– Ничего. Наташ, тут… давай я потом тебе позвоню сама, хорошо? Топ-топ-топ! – Прятки! Прятки! – кричала Настёна уже из спальни родителей. – Ах, да вы играете там! Тогда не мешаю, не мешаю вам, солнышки! Игры с маленькой – это же так прекрасно! Топ-топ-топ! Вера отложила телефон и устало поднялась из-за стола. – Ну, сейчас я кому-то задам!.. В спальне никого не было, в детской тоже. Когда она в очередной раз проходила мимо прихожей, в дверь позвонили. Снаружи раздалось радостное: – А давайте играть вместе! – Наташа? – Вера не верила своим ушам. – Да-да, мама Наташа пришла! Открывайте, солнышки, я вам помогу! Что-то в голосе знакомой смутило Веру. – Извини, Наташа, но я не могу… Отчетливо щелкнул механизм замка. Вера изумленно уставилась на стоящую у открытой двери девочку. – Настён, зачем же ты?.. На пороге появилась королева эльфов, вся будто бы сияющая изнутри от счастья. Она царственно опустилась на колени и обняла Настёну одной рукой. – Здравствуй, маленькая! – На глазах у нее выступили слезы. – Эй, – шагнула вперед Вера, сжимая кулаки. – Оставь моего ребенка! Королева эльфов подняла на нее глаза-изумруды и снисходительно улыбнулась. Отпустила Настёну и встала, возвысившись над ней, в полный рост. – Солнышко, давай поиграем, – ее улыбка стала еще шире, а когда Натали Сатурова подняла руку с ножом, превратилась в звериный оскал. * * * – Знаешь, в чем проблема, Димон? В голосе, который по-прежнему звучал приглушенно, послышалась угроза. Сатуров начал разворачиваться в его сторону. Дима попятился назад. – Не в курсе, Сергей… – Одно дело, когда в куклу вселяется душа ребенка, который умер, но до этого жил. И совсем другое – когда туда попадает зародыш. Личинка, подохшая еще в материнской утробе. Один жизнь успел распробовать на вкус. А другой ничего, кроме черной пещеры женского брюха, не знал. Одному жить охота, а другому… Всекаешь, Димон? Сатуров повернулся полностью: – ТЕПЕРЬ ТЫ ВСЕКАЕШЬ? Хрюкающий смех раздавался из-под китайской маски, закрывавшей лицо мужчины. Маска была Сатурову мала. Края вжимались в кожу так плотно и с такой силой, что в тех местах, где они засели особенно глубоко, на щеках и втором подбородке, – из порезов сочилась густая и темная, практически черная кровь. – Такие дела, короч. Сатуров начал подниматься. От прилагаемого усилия кровь еще обильнее заструилась из-под краев маски. Ручьи ее сползали по волосатой груди и расчертили выпирающее брюхо сверху вниз. – Возьмешь мои тапки, Димон? – влажно прохлюпал Сатуров. А потом его живот раскрылся по намеченной кровью линии, и наружу выглянуло что-то похожее на морду китайского дракона, с волосами и усами, с пастью, полной изогнутых клыков, и горящими неземной зеленью глазами. Заорав от ужаса, Дима бегом кинулся к выходу. * * * Связка ключей тряслась в руках, пальцы не слушались. Он не сразу нашел нужный и не попал в скважину с первой попытки. А когда наконец пазл сложился, то, еще не успев открыть двери, Дима уже кричал: – Вера, Настя! Зашел, продолжая звать жену и дочку. – Настёна! Вера! Топ-топ-топ – пробежал кто-то маленький по коридору. – Ну слава богу, хоть ты тут… Вера! Вера, твою мать, почему на звонки не отвечаешь? – Мы здесь, милый, – игриво откликнулись из спальни. – Иди сюда. У нас для тебя маленький сюрприз… – Вера?.. – Дима включил свет. Жена лежала на кровати, пригвожденная к матрацу столовым ножом. Грудная клетка и живот Веры были вскрыты грубыми резкими ударами, будто женщину пытались разрезать напополам. Одеяло и простыни пропитались кровью, а лезвие ножа по самую рукоять погрузилось в широко распахнутый рот. Дима пошатнулся. Чтобы не упасть, пришлось схватиться рукой за дверной косяк. – Дмитрий, бедняжка. – Натали Сатурова поднялась с пола, голая и красная. Ровные зубы светились белым на окровавленном лице. Дима всхлипнул. У него задергался кадык. – Не расстраивайтесь, Дмитрий, она почти не страдала. И потом – из нее все равно не получилась бы хорошая мама для маленькой. Не при жизни, понимаете? Сатурова взялась обеими руками за рукоятку торчащего изо рта Веры ножа и потянула. – Наташа, – с трудом просипел Дима. – Где моя дочь? – О… Я думаю, она еще играет. – Натали Сатурова счастливо улыбнулась и одним легким движением руки перерезала себе горло. – Стой! – Дима кинулся к ней, подхватил оседающее бесчувственное тело. Пачкаясь в крови жены и ее убийцы, затряс худую и почти невесомую Натали так, что ее голова стала болтаться из стороны в сторону, выплескивая струйки крови из разрезанных артерий. – Где она, сука! Не смей сейчас подыхать, тварь! Где она? Где Настя?! – кричал Дима в лицо трупу, пытаясь зажать руками разрез, из которого все хлестало и хлестало красное. Поскользнувшись, едва не грохнулся на пол. Отпустил Сатурову – и та завалилась на кровать, поверх Веры. – НАСТЯ! Топ-топ-топ – послышалось в коридоре. – Настёна, ты тут? Дима выскочил из комнаты. Крича имя дочери, забежал в детскую, оттуда в ванную и на кухню. В последнюю очередь распахнул дверцы шкафа-купе. – Да где ж ты… Весь ужас произошедшего – смерть жены, бесследное исчезновение единственного ребенка – обрушился на и без того слабеющий разум Димы. Остатки сил покинули его. Колени стали ватными, ногу повело в сторону. Развернувшись перед шкафом, он осел на полку. Уперся затылком в покачивающиеся на вешалках зимние куртки и пальто. Скопившаяся на одежде пыль попала в глаза и нос. Какой-то частью разума он еще успел подумать, насколько же нелепо, должно быть, выглядит со стороны – перемазанный в крови, провалившийся в собственный шкаф, жалкий. А потом Дима чихнул. Одежда зашуршала. Куртки и пальто пришли в движение. Дима подумал о мертвой девочке, которая никогда не рождалась. Девочке, которая никогда не видела света дня и собственных родителей. Припомнил слова Сергея Сатурова, мертвого, зарезанного собственной сумасшедшей женой, которому хватило силы воли и после смерти попытаться донести до него жуткую истину. Что нерожденным детям лучше всего в их собственном мире – мире мертвых. Разве что мамы с папой не хватает. – Нас…тя? – всхлипнул Дима. – Ма-ма, – ответила пыльная мгла, и холодные пластиковые руки закрыли ему глаза.