Пара объявлений – на стене у «Пятерочки». Еще три – в подарок цветочному киоску. Дальше мимо небольшой аллейки, по одному листику на спинку каждой скамейки, на боковину каждого мусоросборника. Фото, фото, фото – пара сотен снимков каждое утро, вечером «отправить» и «удалить», чтобы освободить место для следующей порции. Маршрут у Юки простой – километра полтора от дома бабули до рыночной площади, а потом крюк и обратно, параллельной улицей, с остановками у отделения Сбера, музыкального училища, кафе. Затем задний двор школы, Дом культуры, детский сад. Напоследок – узкий проулок, ведущий к внутренним дворикам. Тут когда-то начали строить типографию, но владелец обанкротился во время кризиса, не поделил что-то с кредиторами. Однажды стройка вспыхнула посреди ночи, да так и осталась не завершена: обгоревшие скелеты пустующих перекрытий годами выглядывали из-за высокого бетонного ограждения. Оставленная строителями тропинка вдоль забора – идеальное место для расклейки объявлений, потому что машины здесь не ездят и многие жители окрестных домов срезают дорогу и ходят тут. Прежде чем нырнуть в проулок, Юки проверяет часы. Опоздание пять минут – не страшно. Бабуля еще спит, должно быть, а если и проснулась – не беда, скоро Юки уже будет дома. Узкий пустой проулок заканчивается загогулиной ведущего к дворам поворота. На заборе уже висит несколько объявлений типа «продам квартиру», «куплю квартиру». Топорщатся обрезки бумаги с номерами телефонов – будто чьи-то пальцы торчат из бетона. Юки вспоминает слова бабушки: «Они там, они все там. Прячутся под бумагой». Юки ежится под курточкой, но не от холода. Она идет вдоль стены, ища взглядом свободное место. Замирает перед одним из объявлений, рассматривает: «Пропал щенок», фото. Юки клеит рядом свое: «Веселая дурь, ищи нас в watsapp», ник. Сфотографировав, проверяет снимок – все хорошо, света хватает. Следует дальше. Еще пару раз останавливается, чтобы наклеить другую рекламу. Приближается к повороту, где забор образует угол. У нее в рюкзаке осталось еще штук пять листков для расклейки. Щедро выдавив остатки клея поверх чужих объявлений («Ищешь работу?», «Частный рипетитор», «Муж на час»), Юки лепит свои в ряд, одно рядом с другим («Быстрый займ под залог авто», «Сауна с хохотушками», «Праздник на дому»). Отступает на шаг, чтобы все, что нужно, попало в кадр. Нажимает кнопку, глядит на экран. Понимает, что вместо своих объявлений почему-то сфотографировала чужое – о пропаже человека. Лицо парня в телефоне кажется смутно знакомым… Не тот ли это, что махал рукой в тот раз на перекрестке? Но как, черт побери… Юки смотрит на стену, опять в телефон, на стену и в телефон. Клипса вываливается из уха и повисает на проводке. Шепоток Билли Айлиш похож на шелест бумаги, трущейся о бумагу. Объявления о пропаже на бетоне нет, оно существует только в виде фотографии в памяти ее мобильника. Раздается шорох. Юки смотрит назад, за поворот, – никого. Лишь подрагивают бумажные полоски с номерами телефонов. Как пальцы, как чертовы пальцы мертвецов, живущих за обоями. Странный шебуршащий звук повторяется. Юки прислушивается. Теперь слышно чуть более отчетливо: что-то трется по бетону. Скребет. Так знакомо, так… Рвется бумага. Она решительно возвращается в проулок. Звук доносится оттуда. Юки медленно заглядывает за угол. Кожей лица ощущает бетон – он словно украл ее дыхание и возвращает обратно мертвящим холодом. – Ба?.. За поворотом спиной к ней стоит старуха. Спутанные седые космы, серая ночнушка и такие же серые босые ноги, торчащие из-под подола. Пальцы яростно скребут стену. Обломанные ногти крошатся, цепляя шероховатую поверхность. Планируют вниз клочки бумаги. – Что ты тут делаешь? – говорит Юки, но тут же понимает, что эта безумная ведьма вовсе не ее бабуля. Просто похожа. Они, выжившие из ума, все похожи. Люди-обрывки. Старуха отрывает кусок объявления (это мое объявление, думает Юки отстраненно, как во сне) и подносит к лицу. Чавкает. Жрет. – Эй. Эй, вы что делаете! – окликает Юки, в то время как внутренний голос нашептывает ей: «Киселева, тебе что, делать нечего? Тебе что, больше всех надо?» Старуха замирает. Такие знакомые движения… Улыбается, зачем она улыбается? – Бабушка, вам помочь? Вы потерялись? «Киселева, кончай дурить!» – Может, вас отвести домой? Вы с какого дома, бабушка? Захихикав, старуха вдруг торопливо срывается с места и, прытко семеня тощими ножками, исчезает за поворотом. Почти сразу Юки слышит уже знакомый звук рвущейся бумаги и чавканье. Она идет на этот шум, возвращаясь вдоль забора обратно к входу в проулок. Краем глаза замечает в море усеивающих бетон листков объявление о пропаже котенка. В густой тени, отбрасываемой выгоревшим недостроем, тонут чавканье и прочие звуки. Юки осторожно поворачивает за угол и останавливается. Никого. Землю устилают обрывки объявлений – десятки обрывков, целая горка. Нагнувшись, Юки подбирает мятую и чуть влажную по краям бумагу, подносит к глазам, чтобы присмотреться повнимательнее. Это вовсе не объявление. Это – кусок рисунка из ее альбома. Самый уголок, с подписью автора – «Ю. Ки», то есть «Юлия Киселева». Костлявые старушечьи пальцы вонзаются в шею Юки, хватают за плечи, лезут под ребра, вырывая из легких воздух вместе со слабым вскриком. Ее разворачивают, тащат к ограждению и наверх, выше! Уши заполняет шорох, перед глазами мелькают лица, заклеенные тонкой полупрозрачной бумагой, под которой розовеет лишенное кожи мясо. Юки задыхается в окружении этих лиц – сколько же их тут?.. Другие руки упираются ей в бедра и поясницу, толкают снизу. Похожие на старух белесые существа с бумажными лицами проворно затаскивают Юки на забор, другие уже ждут по ту сторону. Ее тянут, ее рвут вниз с такой силой, что тело Юки резко сгибается. Трещит и лопается позвоночник, мобильник выпадает из потерявших чувствительность пальцев, а звук рвущейся бумаги становится невыносимо громким, вытесняя собой все остальное. * * * Если приподняться и заглянуть за ограждение, на территорию заброшенной типографии, где нашла пристанище сломленная Юки, то можно увидеть, что земля там устелена плотным слоем мусора. Измочаленное тело девушки с неестественно вывернутыми конечностями лежит в окружении останков животных. Из горы строительного хлама торчит плотно обклеенная бумагой собачья лапка, из мотка ржавой проволоки выглядывает кошачья голова в маске из газеты. Сама Юки незряче смотрит на небо. Капюшон сполз, из-под шапочки торчат длинные волосы – теперь уже совершенно седые. Собравшиеся вокруг мертвой Юки согбенные существа громко чавкают, тщательно пережевывая бумагу, сплевывают жвачку и лепят как следует промоченные слюной куски объявлений на ее лицо. Обрывок за обрывком, обрывок за обрывком, пока Юки не откроет глаза, чтобы посмотреть на мир своим новым бумажным сознанием. – Мальчик… – Мальчик, мальчик, мальчик… – Ма-альчик!.. – Ты потерялся… не слышишь… – Не помнишь?.. – Ма-альчик!.. – Мальчик… – Подожди, подожди, подожди… – Послушай… – Хотя бы… – Еще… – Одну… Метастазы Грозовая туча, тяжелая, с чернотой в утробе, преследовала Вадима от Курской области. Она двигалась хищной касаткой, не отставая от его автомобиля, словно гналась за мелкой рыбкой. Руслом служила федеральная трасса М-2 «Крым», она же Е105 на европейских картах, она же – бывшая Е-95. Вадим выехал из Киева ранним утром. Он планировал добраться до Москвы, опередив сумерки и предрекаемый синоптиками дождь. Но у таможни были свои планы. Пасхальным подарком всем водителям стала семичасовая пробка. Украину Вадим покинул после полудня. Под Курской дугой его поджидала туча. Сорок лет назад Всесоюзный Минтранс проложил «Крым» в обход населенных пунктов, дабы сделать трассу действительно скоростной; за окнами вадимовской «Шкоды-Форман» мелькали реки, холмы, острова рощиц, поселки. Некоторые села представляли собой скопление роскошных коттеджей, в других полным ходом шло строительство. Третьи же производили угнетающее впечатление. Вадим подметил: если название села написано на белой табличке – село живое, если на синей – вымирающее. В таких полумертвых, а то и вовсе заброшенных местечках запросто можно было снимать отечественный фильм ужасов. Прогнившие за зиму крыши, покосившиеся срубы. Мрачные избы, мечтающие о горожанине, который бы выкупил их, заново облицевал, вернул былую стройность.