Гришка осторожно выглянул из своего укрытия. Сначала с одной, потом с другой стороны от лесенки. Пусто. Снежное чудище не стояло на прежнем месте, но не видно его было и где-то еще. А если оно ПОД горкой?.. Еще медленнее Гришка нагнулся, чтобы посмотреть в сгустившуюся за лестничной решеткой тьму. Никого! Выдохнув, он обернулся – и получил холодный мокрый снежок прямо в лицо. Снег набился в нос, попал в глаза, ослепил. Гришку охватила паника – шарахнувшись, он наугад потянулся руками к лесенке, ухватился за одну перекладину, другую и быстро вскарабкался наверх, в деревянную башню на вершине. Здесь, прижавшись к тощей дощатой стенке, мальчик захныкал, утирая глаза единственной оставшейся у него варежкой: – Я больше так не буду, не буду, не буду, небуду-небуду-небуду… Теперь Гришка плакал не от смущения или обиды. Теперь он плакал от страха. Ему представлялось, что через секунду безумное снежное лицо появится в проеме входа и колкие ветки, прошив ткань куртки и старого свитера, вонзятся ему в самое сердце. Единственное, что удерживало Гришку от прыжка в другую сторону, на скат с горки, – понимание, что НА САМОМ ДЕЛЕ снеговик вполне может поджидать его как раз там, внизу. Немного успокоившись, Гришка подумал, что, видимо, белому великану сложно забраться вслед за ним – ног-то у него нет, никто не догадался вылепить. В таком случае здесь, в башенке, Гришка находился в безопасности. Он прекратил хныкать и прислушался. Внизу, где-то у подножия горки, хрустел снег. Где конкретно – Гришка определить не мог. Звук становился то громче, то тише, словно кто-то бродил вокруг укрытия. – Замерз небось, Григорий, – раздался снаружи знакомый голос. Баба Лида?.. Гришка не верил своему счастью. Может, добрая старушка все же простила его и вышла проверить, услышав шум с детской площадки? Может… – Может, с нами? Чайку… Ох, сейчас бы он с радостью и чая горяченького выпил, и сладкими леденцами заел. Гришка опустился на живот и пополз на голос, к скату с горы. Высунул нос наружу – да только опять никого не увидел. А голос раздался уже справа, из-за бортика горки: – Дурной мальчишка! Скверный! А потом вдруг слева: – Стишок про зайца знаешь? Не при детях будет сказано… Это уже голос Мишкиного папы был, его шутливые интонации. Гришка не понимал, что происходит. Вертел головой в одну сторону, в другую, вытягивал шею, но все напрасно – голоса взрослых слышались то тут, то там, но на площадке их самих не было. Вот тихо, шепотком, мужчина и женщина: – Имбецил-то, видала? Опять тут кукует… – Сдать бы в опеку его… – Вместе с мамашкой… – Шалавой… – Пьянь подзаборная… Что еще от такой уродиться могло? – И от кого… В самый последний момент до Гришки дошло – это все снеговик. Выманивает, отвлекает… Мальчик резко обернулся и увидел, как сверху, с островерхой крыши, в проем опускается громадная белая голова с блестящими точками-пуговицами вместо глаз и широко распахнутой черной пастью. – А У ТЯ СОПЬЯ ПЯД НОСЕМ! – завизжал детским голосом снеговик. – Мамка! – заорал Гришка, кубарем скатываясь по скользкой поверхности. Разогнавшись, он проскользил по укатанному снегу еще пару метров, до развалин своей скульптуры, где и замер, уткнувшись носом в желтый снег. Снег набился ему в рот, в рукава, за шиворот. В ушах стоял звон, перед глазами все кружилось. * * * – Гри-иша! – услышал он хриплый мамкин голос, доносящийся откуда-то издалека. Гришка перевернулся на спину. Последним, что он увидел, был громадный снежный шар, несущийся на него сверху по скату горки. * * * …Бодрствующих окон в доме уже почти не осталось. Площадка погрузилась во тьму. – Гри-иша! Гриша, ты где?.. Дрожащее пятно света метнулось в одну сторону, в другую, выхватывая то горку, то скамейку. Шатающейся походкой на площадку вышла, поводя вокруг мобильным с включенным фонариком, молодая брюнетка в расстегнутом пальто, накинутом прямо поверх домашнего халата. – Гри-иша!.. – Да брось ты, – оборвал хриплый мужской голос, тоже не очень трезвый. – У соседки вашей завтра найдем, у карги старой… – Отстань, Ашот! – истерично взвизгнула женщина. – Вот просто отстань и… Гриша? В слабом свете на краю площадки показалась темная фигура с неясными очертаниями. Когда парочка подошла ближе, стало понятно, что это всего лишь снеговик. – Видишь? Нет его тут. – Мужчина приобнял подругу за плечи, мягко развернул в сторону дома. – Давай-давай, а то как бы самим не околеть. Завтра разберемся… Снеговик провожал их безумной улыбкой самодовольного идиота. Глазки-пуговицы чуть поблескивали в темноте, а округлые снежные бока лоснились, как у довольного сытого кота. Там, внутри, под толстым слоем снега, постепенно растворялся Гришка. Его кости превращались в лед, кровь замерзала, а кожа и плоть становились снегом. Окруженный со всех сторон белым сиянием, Гришка ничего не слышал и не видел. И совсем-совсем не чувствовал холода. Наоборот – впервые за всю его короткую маленькую жизнь Гришке Сорокину сейчас было по-настоящему тепло. – Вот видишь, мальчик?.. – Понимаешь теперь, что такое настоящий холод?.. – Представляешь, насколько нужно заледенеть внутри, чтобы не чувствовать, как замерзаешь снаружи?.. – Бр-р-р… – Зато Гриша наконец поиграл с кем-то в снежки… – Снежки сами с ним поиграли… – Бр-р-р!.. – Но это не все, что мы можем тебе рассказать про игры… – Не все, не все, не все… – Это только начало… Лиза – Ну, вот так я и живу, – сказала Марина, завершив экскурсию. Эльдар рассеянно кивнул. Его взгляд блуждал по девичьей спальне, и все эти милые дамские безделушки: косметика, залепленный стикерами ноутбук, панды на простынях – казались ему чем-то чужеродным в огромной угрюмой комнате. Постер с модной рок-группой наполовину отклеился от обоев, словно толстые стены отторгали сиюминутное, предпочитая вечность, темноту кладовок, ледяной холод паркета. Батареи не хватало, чтобы согреть пространство, не согревали его и сердечки со смайликами. Вещи молодой хозяйки были лишь цветным островком посреди безразличного серого океана. – Тебе не понравилось? – спросила Марина.