– Здравствуйте, Пётр Константинович, – сказала она, – я частный детектив Мирослава Волгина, вот моё удостоверение. – Понятно, полиция не справляется, – буркнул мужчина, – и у родственников тоже сдали нервы. Я Пётр Константинович Кречетов – замдиректора. Мирослава не стала разубеждать Кречетова в его заблуждении, потом опять же почему бы не посчитать старого друга родственником погибшего. – Вы проходите, садитесь, – проговорил тем временем хозяин кабинета. – Спасибо, – Мирослава села поближе к начальственному столу. – Пётр Константинович, я хотела бы узнать у вас, не получал ли Никифор Лаврентьевич в последнее время каких-либо угроз по телефону или письменно. – Ничего такого не было, – уверенно ответил Кречетов. – Не досаждали ли вашей фирме конкуренты? – Нет, всё было как обычно. – Может, вы выиграли какой-то тендер, и вам должны были выделить большие деньги на исполнение какого-либо проекта. – К сожалению, нет. – Почему – к сожалению? – Потому что какой же дурак откажется от региональных или федеральных денег? Но нам ничего не перепадало. – А на какие-либо личные неприятности Никифор Лаврентьевич вам не жаловался? – Нет, Никифор вообще был человеком не слишком разговорчивым, не любитель плакать в жилетку. Хотя я краем уха слышал, что у него не всё гладко было с женой и сын, как пылесос, деньги из отцовского кармана сосал. Но сыну он вроде бы объяснил, что он уже большой мальчик и сам должен о себе позаботиться. – А от кого вы всё это слышали, если не секрет? – спросила Мирослава. – Да какой уж тут секрет, если Никифора больше нет. – Кречетов задумался, а потом сказал: – Вот только я не могу указать вам на одну конкретную личность. Просто слушок проползал то там, то тут. А кто его пустил, неизвестно. Все перешёптываются, гудят, честное слово, как в улье, в который забрался воришка, а описать его лицо никто не может. «Какое же у пчёл и их воришек может быть лицо?» – хотела спросить Мирослава, но передумала, боясь застрять в ещё большей абстрактности. Но тут Пётр Константинович неожиданно заёрзал на стуле и, немного помявшись, сказал: – Тут такое дело… – Кречетов замолчал. – Да? – подбодрила его Мирослава. – Понимаете, наш бухгалтер Роза Фёдоровна дружила со второй женой Твердохлёбова Розалией Павловной. Подозреваю, что эти две Розы и теперь продолжают общаться, – замдиректора хихикнул, наверное, сочтя свою шутку удачной. – И где мне найти Розу Фёдоровну? – спросила Мирослава. – Так в бухгалтерии и найдёте. Это через три двери от моего кабинета. – Я могу с ней поговорить? – На здоровье! И сколько вам угодно! Мирослава уже поняла, что Кречетову хочется, чтобы она как можно скорее отстала от него самого, а кого она потом будет расспрашивать о личных передрягах шефа, ему было всё равно. – Пётр Константинович, подскажите мне, пожалуйста, как фамилия Розы Фёдоровны? – Орехова её фамилия, – ответил Кречетов, в то время как глаза его вопрошали – «ну что, до свиданья?». И Мирославе ничего не оставалось делать, как озвучить то, что он хотел услышать от неё: «До свиданья, Пётр Константинович». Волгина нашла дверь бухгалтерии, постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. В комнате сидели двое – молоденькая девушка и дама лет сорока. – Здравствуйте, – приветливо проговорила она, – замдиректора посоветовал мне переговорить с Розой Фёдоровной Ореховой. Девушка сразу уткнулась в компьютер, а женщина постарше ответила: – Роза Фёдоровна Орехова – это я. А о чём Пётр Константинович посоветовал вам поговорить со мной? – О вашем шефе, – не моргнув глазом произнесла Мирослава. – О Никифоре Лаврентьевиче? – Орехова схватила ртом воздух. – Так его же убили! – Именно поэтому. У вас есть свободная комната, где мы могли бы поговорить наедине? Орехова задумалась на миг и решилась: – У нас тут на первом этаже кафе, давайте спустимся туда, если вы, конечно, не возражаете, – её тёмные глаза встретились с глазами Мирославы. – Я не возражаю, – ответила детектив. Орехова поднялась и, обращаясь, как догадалась Мирослава, к своей подчинённой, проговорила: – Люда, я отлучусь. А ты пока продолжай работать над тем же документом. – Хорошо, Роза Фёдоровна, – отозвалась девушка, не отрывая взгляда от монитора. Кафе, в которое привела Орехова детектива, вопреки ожиданиям Мирославы оказалось довольно уютным и, главное, немноголюдным. Они заняли угловой столик, который был как бы на отшибе. Подошла официантка, улыбнулась обеим женщинам и спросила: – Вам как обычно, Роза Фёдоровна? Орехова кивнула. – А вам? – обращаясь к Мирославе, спросила официантка. – Мне то же самое, – не заморачиваясь, ответила Мирослава. – Вы даже не знаете, что я обычно заказываю, – невольно улыбнулась Орехова. – Да это и неважно, – дружелюбно улыбнулась женщине Волгина. – Вы из полиции? – спросила Роза Фёдоровна. – Нет, я частный детектив. – Понятно, – кивнула женщина, видимо решив, как и все остальные сотрудники, что за помощью к частному детективу обратились родственники Твердохлёбова. Прошло несколько минут, во время которых Орехова исподтишка изучала детектива. Мирослава не мешала ей это делать. Вскоре появилась официантка и поставила на стол тарелки, на каждой из которых лежала куриная котлетка с овощным гарниром. – Творожная запеканка вот-вот дойдёт, – сказала девушка, – тогда и чай принесу. Роза Фёдоровна благосклонно кивнула и бросила на Мирославу взгляд, спрашивающий – ну и как? Мирослава молча ответила ей таким же красноречивым взглядом – отлично. Волгина не торопилась обрушивать на свою визави град вопросов, она хотела, чтобы женщина привыкла к её присутствию и расслабилась. Дамы принялись за котлеты, по-прежнему не проронив ни слова. Тем не менее это молчание не было тягостным, скорее естественным, по русской поговорке – «пока я ем, я глух и нем». Запеканка тоже была съедена. И вот, после первого глотка из второй чашки чая, Мирослава поняла, что удобный момент настал. – Я понимаю, что эта трагедия затронула вас сильнее, чем других сотрудников вашей фирмы, – проговорила детектив сочувственно. – И не говорите, – с тихим вздохом отозвалась Роза Фёдоровна, – ведь я узнала о случившемся раньше остальных, – доверительно сообщила женщина детективу. – Понимаю, – отозвалась Мирослава вполголоса, – Эдуард, наверное, позвонил матери. – Да, сразу же, как его перестали мучить эти ужасные полицейские. – Увы, – обронила Мирослава, – им просто необходимо было опросить всех присутствующих. – Я понимаю всю неотвратимость этой процедуры, – Роза Фёдоровна взмахнула белой пухлой рукой, – но вы только представьте, что пережил бедный мальчик за время учинённого ему допроса! Мирослава старательно удерживала на лице серьёзное выражение, хотя при словах дамы о бедном мальчике ей хотелось расхохотаться… Меж тем Орехова продолжала: – Полицейские же такие жестокие люди! У них нет души! Вы сами подумайте, – призвала она к разуму и сердцу детектива, – разве добрый человек пойдёт работать в полицию? – Я тоже в некотором роде занята расследованием, – напомнила ей Мирослава. – Вы другое дело, – воскликнула Роза Фёдоровна, – вы же помочь хотите! А этим только бы кого-нибудь посадить, дело закрыть и новые звёздочки обмыть! Фи! – Орехова презрительно наморщила носик. В это время Мирослава, глядя на Розу Фёдоровну, думала о Розалии Павловне Твердохлёбовой: «Всё-таки прав был Еврипид, когда говорил – скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Жаль только, что ни мудрость, ни талант древнего грека не помогли ему стать счастливым в семейной жизни. Или это указывает на то, что человеку даётся только одно – успех в профессии или в любви? Интересный вопрос. Но сгубило древнегреческого драматурга и поэта всё-таки не женское непостоянство, а суровая зима Македонии. Теплолюбивому греку была незнакома любовь русского классика к морозным зимам России». И тут Мирослава представила удивление Пушкина, если бы вдруг случилось чудо, и Александр Сергеевич оказался сейчас в нашем времени. Уже миновала середина января, а за окном дождь. Только и остаётся признать, несмотря на маловерие, что «неисповедимы пути господни».