– Отлично. То, что у тебя всё в порядке – это даже успокаивает. Давай приступим к молитве… Может, скоро новый чемпионат? – Это бы объяснило особую стервозность стариков, – размеренно заговорил Брайан, опускаясь на колени рядом с братом. – Хотят, чтобы я снова получил чемпионский титул, пока Роджер сам себя не нагонит. Затем Брайан легко шлёпнул близнеца по щеке: – Просыпайся, красотка. Мы будем исцелять тебя. Молись об избавлении от проклятия. Молись от всей души, понял? – Я ещё не проснулся, моя птичка, дай мне восьмую свечи, принеси кофе, шоколадный пудинг и я буду ве-е-есь твой. – Шутишь? Господь не будет ждать, пока ты налижешься пудинга. – Тогда молись, а я присоединюсь в процессе. Брайан положил ладонь на лоб Роджера и закрыл глаза для того, чтобы быстрее сосредоточиться. Уоррен подумал, глядя на них, что в этот раз всё пойдёт как надо. Брайан обязательно вымолит у Единого свободу для Роджера. Если бы хотел, то в своё время вымолил бы, пожалуй, и Шерил для брата. Они повторяли молитву снова и снова до тех пор, пока Брайан не выбился из сил. – А теперь ты должен принести жертву Единому, – сказал Уоррен. – Пообещай ему сделать что-то во имя Его и сделай это. – Что, например? – поинтересовался Роджер. – Не знаю. Я посылаю цветы в каждый из храмов Ньона. Господь мне прощает мою религиозную неотёсанность. – М-да, вера у тебя слабовата и фантазии мало… – протянул Брайан, с насмешкой глядя на Уоррена. – Да и крылатый ты так себе. – Это да, но ваша нелюбезность, не могли бы вы подать идею со своей стороны? – манерничая ответил Уоррен. – Религиозный подвиг может заключаться в чём угодно, в пределах разумного, конечно, если совершать его во славу Единого. Ты можешь вознамериться доказать, что восстановишь навык не за восемнадцать лет, а десять. Разве что… делать ты это будешь не для того, чтобы сразиться с алмазным, как в прошлый раз, а для того, чтобы помочь защитить верующих в Единого во время следующего нападения перевёртышей извне. Защищая верующих такой ценой, ты совершаешь подвиг во имя Единого, понимаешь? – Отлично, но это касается длительного периода, – мягко возразил Уоррен. – Нужно что-то, что Роджер может сделать прямо сейчас. – Это не подвиг. – Молитва тоже не подвиг, но работает. – Моя молитва – всегда подвиг, – слегка порозовел и ухмыльнулся Брайан. – Думаешь, мне не о чем подумать? У меня целый город проблем, а одна из них не даёт мне спать ночами уже лет сто. – Хватит! – перекрыл спор Роджер. – Мой подвиг будет заключаться в том, что я пойду в дьявольский Три-Алле и впущу в себя столько нечисти, сколько смогу. И на этот раз справлюсь с этим. – Нет, – резко возразил Уоррен. – Эсса считает, что реальность проклятия Три-Алле находится в Классике. Так что избавлять от проклятия нужно его. И судя по тому, что говорил мне Вир, по тому, как проклятие себя ведёт в этом месте… это, скорее всего, истинная правда. Но сколько я ни думал об этом, у нас нет шансов, потому что Классик не подпустит нас к себе. – Он даже не узнает, – мрачновато пообещал Брайан. – Ты побудешь в Три-Алле, Роджер тебя на всякий случай подстрахует, а я буду молиться об избавлении Классика от проклятия, – Брайан договорил нехотя и немного помолчал, прежде чем с сомнением произнести: – Хотя я не уверен, что это наруку Сапфиру. Но здесь мне всё равно. Проклятие с Классиком уже много лет, должно быть оно уже научило его чему-нибудь. Это если принцесса права. Если нет, то мы всего лишь… как всегда потратим время. Которое и так иногда тратим в Три-Алле за картами и латкором, – и как-то вдруг посмотрел вверх и в сторону: – Хочу кофейного латкора. Или молочного. – Взболтать и выпить! – добавил Роджер. – Вы правы, нужно передохнуть, – устало проговорил Уоррен. И близнецы ушли. Ещё несколько недель они бились над проклятием Три-Алле, но, в конце концов, сдались. Брайан приехал к Уоррену однажды вечером и тихонько сообщил: – Я решил поговорить об этом с Сапфиром. Старикан – надо же! – оказался в курсе наших проблем. И заявил, что у нас ничего не выйдет. Не сейчас точно. Он согласен с Эссой, уточнил лишь, что проклятие есть порождение самого Классика. То есть парень сам себя проклял, чтобы стать сильнее. И, что самое интересное, Единый не в силах справиться с проклятием разумного самого себя. Только сам Классик способен с ним справиться. К сожалению, Классик использует своё проклятие как оружие. Не спрашивай как – Сапфир не знает. Классик сейчас увлечён своими делами с Аллирраквией Андерсон и проклятие не причиняет ему заметных неудобств, как Роджеру, например. Но всё может измениться, и Сапфир обещал предупредить нас. Уоррен долго молчал после этого сообщения. Он так привык к мысли, что Три-Алле – это его обязательство. Но теперь, узнав, что не в его силах справиться с этим проклятием, он не ощутил освобождения. Ему всё казалось, что найди он в себе больше веры и больше силы, то справился бы. Но постепенно пришёл к спокойному ожиданию. Ждать ему потребовалось много лет. С другой стороны ему врезались в голову слова о том, что даже Единый не в силах снять проклятие, которое разумный наложил на себя сам. Он ходил из одного угла спальни в другой и думал, как преподнести эту мысль Эссе. В конце концов, остановился и рассказал всё Эссе своими словами. – Значит ли это, что наша участь предрешена? – тут же спросила Эсса и сама себе ответила: – Да, это и значит. – Нет, я не о том. О том, что Классик наверняка не первый и не последний. Мы все проклинаем себя время от времени. И у проклятия разные формы и причины. В итоге… я не решаюсь произнести это, Эсса, но ты должна понять. Это ещё и то, о чём мы спорили в Эл-о-Уивере, помнишь? – Мы… ах, нет, я не в силах провести логическую связь. Поясницу так тянет… Уоррен сел рядом с Эссой и привычно погладил её живот и спину. Поцеловал шейку и немного увлёкся, но Эсса оказалась не в настроении развлекаться: – Всё ещё тянет, – пожаловалась она. – Погладь ещё. И Уоррен вынужденно пришёл в себя. – Мы спорили о том, что определяет разумного – он сам или его поступки, его воля или не зависящие обстоятельства рождения, воспитания или окружающих условий. В известной мере. Не схожа ли твоя ситуация с проклятием самой себя? Ведь это не даёт тебе спокойно жить, не так ли? И это похоже на проклятие. Пусть не в той же зловещей мере, но разве нет? – Уоррен, – шумно выдохнув и улыбнувшись, повернулась к нему Эсса. – Ты такой милый. За все последние лунные периоды за своей работой с проклятием и пропавшими ты даже не заметил, насколько я стала счастлива. Ты исцелил мою душу. Ты, и наш малыш. С вами мне так хорошо, что уже не важно, что у меня там было на душе какое-то время назад. – Это… замечательно, но как же… – Я же изменилась правда? Это ты должен был заметить. Я стала мягче и приветливее, разве нет? Мои улыбки твоим тётушкам приобрели искренность. – Я приписывал это… беременности и… моих тётушек невозможно не полюбить, они же… довольно милые, правда? – Может быть. Но в целом это воздействие счастья, принесённого тобой. Всё благодаря тому, что теперь я люблю тебя почти так же сильно, как ты меня. – Удивительно слышать это. Слишком странно. Может, ты так издеваешься, язвишь, а я просто не понял? – Я говорю, что оттаяла, что ты меня согрел своим теплом, – как глухому, громко сказала Эсса. – Всё, Элайн! Ты победил, слышишь? Когда я смогу до тебя донести простую мысль?! – Что случилось? Начались роды?! – вбежала тётушка Мириам. – Нет, – растерянно отозвался Уоррен. У него в голове сейчас была полнейшая каша. А то, что сердце билось так сильно, что отдавалось в ушах – совсем не помогало навести порядок в мыслях. – Иди, Мириам, мне нужно кое-что сказать Эссе, – тихонько проговорил он и повернулся к жене: – Ты это серьёзно? То есть… Просто скажи прямо, без намёков, а то мне что-то всё время кажется, что ты сейчас снова… – Я люблю тебя! – Ещё. Я всё ещё не… – Люблю тебя. Очень сильно! – Ох, ну надо же… мне кажется, что смогу поверить, но это случится, только если ты скажешь это ещё… – …Миллион раз? Ох, ну и хитрым же ты стал, Элайн! Это всё тлетворное влияние Кардифа. Наверняка. Уоррен улыбнулся и обнял жену, почти уверенный, что это нравится ей так же, как и ему. Этой почти уверенности он будто бы ждал уже пару лет. Вероятно, полная уверенность появится, когда и её любовь проникнет в него так же, как его любовь проникла в её душу. Уоррен целовал её губы и даже довёл дело до определённой степени раздетости, но Эсса вдруг остановила его: – Всё это замечательно, Элайн, но мне кажется, что пришло время родить тебе сына. Если ты не против, разумеется. – Ты ставишь меня в неловкое положение. Я бы хотел, чтобы он родился поскорее, но почему именно сейчас, а не через… скажем… Мне бы хватило и восьмой свечи, например… – Мне, пожалуй, тоже, однако он хочет появиться на свет прямо сейчас. И если только ты не намерен запихивать его обратно, вызови мне Пэмфроя. – Бегу. Герцог Пэмфрой прибыл подозрительно быстро. – Сапфир сказал мне быть наготове, но я никак не мог приехать раньше, – сказал опытный врачеватель. – Не хочешь удалиться в какой-нибудь храм и помолиться о том, чтобы роды прошли из рук вон отлично? – Так не говорят. Либо из рук вон плохо, либо отлично. – Знаю, но у человеческих женщин роды проходят на тонкой грани между отлично и из рук вот плохо. В лучшем случае. И никогда просто отлично. Так что исчезни из Мэйнери. Иначе пожалеешь. – Ты уверен, что справишься? – Полностью. Даже если принцессе и твоему сыну придётся приходить в себя пару дней, в конце концов, они будут живы и здоровы. Гарантирую. Уоррен провёл в ближайшем храме всё время до глубокой ночи. Тогда справа от него очутился Сапфир. Сердце перестало биться – ясновидящий мог прийти только с плохими новостями. – Расслабься, парень. Всё прошло хорошо. – Тогда почему вы здесь?