Ох, папа. Мы ведь оба знаем, что это ложь. Все в комнате знают это. Вы, люди, не убиваете просто так. Старик и его коллеги медленно обступают Мои останки. Та малая толика, в которой еще теплится Моя всеобъемлющая любовь, слышит отголоски ваших человеческих мыслей. Ощущает вселенский холод научного и практического интереса. К Моему затухающему сиянию тянутся ваши трубки, совки, колбы. Вам нужны образцы первоцвета. – А ты уже цветешь, мальчик?.. – И пахнешь, и пахнешь, и пахнешь… – Как твоя бабушка, запертая в подвале… – Пахнешь, пахнешь… – Как думаешь, она уже нашла свой желтенький цветочек?.. – Цветочек, цветочек, цветочек… – Как думаешь, она умирала в муках?.. – О, мы расскажем тебе о смерти, мальчик… – О смерти, о смерти, о смерти… – Ведь смерть поджидает каждого… – Каждого, каждого, каждого… Бедные люди умрут в муках – Кажется, мы остались на пляже одни, – сказала Ира без эмоций в голосе – просто констатируя факт. Леша выглянул из-под широкого зонта с резвящимися дельфинами и, щурясь от жестокого полуденного солнца, убедился в правоте жены: по правую и по левую сторону от них узкий песочный пляж был совершенно пуст. Курортники предпочли переждать жару в своих пансионатах и съемных квартирах. Леша брезгливо поморщился, заметив, насколько грязным выглядит безлюдный пляж: граждане отдыхающие не утруждали себя уборкой, и песок устилали бумажки, липкие пакеты, крошки пахлавы, шелуха семечек и бесчисленные батальоны пивных бутылок. За пять дней, проведенных здесь, они с Ирой ни разу не видели уборщиков. Местные жители предпочитали торговлю, и заниматься грязной работой было некому. Единственными чистильщиками этого мусорника, выдаваемого за курорт, были чайки, в огромном количестве кружившие над побережьем. Так что утверждение жены все же было не совсем верным: кричащие птицы мешали их одиночеству. – Только мы и чайки, – произнес Леша, вытирая со лба пот. – Да, – сказала Ира. Леша, учитель русской литературы по образованию, обратил внимание на то, что любая беседа под палящим крымским солнцем автоматически превращается в бессвязный диалог двух сомнамбул. Море заражало ленью, лень вызывала тугоумие, и разговор не клеился. Он потянулся к полупустому пластиковому стакану, но пиво оказалось неприятно горячим. Леша заставил себя встать, чтобы выбросить пластик в заполненный до краев мусорный бак. – Ты куда? – спросила Ира, потягиваясь на изумрудного цвета полотенце. Полотенце украшали пальмы. Подстилку, с которой он только что встал, – серферы. – Мусор выброшу, – сказал он и, шаркая ногами в неудобных вьетнамках, направился к баку. – Голову прикрой, – посоветовала Ира вслед. Несмотря на то что до контейнера было всего-то метров двадцать, этот совет имел смысл: солнце било так прицельно, что даже короткая пробежка к воде могла обернуться потерей сознания. Леша вернулся и натянул на голову кепку. Бак находился на горке, с которой открывался вид весьма сомнительной красоты. С берега, где торчал их зонт, кругозор исчерпывался морской лазурью, но, поднявшись повыше, можно было понять, почему цена за комнату здесь мизерная. Сразу за пляжем находилось поросшее камышом болото, загрязненный придаток моря, источник бесчисленных комаров. И морепродуктов, расхваливаемых местными торговцами, – как подозревал Леша. Увы, зарплаты школьного учителя не хватало на Египты-Турции. Приходилось игнорировать мелкие неудобства вроде этого болота. Но, господи, неужели бюджетники не имеют права нормально отдохнуть? Леша поморщился, вдохнув запах плесени, тянущийся от болота. Даже разогретая под солнцем мусорная площадка воняла не так сильно. Порой он удивлялся наивности Иры, которая все еще верила, что однажды он разбогатеет и отвезет ее в менее зловонное место. Словно издеваясь над его финансовым положением, в выцветшем полуденном небе прожужжал кукурузник, оставляя после себя шлейф тумана. Сизый газ плавно опускался на камыши. В метре от курортников травили комаров, но результат от травли был нулевым, и поэтому Леша решил, что самолет с отравой послан лишь для того, чтобы создать очередные неудобства и напомнить о ветре в карманах. Он бросил стакан на груду мусора. Из-за бака появилась толстая чайка. Чайка посмотрела сперва на человека, потом на его приношения. Не удовлетворилась пластиковой подачкой и злобно, как показалось Леше, вскрикнула. Он пошел назад, к зонту, остро ощущая черный птичий глаз, свербящий спину. Мстительный черный глаз. – Может, пойдем домой? – предложил он, скользнув в тень возле жены. Имелась в виду душная каморка с лохмотьями марлевой сетки на грязных окнах, которую они арендовали у жизнерадостной еврейской семьи. – Нет, – буркнула Ира, вероятно прокрутив в голове расстояние между съемным жильем и пляжем, – лучше пересидим жару. Сейчас пиво принесут. Но, оглянувшись, оба засомневались, что хотя бы один крикун, катящий нагруженный товаром велосипед, доберется в такое время до их горячей точки. Из местных здесь были лишь чайки, прочесывающие территорию чуть поодаль. Леша открыл томик русского философа Розанова. Ира уткнулась в книжку некой Алены Водонаевой. Не одолев и одного предложения, она спросила: – Интересно? – Нормально. – Ясно. Она посмотрела на волны, зевнула и сняла лифчик. Он удивленно посмотрел на ее маленькие белые груди. – Ты что, люди увидят. – Нет же никого, – безразлично бросила она, растягиваясь на полотенце. Он вернулся к чтению. Через минуту Ира, которая не умела лежать спокойно и, как он, развлекать себя мыслями, погладила мужа по бедру и неловко ухватила за вялый холмик в его трусах. – Ну, – недовольно сказал он. – Так нет же никого. Романтика. Она попыталась состроить томную гримасу. За холмом прорычал кукурузник, и всякие надежды на эрекцию покинули Лешу. Он убрал руку жены и сказал: – Надеюсь, это безопасно. – Ты брюзга и циник. – Ты не знаешь, что такое циник. – Знаю! – Ну? Она недовольно сморщилась и перевернулась на бок. В нескольких метрах от зонта чайка подхватила пакет с креветочными панцирями, пробила клювом целлофан и стала выбирать содержимое. «Сколько она так пролежит?» – подумал Леша, имея в виду супругу. Иры не хватило и на полминуты. Встав, она поправила кепку и вышла в солнечный свет. – Перегреешься, – заметил он. – Ну и хрен с ним, – сказала она. Он подумал, что море неизменно красивое даже в таких Богом забытых городках, что любовь в романах не похожа на любовь в жизни и что есть вещи, насчет которых Василий Розанов серьезно ошибался. Посмотрев на супругу, он обнаружил ее ковыряющейся в чьем-то мусоре. – Проголодалась? – сострил он. – Хочу покормить чаек, – ответила Ира, вытаскивая из песка кукурузный початок. В полуденном воздухе стройное женское тело казалось подтаявшим миражом, и лишь голубые трусики удерживали его в фокусе. Крупногабаритная птица с хищным клокотанием побежала к Ире, а Леша вернулся к чтению. Мысли Розанова тяжело входили в его голову, и он думал, что читать было бы легче, если бы Ира умела кормить птиц молча. Но она предпочитала глупо повизгивать и через каждые двадцать секунд призывать его в свидетели, будто он никогда не видел, как эти падальщики клюют кукурузу. – Ну, смотри же, смотри! – кричала она. Он говорил: «Угу», – и еще ниже клонился к книге. – Она подошла так близко, смотри! – Я счастлив, – угрюмо молвил он, впечатывая нос в теплые от солнца страницы. Когда она завизжала, он высунул голову из тени и нервно поинтересовался: – Ты не могла бы?..