Было странно смотреть как человек, которого завтра должны повесить, неуклюже пытается откусить кусок твердого мяса. Переборка, к которой прислонился Хорнблауэр, слегка завибрировала, и до них донесся приглушенный гул пушечного выстрела. Это означало, что заседание трибунала начинается. — Мы должны идти? — спросил Маккул. — Да. — Значит я могу оставить эту изысканную пищу, не рискуя быть обвиненным в отсутствии хороших манер. Вверх и вверх по трапам — на верхнюю палубу. Два моряка впереди, за ними Маккул, Хорнблауэр следом и два капрала корабельной полиции прикрывают тыл. — Я частенько раньше шествовал по этим палубам, — заметил Маккул, оглядываясь по сторонам — но с куда меньшей торжественностью. Хорнблаур промолчал — он внимательно следил, чтобы пленник не вырвался и не бросился в море. Трибунал. Золото эполет, обычная судебная процедура, — и все это на борту «Славы», раскачивающейся на якорях под порывами шторма, под свист ветра в такелаже и стон древесины. Установление личности подсудимого. Вопросы суда. — Ничего из сказанного мною не может быть услышано среди этих символов тирании, — ответил Маккул на обращение председателя трибунала. Понадобилось всего лишь пятнадцать минут, чтобы приговорить человека к смерти: «Решение трибунала таково, что вы, Барри Маккул, будете повешены за шею…» Кладовая, в которую Хорнблауэр привел пленника после окончания церемонии, теперь стала камерой приговоренного к повешению. Запыхавшийся мичман вбежал в нее, почти наступая ему на пятки: — Капитан свидетельствует вам свое почтение, сэр и желал бы поговорить с вами. — Очень хорошо, — ответил Хорнблауэр. — С ним адмирал, сэр, — добавил мичман в приливе доверительности. Контр-адмирал, достопочтенный сэр Уильям Корнуоллис действительно сидел в капитанской каюте. Вместе с Пэйном и Сойером. Как только Хорнблауэр предстал перед ним, адмирал сразу же перешел к делу: — Вы тот самый офицер, которому поручено руководить казнью? — спросил он. — Да, сэр. — Тогда запомните хорошенько, молодой человек… Корнуоллис был популярен среди матросов и офицеров, строгий, но справедливый, он обладал непоколебимым мужеством и высоким профессионализмом. Под своим прозвищем «голубой Билли» он был героем многочисленных анекдотов и даже баллад. Но, переходя к тому, что он сейчас собирался сказать, Корнуоллис, похоже, ощущал некоторую неуверенность, не свойственную его характеру. Хорнблауэр ожидал, пока адмирал продолжит. — Запомните хорошенько, — повторил Корнуоллис, — он не должен проронить ни слова перед тем, как его повесят. — Ни слова, сэр? — переспросил Хорнблауэр. — По крайней мере, четверть экипажа этого корабля — ирландцы, — продолжал Корнуоллис. — Речь Маккула для них будет все равно, что искра, брошенная в пороховой погреб. — Понимаю, сэр, — сказал Хорнблауэр. Однако же и казни имели свои мрачные традиции. С незапамятных времен приговоренный имел право на последнее слово… — Повесьте его, — произнес Корнуоллис, — это покажет всем остальным, что их ожидает в случае дезертирства. Но только дайте ему раскрыть рот, — а язык у этого парня подвешен неплохо, — и еще добрые полгода брожение среди матросов нам гарантировано. — Да, сэр. — Как вы этого добьетесь — ваше дело, молодой человек. Можете накачать его ромом, — но чтобы он не смог сказать ни слова — ни слова, слышите? — под вашу личную ответственность. — Есть сэр! Пэйн вышел из капитанской каюты вслед за Хорнблауэром: — Вы можете заткнуть ему рот паклей, — предложил он, — со связанными руками он не сможет от нее избавиться. — Да, конечно, — ответил Хорнблауэр, похолодев от одной мысли об этом. — Я нашел для него священника, — продолжал Пэйн, — но он — тоже ирландец. Мы не можем рассчитывать, что он посоветует Маккулу держать язык за зубами. — Да, — кивнул Хорнблауэр. — Маккул дьявольски хитер. Несомненно, он выбросил все компрометирующие его бумаги до того, как его взяли в плен. — А что он намеревался сделать? — спросил Хорнблауэр. — Высадиться в Ирландии и поднять новый мятеж. К счастью, мы его перехватили. К счастью в том смысле, что мы можем судить его за дезертирство и быстро покончить с этим делом. — Да, конечно, — сказал Хорнблауэр. — Не думаю, чтобы вам удалось напоить его до пьяна, — продолжал Пэйн, — несмотря на то, что это вам посоветовал сам «Голубой Билли». Трезвые или пьяные — эти ирландцы всегда готовы поболтать. Я дал вам совет получше. — Да-да, — повторил Хорнблауэр со скрытым содроганием. Он вернулся в камеру приговоренного, словно сам был осужден на смерть. Маккул сидел на соломенном тюфяке, присланном ему по приказу Хорнблауэра и два капрала корабельной полиции по-прежнему стерегли его. — Вот идет сама Судьба, — проговорил Маккул с улыбкой, которая выглядела почти естественной. Хорнблауэр искал и не находил более или менее тактичного способа выполнить возложенную на него миссию, а потому прямо перешел к делу: — Завтра… — начал он. — Да, завтра?.. — Завтра вы не должны говорить никаких речей, — пояснил Хорнблауэр. — Ни слова? И мне нельзя будет попрощаться с земляками? — Нет. — Вы отбираете у приговоренного его последнюю привилегию. — У меня приказ. — И вы предлагаете его выполнить? — Да. — Могу я поинтересоваться — как? — Например, могу забить вам рот кляпом, — отрезал Хорнблауэр. Маккул взглянул в его бледное, напряженное лицо: — На мой взгляд, вы непохожи на настоящего палача, — проговорил он. В следующую секунду Маккула как будто озарила новая мысль: — Предположим, я избавлю вас от хлопот? — Каким образом? — Я мог бы дать слово не произносить ни слова. Хорнблауэр попытался представить, насколько он может доверять фанатику на пороге смерти. — О, да, конечно, вы не можете доверять моим голым обещаниям, — заметил Маккул с горечью: — Если хотите, мы можем заключить сделку. Вы сможете не выполнять свои обязательства, если я не выполню свои. — Сделку? — Да. Позвольте мне написать моей вдове. Обещайте мне, что перешлете ей мое письмо и мой сундучок, — видите ли, он имеет некоторую, чисто сентиментальную ценность, — а я, со своей стороны, обязуюсь не проронить ни слова с тех пор, как покину эту камеру до тех самых пор, когда… когда — даже Маккул дрогнул на этом месте: — Надеюсь, вам достаточно ясно? — Ну-у, — протянул Хорнблауэр. — Вы сможете прочитать письмо, — добавил Маккул, — вы уже видели, как другой джентльмен обыскивал мой сундучок. Даже если вы отошлете эти вещи в Дублин, вас вряд ли можно будет обвинить в измене. — Я должен прочитать письмо, прежде чем приму решение, — твердо сказал Хорнблауэр. Это действительно казалось выходом из ужасной ситуации. Найти каботажное судно, направляющееся в Дублин, не представит особого труда; всего за пару шиллингов он смог бы переслать письмо и сундучок.