее значение для будущего и Сергея, и великого князя, и всей Руси… Но как это понять, и главное, что теперь делать, Духарев уяснить так и не смог. И решил положиться на Бога. Владимир видит цель. И цель эта, безусловно, правильная. Значит, поступим как и подобает воеводе: постараемся поддержать своего князя во всем, что он делает. Главное – Крещение. Всё прочее: сомнения, непонятки – это уже от лукавого… Глава одиннадцатая. Битва за империю Азиатский берег Босфора, близ Абидоса Злая весть о том, что случилось под Хрисополем, дошла до самовольно обувшегося в пурпурные сапоги лучшего полководца империи Варды Фоки через два дня после того, как великий князь Владимир посетил Святую Софию. Сказать, что бывший доместик схол и магистр империи, а ныне самоназванный ее император разгневался, всё равно что назвать горный поток вешним ручьём. Огромный, великанам подстать, Варда Фока впал в такую ярость, что только его армянские стражники-этериоты осмелились остаться с ним рядом. Лучший воин Византии рычал и ревел, будто черногривый африканский лев. Его можно было понять. Совсем недавно он, непобедимый полководец, принимал знаки покорности от имперских фем, зажав двуличного Василия в тисках своих армий, как лису в норе. И знал, что не позже осени изголодавшаяся чернь, подстрекаемая многочисленными союзниками Варды в столице, восстанет, и Варде останется лишь войти и воссесть на императорский трон, прихлопнув Василия, как обнаглевшего комара. И единственным вопросом, который пришлось бы тогда решать новому василевсу: оставить ли рядом с собой соправителя Константина или вырвать ему глаза, как это сделали с братом Варды Львом, и выслать в самый дальний из монастырей империи. Теперь же, после разгрома под Хрисополем, Варда не только лишился значительной части войска, но и подорвал свою репутацию непобедимого, а следовательно – богоизбранного полководца и властителя. Следовало ожидать, что многие отойдут от Варды, предпочтя со стороны наблюдать за схваткой и позже принять сторону победителя. А другие, не поддержавшие Василия лишь потому, что не были уверены в его способности победить Варду Фоку, теперь с готовностью встанут под знамя законного императора. Значит, времени у Варды – в обрез. И первое, что он должен был сделать, – взять наконец упорно сопротивляющийся Абидос и установить полный контроль над Геллеспонтом[49]. Лев Мелиссин, которому Варда поручил взятие города, надежд не оправдывал. Не исключено, что тоже тянул время. Род Мелиссинов – могущественный и не слишком дружный с Василием. Но и с Вардой они – не более чем временные союзники. Стоит Варде дать слабину – и союзник станет врагом. Опытнейший полководец Варда был почти уверен, что там, у Абидоса, всё и решится. Если город падет – вскоре падет и Василий. Наверняка враг Варды и сам это понимает. А не понимает – так объяснят. К сожалению, не все достойные военачальники – на стороне Варды. А это означает, что Василий, исполчив все доступные силы, в считаные дни должен переправиться через Геллеспонт и двинуть армию на помощь осажденным. Хорошо бы Варде опередить врага и не дать ему переправиться через пролив. Но еще важнее – захватить Абидос. А уж побить Василия, никчемного полководца, Варда всегда сумеет. Ядро его войска – закаленные в боях ветераны. А лучшие из них – ивиры[50] и грузины[51]. Что может противопоставить им Василий? Столичные тагмы, фемных, кое-как обученных стратиотов? Однако медлить тоже не стоило, посему самозваный претендент на императорскую должность немедленно скомандовал общий сбор и двинул свое войско к Геллеспонту. Захватить армию Василия на переправе лидеру мятежников не удалось. Император, пусть и проигравший позорно войну в Болгарии, дураком отнюдь не был. Сборное войско, ядром которого без сомнения являлись русы и состоявшая большей частью из иноземцев императорская гвардия, начали переправу на третий день после победы под Хрисополем. И управились сравнительно быстро: за два дня. Прикрывали десантирующихся боевые дромоны с огненосными орудиями. Однако – не потребовалось. Флот Варды, как стоял под Абидосом, блокируя пролив, так там и остался. К осажденному городу василевс Василий прибыл на день раньше, чем его мятежный полководец. Заправлявший осадой Лев Мелиссин повел себя правильно: не отступил, но взять город больше не пытался. Занял глухую оборону. Вопреки ожиданиям, Автократор Василий не ударил по его армии сходу, а приказал на приличном отдалении разбить лагерь, поставить царский шатер и занялся муштрой. То бишь взялся гонять воинство на предмет отработки совместных действий. Воеводы русов, которым не терпелось вступить в драку, по этому поводу ворчали, но Владимир, поглядев на маневры императорской фаланги, действия императора одобрил. Слаженности у ромеев было не больше, чем у киевского ополчения. Впрочем, в отличие от ополчения, византийская кавалерия и пехота по большей части состояли из профессиональных воинов, которые могли «сыграться» намного быстрее ополченцев. А по вечерам василевс приглашал к себе в шатер Владимира и Духарева (последнего – в качестве переводчика, хотя мог бы выбрать толмача и получше) и вел со своим будущим крестником душеспасительные беседы. В основном, о предназначении государя. Прибывшее вскорости главное войско Варды тоже не полезло в драку с марша. Мятежный полководец взял паузу, чтобы отдышаться, сориентироваться и занять позицию повыгоднее. И занял. – Государь, – вещал император ромеев, – подобен солнцу для подданных своих. Люди взирают на него и ждут от него милостей, но не им ты должен угождать, архонт, а Господу, который избрал тебя и даровал тебе право царствовать. Пусть случилось сие еще в те времена, когда не знал ты Истинной Веры, но Господь – знал. И уже уготовал тебе великую участь… «Спасти шкуру Василия Второго», – мысленно комментировал императорский монолог Духарев. Но Владимир внимал глуховатому голосу василевса вполне благосклонно. Кто стал бы спорить, услышав, что ты – избранный. Ведомый рукой Господа, считай, с самой колыбели. – Он, Господь наш, поставил тебя, словно город – на горе, чтобы народ, населяющий твою землю, приносил тебе дань и полагался в беде на крепость твоих стен, – говорил Василий, время от времени осеняя себя крестом. – Но если хочешь ты, чтоб царство твое было вечно и несокрушимо, как Царствие Его, то лишь Господу должен ты молиться, и лишь Его Заповеди сохранять, и Ему прокладывать пути десницей крепкой. И вновь Владимир кивал, принимая. И даже лицом светлел. Еще бы! Такие перспективы открывал перед ним византийский монарх: