Он прижал палец к губам. Испуганная Диана обнимала Максима, а тот поправлял на ней накидку из одеяла. Будто они поменялись ролями: взрослый и ребенок. Перфоратор вгрызался в стены дома. Мысль о лыжной палке сверлила мозг. И лишь плед, заботливо накинутый на плечи сыном, прогнал шепот из головы. – Сыночек, – проговорил Шмелев, – где твои очки? – Они под подушкой, па. – Куда ты? – вскрикнула Диана. Муж оглянулся. Сверкнули стекла в красной ретро-оправе. – За телефоном, – сказал Шмелев, распахивая дверь. И увидел вэйфэеров. Он так и не вышел из комнаты. Постоял немного, подергиваясь. Снял с себя очки, отшвырнул их в угол. Захлопнул дверь и вернулся к родным на подгибающихся ногах. Рухнул в постель. Диана легла возле него. Ее сотрясали рыдания. Муж мелко дрожал, и струйка слюны стекала по его щеке. Ни он, ни она не заметили, как Максим укрыл их одеялом и сам протиснулся между ними. Там, в парилке, они и лежали втроем, прислушиваясь. – Не спишь, мальчик?.. – А девочки спят… – Спускайся, спускайся, спускайся… – Послушай… – Что делать… – С таблетками… – Спускайся, спускайся, спускайся… – Здесь твое место… Свое место Сейчас За полдень, после сытного обеда, молодежь пропала в саду. На столе все свое, с теплиц да грядок, – вот Галина и пошла хвалиться перед сыном и невесткой хозяйством. Показала обустройство теплицы, розочки, подросшие за год кусты ежемалины, саженцы которых Люба подарила, а потом Евгений спросил про яблони, и вся троица скрылась из вида в зарослях на дальней стороне участка. – Это надолго… Виктор, старший сын Петра Сергеевича от первого брака, достал пачку «Винстона», а из пачки – сигарету и зажигалку. Чиркнул поджиг, Виктор вдохнул сладко, вытянулся спиной на пружинистой мякоти старого дивана. Предложил сигаретку отцу, но тот лениво махнул рукой, отказался. Сыто щурясь сквозь жаровенный дым на утопающий в солнце палисадник, Петр Сергеевич молвил: – Годы уж не те, чтоб смолить по две пачки в день, как раньше. Всему свое время и место, Витек, всему свое время… – Бросил, что ль, бать? Или бросаешь? – Не то чтоб… Но – стараюсь себя ограничить. Три-четыре сигареты вечером, пока работаю, больше – ни-ни. Здоровье – оно одно, его беречь надо. – Это правильно, бать, – покивал Виктор. Украдкой стряхнул столбик пепла наземь, рядом с диваном. – Хотя ты у нас кремень, дай бог каждому… Прервался, чтобы хрустнуть свежим огурчиком – их тут на столе лежало много, с утра собранных да намытых. Из-за тюля, служившего защитой от комарья и мух, через открытую дверь доносились мультяшная музыка и детские голоса. – Опять пишешь, значит? – поинтересовался Виктор как бы невзначай. – Пишу. Петр Сергеевич посмотрел сыну в лицо. Поймал взгляд, уцепился за него как когтями своим, острым и немигающим, взглядом. – Привез, что я просил? – Конечно, бать. – Ну давай… Да не торопись, докури сначала. Виктор докурил, глядя в сторону сада, где далеко-далеко бродили среди вишни и яблонь сводный брат с женой и мачехой – маленькие и неслышные из-за расстояния. В воздухе вилась мошка, пахло шашлыком. Встали, прошли к оставленной у ворот «Ниве». Рядом и «ниссан» брата стоял, на котором Жека свое семейство привез. Виктор бросил бычок в протянутую вдоль забора канаву водоотвода. Открыл хэтчбек сзади, вытащил картонную коробку, тряхнул на руках – внутри зашуршало. – Тут всё, бать. Переходники, кабель под разные гнезда, эрцэашка и трехконтактник. Ну это так, на всякий случай. Даже наушники захватил. Дека-то как, фурычит еще? – Фурычит, Витек. Что ей сделается – япошка. – Ну да, на века. Протопали в дом не разуваясь. Петр Сергеевич шел впереди, за ним, с коробкой в руках, Виктор. В комнате, среди разбросанных по полу игрушек, смотрели телевизор Петенька и Марина, внуки Петра Сергеевича по линии второй жены. Завидев отца, вскочила с кресла, в котором, поджав босые ноги, сидела и тыкала пальцем телефон, Ленка. – Все нормально тут у вас? – спросил Виктор. – Да, пап. Я их в комнату дедушки не пускала, как ты сказал. – Это правильно, нечего им там делать. Петр Сергеевич улыбнулся, погладил старшую внучку по макушке, щипнул пухлую щеку: – Ты иди покушай. Там шашлык, сок томатный, огурчики. Опосля, как закончим да в животиках уляжется, к речке пойдем карасей смотреть. – Спасибо, дедушка. Петр Сергеевич поцеловал Ленку в лоб, мягко подтолкнул в сторону выхода, а сам прошел в кабинет. Дверь оставил открытой для Виктора, который терпеливо дожидался в сторонке. Внутри у занавешенного окна стоял письменный стол с выключенным компьютером и лампой. На подоконнике под тюлем пряталась простая стеклянная пепельница, чистая и блестящая. Сбоку от входа прижалась к обоям маленькая софа с подушкой и пледом – Петр Сергеевич там порой дремал днем, когда хотел побыть один. Противоположная стена почти целиком была закрыта большим и высоким, в потолок, книжным шкафом. Снизу под ним дожидался своего часа ящик с кассетами. Виктор поставил коробку на стол. Мазнул взглядом по полкам: черные корешки с кроваво-красными буквами и обложки все до единой были ему знакомы. Хищные лица на черно-белых фото, смотревшие с обложек, когда-то знала вся страна. На лицевой стороне одной книги в левом нижнем углу с маленькой фотокарточки-вставки сверкал толстыми линзами очков и автор – молодой, тридцатилетней давности Петр. Петр Сергеевич достал из нагрудного кармана те же по виду, только с еще более толстыми линзами, очки, нацепил на нос. Примостился на скрипучем табурете, щелкнул кнопкой сетевого фильтра, к которому, помимо компьютера и лампы, также были подсоединены дешевые маленькие колонки «Свен» и двухкассетная магнитола Panasonic RX–CT810 – провод к ней тянулся под стол. – Сестру-то чего не привез? – спросил, дожидаясь, пока загрузится операционная система. – Или сама не захотела? – Сама, бать. Ты же знаешь. – Это все мать, – проворчал Петр Сергеевич. – Когда ушла, вас забрала, чтобы против меня настраивать. Что же она, сестрица-то, до сих пор считает, что я ей любви недодал? – Ну да, нам обоим. – А ты? Тоже так думаешь, может? Коротко стриженный, в старомодной, советского фасона рубахе в большую клетку и таких же квадратных очках, старик был похож на героев собственных книжек. На чудовищ, которые пугали маленького Витю и его сестренку много лет назад, зыркая мертвыми черными глазами с фотографий, прилепленных скрепками к страницам в толстых папках, – фас, профиль, линейка ростомера на заднем плане. Некоторые из тех снимков перекочевали на страницы отцовых сочинений. Виктор помолчал, раздумывая над ответом. Смотрел вниз, под ноги, кожей чувствуя царапающий взгляд отца. Тот ждал. – Время было тяжелое, – сказал наконец Виктор. – И работа у тебя тогда тоже была тяжелая, бать. Я… я все понимаю. – Это хорошо, Витя. Это хорошо… Всему свое время и место, сынок. Ну что, приступим? – Петр Сергеевич схлопнул ладоши, сухо потер ими друг о друга. Виктор замялся, вздохнул: – Бать… – Чего? – Спросить хочу.