* * * К вечеру начали собираться мои соратники по расследованию. Сначала пришла миссис Макстон, разбудившая меня вопросом, обращенным к повару: «Обедала ли мисс Ваерти?», после чего я была безапелляционно поднята с постели, но уже ужинать, а сам ужин решено было накрыть на кухне, как в месте, «наиболее защищенном от проникновения». Таким образом, базой нашего расследования с легкой руки миссис Макстон стала именно кухня, несмотря на все возражения повара. — Это единственное место, которое едва ли будут обыскивать! — категорично заявила экономка. И все были вынуждены с ней согласиться. После чего миссис Макстон торжественно сдвинула в сторону древний, оставшийся здесь с незапамятных времен гобелен, и на освобожденную, давно не видавшую побелки стену был водружен лист с именами всех, кого отпевали в местной церкви за последние четыре года. Список оказался настолько внушительным, что я, поднесшая ко рту ложку с супом, невольно обронила ее обратно в тарелку, расплескав протертое мясное пюре и по себе, и по столу. На мой конфуз едва ли обратили внимание — все присутствующие с ужасом вглядывались в список, при развороте, как оказалось, достигший пола. Здесь было даже не сорок имен… их оказалось значительно больше! — И это только девушки, — с трудом сдерживая эмоции, сообщила миссис Макстон, — девушки и молодые женщины, я не выписывала тех, чей возраст превышал сорок лет. Я, горничная и повар молчали. Мы просто молчали. Спустя еще час прибыл мистер Уоллан. Дворецкий оценил идею миссис Макстон устроить штаб в кухне, чуть сдвинул список и приколол к стене городскую карту Вестернадана. И тут мне стало плохо. Буквально! Плохо настолько, что пришлось судорожно доставать платок, пропитанный маслом мяты и прикладывать к лицу, в надежде удержаться от рвотного позыва… Мои подельники все поняли мгновенно! В единый миг засаленный гобелен был возвращен на место, участники заговора уселись за стол, а мистер Уоллан сделал вид, что прикладывается к бутылке, в смысле, налил себе виски. В следующее мгновение зазвенела сигнальная система, следом залаяли и тут же стихли собаки, а затем дверь в кухню распахнулась и на пороге показался лорд Арнел. — Мисс Ваерти, — произнес он, вызывая очередной спазм моего истерзанного желудка, — я был бы благодарен за толику вашего внимания. Тяжело дыша и продолжая держать платок у лица, мрачно уведомила: — Вы вполне можете рассчитывать на толику моего ужина, лорд Арнел. Дракон едва заметно прищурил глаза от ярости и произнес: — Я переживу. — А я едва ли. — В его присутствии мне становилось хуже с каждой секундой. — Мисс Ваерти, — дракон сложил руки на груди, — не сочтите меня предвзятым, но мне кажется, ваше поведение переходит все границы. И это он высказал мне! Он! Мне! — Мое поведение? — Я вскочила, сжав злополучный платок в кулаке. — Мое поведение?! Лорд Арнел, неужели это я имела наглость, невоспитанность и вседозволенность, проникнув в дом совершенно постороннего мне человека, применить к нему контактную ментальную магию?! Под моим разъяренным взглядом лорд на миг опустил глаза, но затем вновь взглянул на меня и произнес: — Quod facere voluissem, то есть «я имел причины для этого». С нескрываемой злостью взирая на дракона, холодно ответила: — Si vis sceleris vestigia occultare igitur Etiam cursus! Сообщив фактически: «Если вы желали скрыть следы своего преступления, то да, несомненно!» Несколько секунд взбешенный моим фактически обвинением дракон прожигал меня разъяренным взглядом. Затем, не произнеся более и слова, лорд Арнел покинул мой дом, показательно хлопнув дверью напоследок. Я осела на скамью, возблагодарив небо за то, что на сей раз обошлось без экстренного опустошения желудка, и, оглядев свою небольшую команду, сообщила: — Будем ждать мистера Илнера. Конюх заявился ближе к полуночи. Ввалился в кухню, где все мы предавались уже крайне сомнительному удовольствию чаепития, а любое удовольствие потеряет свою привлекательность на третьем часе действа, нетрезво икнул на пороге и вопросил: — Ккккарта ессссть?! Бетси подскочила и, торопливо пройдя к стене, отдернула потрепанный временем и жизнью гобелен. Мистер Илнер, удовлетворенно кивнув, извлек из кармана два карандаша — черный и красный — и принялся рисовать жирные крестики, пояснив нам спустя минут десять данного действа: — Места убивств, ик! Мы не мешали, отлично зная, что мешать в такие моменты мистеру Илнеру вовсе не стоит — он был одним из тех редких представителей своей профессии, кто находил дорогу всегда и везде, даже в абсолютно незнакомых ему местах, а если уж место было знакомо, то Илнер знал его досконально, до всех поворотов, переулков и тупиков. А потому мы, затаив дыхание и допивая давно остывший чай, следили за тем, как на карте прорисовывается нечто. — Это где трупы, — сообщил нам мистер Илнер, роняя черный карандаш и берясь за красный. — А тут не уверен я, но парни говорят, видели кровь. И он начал вырисовывать алые пятна, которые, как это ни странно, лишь дополняли картину из черных крестов… И когда мистер Илнер, завершив свою работу, рухнул на пол как подкошенный и громко захрапел, мы все с диким ужасом уставились на карту. А точнее, на голову дракона, так отчетливо прорисованную конюхом. Отрубленную голову дракона! Глазом в которой, причем пустым глазом, было поместье Арнелов. Спустя несколько минут созерцания данной картины я поднялась, подошла к спящему мистеру Илнеру, взяла черный карандаш и нарисовала черный крест в месте, где обнаружила умирающую девушку. Отметка идеально легла в рисунок отрубленной головы, словно именно данного штриха там и не хватало. — Это месть, — уверенно произнес мистер Уоллан. Мы все посмотрели на дворецкого, а он так же уверенно добавит: — Показательная, демонстративная, жестокая и расчетливая месть. Месть, которую эти драконы ждали и которой боялись. Отсюда и столь существенная осторожность в выборе приезжающих, и запрет на отбытие. Я стояла с черным карандашом в руке и не знала, что на это сказать. Но что-то здесь было не так. — Кто мстит женщинам? — спросила неуверенно. Мои люди молчали, затем мистер Уоллан произнес: — Слабые, мисс Ваерти, слабые всегда избирают предметом своей мести детей и женщин. И тут сквозь храп с пола донеслось: — Звери чуют, лошади. Эти по ночи кровь-то затирают, а кони чуют, на тех местах на дыбы встают, идти не хотят. Звери, они иной раз умнее человека будут. А я почему-то вспомнила: «Зверь… Зверь проснулся… Зверь… бегите…». Постояв над вновь захрапевшим конюхом, я попросила мистера Уоллана: — Отнесите его спать. Он и мистер Оннер подняли мистера Илнера и понесли, по дороге ударяя о различные поверхности, я же, сняв со стены перечень отпетых за последние четыре года, села за стол, изучая список, составленный мелким уверенным почерком миссис Макстон. Примерно на четвертой странице меня посетило странное чувство повторения событий… Очень странное. Я взяла другой лист бумаги и начала выписывать даты рождения убитых, и экономка ахнула уже на второй странице, потому что даты имели строгую последовательность — январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август и далее. Менялись числа рождения, но месяцы… месяцы чередовались в строгой последовательности. — Убийца имеет доступ к архивам мэрии, — спустя несколько секунд уверенно сказала я. Потому что драконы исповедовали кастицизм, то есть подвид религии, основанный на вере в предков. И они не крестили девочек в церквях, посвящение дочерей в таинство религии проходило дома, а потому единственный момент, когда запись о рождении попадала в церковные списки, был днем отпевания или свадьбы. — Или это врач, — предположил мистер Уоллан. — Акушерки и повитухи, — вставила миссис Макстон. Я же, подумав еще немного, внесла еще одно предложение: — Цветочная лавка. И под вопросительными взглядами домочадцев пояснила: — Если убивали девушек из родовитых семей, то, вполне вероятно, в день рождения дочери отец традиционно заказывал цветы для любимой жены, и если в цветочной лавке ведутся соответствующие записи… Нет, я бы, вероятно, не подумала об этом, но тот букет зимних фиалок из цветочной лавки, он вызывал некоторые подозрения. — Я узнаю, велись ли подобные записи, — пообещал мистер Уоллан.