Руки Эзры едва заметно дрожали. Он стиснул их в кулаки. – В тот день разные люди говорили на разные темы. – Но помнишь ли ты конкретно ее слова? – Нет. Пророк сунул руки в складки своей сутаны. – Подсудимая назвала вас своим другом. Это правда? Эзра поколебался. Иммануэль не стала бы его винить, если бы он сейчас отрекся от нее. Любой здравомыслящий человек, если он хочет жить, поступил бы именно так. У него пока еще был шанс спастись. – Это правда. Иммануэль – моя подруга, верная подруга. Услышав эти слова, Иммануэль чуть не задохнулась всхлипом, и Эзра, должно быть, заметил, потому что придвинул свою руку к ней на полдюйма, и его теплые костяшки коснулись кончиков ее пальцев. Он впервые поднял на нее глаза. «Все хорошо, – казалось, говорил его взгляд, вторя словам, которые Эзра шептал ей на ухо в ночь смерти Лии. – С тобой все будет хорошо». Пророк обошел их кругом. Он был близко, так близко, что если бы Иммануэль просто протянула руку, то смогла бы ухватиться за рукоять его священного кинжала. Ее так и подмывало сделать это, отобрать клинок и вырезать символ на своей руке прямо здесь и сейчас. Но она понимала, что если предпримет такую попытку, стражники пророка застрелят ее на месте. Нет, лучше подождать. До резни было пока далеко. У нее еще оставалось время. Пророк опустился на корточки рядом с сыном. – Ответь мне, какие отношения связывают тебя с подсудимой? Какова природа вашей дружбы? Эзра с усилием сглотнул, переводя взгляд на отца. Он расправил плечи, словно крепился, чтобы заговорить. – Я виновен во всех выдвинутых против меня обвинениях. Иммануэль невиновна. Все прегрешения и преступления, в которых ее могли уличить, были совершены по моему указанию, и только поэтому. Жуткий, всепоглощающий стон поднялся среди собравшихся. Многие открыто рыдали, другие рвали на себе одежду. Дети жались к юбкам матерей, а самые набожные из прихожан уже преклоняли колени в молитве. Их преемник предал их. Пророк, волоча подол сутаны по полу, медленно приблизился к алтарю. – Ты хочешь сказать, что это ты пробудил злые силы в Иммануэль Мур? Ты призвал их? – Он повернулся, чтобы укоризненно ткнуть в сына пальцем. – И все бедствия обрушились на нас из-за тебя? Эзра кивнул. Мускулы перекатились под его рубашкой, когда он уперся обеими руками в алтарь. – Да. Это правда. – И ты воспользовался ее силой, чтобы завладеть титулом пророка, что делает тебя еретиком. Лжепророком. Это был не вопрос, но Эзра все равно ответил: – Да. Его признание вызвало рев возмущения. На смену горю пришел шок, а шоку – гнев. Толпа шипела, тряся кулаками, топая ногами и крича. Эхо их криков рвалось и металось между стенами. На этот раз пророк позволил им покричать. – Нет, – сказала Иммануэль, но ее голос затерялся в хаосе толпы. В этот момент она не думала о своей вине и невиновности. Она не думала ни о сигиле, ни о Вефиле, ни об обладании силой бедствий. Все ее мысли были только об Эзре и о серьезной опасности, которую он навлек на себя своим ложным признанием. – Он лжет. Это неправда! Она ни слова больше не успела сказать в знак протеста, потому что в этот момент стражники пророка прорвались вперед, чтобы забрать Эзру. Схватив его под руки, они потащили его обратно к дверям собора. – Благодарю за исповедь, – сказал Пророк. – Суд берет перерыв. Глава 35 Иногда мне кажется, что он меня любит. Не самоотверженно, не так, как ты, но как будто с голодом. В такой любви есть сила, но есть и жестокость. Я часто думаю, что со мной станет, когда эта жестокость даст о себе знать. Из письма Мириам Мур Иммануэль проснулась от того, что ее окатили ледяной водой и ударили по ребрам. – Подъем. Поморщившись, она приоткрыла глаза и посмотрела на нависшего над ней стражника. Он, как и все остальные слуги, приходившие в камеру Иммануэль, чтобы пытать и мучить ее, носил маску вокруг рта, как будто боялся, что через дыхание заразится ее грехом. В руках он держал тяжелую масляную лампу, которая светила так ярко, что Иммануэль приходилось щуриться, чтобы не ослепнуть. Не говоря ни слова, она заставила себя встать с холодного каменного пола на ноги. Стражник вел Иммануэль коридорами Обители, не снимая кандалов. Она пыталась запомнить дорогу, которой шла – дважды налево, один раз направо, три раза налево, четыре направо, остановиться у железной двери, – но все зря. Из-за темноты невозможно было отличить один коридор от другого. – Куда ты меня ведешь? – спросила она, презирая дрожь в своем голосе. Стражник не ответил. Они пошли дальше. С каждым шагом Иммануэль становилось все сложнее сосредотачиваться, и ей пришлось отказаться от идеи с заучиванием маршрута и все силы направить на то, чтобы просто держаться на ногах. У нее кружилась голова, и ноги казались ватными. Потом ее начало трясти, и она даже не знала, от страха это, или от голода, или от того и другого сразу. Пока они петляли по коридорам, мыслями Иммануэль возвращалась к Эзре – к его ложному признанию, его самопожертвованию, ко всему, сказанному и сделанному, чтобы спасти ее. Это было абсолютно бессмысленно с его стороны, он не мог не понимать этого. Иммануэль подписала себе приговор в тот самый момент, когда покинула дом Муров. Но он пытался ее выгородить, вопреки всему, он даже солгал под святой присягой, променяв свое наследие, свою свободу, свою жизнь – на ее. Он принес огромную жертву ради нее, и Иммануэль была ему за это признательна. Она только надеялась, что удача окажется на ее стороне, и ей представится шанс сказать ему об этом лично. После долгого, безмолвного путешествия по Обители стражник вывел ее в пустой коридор. Тот упирался в огромную деревянную дверь во всю стену. Когда они подошли ближе, дверь распахнулась, и оттуда в коридорную темень вышла Эстер. Она была растрепана, юбки помяты, лиф платья небрежно зашнурован. Ее распущенные волосы рассыпались по плечам, а глаза покраснели и опухли. Проходя мимо них, она бросила на Иммануэль взгляд, полный такой ненависти, что у нее прошел мороз по коже. Стражник дернул кандалы Иммануэль, таща ее за собой, а Эстер исчезла в темноте коридора. Больно ударив ее между лопаток, стражник втолкнул ее в проем, и дверь за ней захлопнулась. Иммануэль замерла на пороге, боясь пошевелиться. Она осмотрела открывшуюся ей комнату. У дальней стены, по самому ее центру, стояла кровать с таким большим матрасом, что на ней легко уместились бы пять человек. Матрас был водружен на массивной раме из кованого железа, узором и работой подозрительно напоминающей главные ворота Обители. Над кроватью висел большой ржавый палаш, который выглядел таким старым, что Иммануэль не удивилась бы, узнав, что его первым владельцем был кто-то из рыцарей-поборников эпохи Священной Войны. По обе стороны клинка располагались окна, выходящие, вероятно, на равнину, хотя Иммануль оставалось только догадываться – за окном было темно и ничего не видно дальше нескольких дюймов за подоконником. – Как любезно с твоей стороны меня посетить. Иммануэль подскочила и, обернувшись, увидела мужчину, сидящего в дальнем углу комнаты, склонившись над невысоким письменным столом. Свет масляной лампы туда не доставал, и окружающую темень почти ничто не разбавляло, поэтому Иммануэль потребовалось несколько секунд, чтобы узнать его, пока ее глаза привыкали к темноте. Пророк. А это, догадалась она, были его личные покои. После продолжительного молчания пророк оторвал взгляд от своих бумаг и внимательно посмотрел на нее. В свете свечи, мерцающей на столе, она увидела шрам, перерезавший его шею. – Обычно женщинам, поступающим на покаяние, обрезают волосы. Стражники стригут их, как овец, чтобы не разводить вшей, но я попросил сделать для тебя исключение. – Он выжидающе уставился на нее, словно надеясь на благодарность. Ее не последовало. – Знаешь ли ты, зачем я пригласил тебя? Она вспомнила о том, что рассказала ей Лия, о том, как пророк воспользовался ею, ее невинностью, когда она была совсем еще ребенком, несущим послушание. Отбросив страх, она отрицательно покачала головой. Пророк обмакнул перо в чернильницу и нацарапал что-то внизу письма. – Попробуй угадать. – Я… понятия не имею. Он нахмурился. – А мне говорили, у тебя богатое воображение. Я огорчен твоей немногословностью. – Я очень устала, сэр. – Устала? – он вскинул одну бровь. – Ты хоть примерно представляешь, который сейчас час? Иммануэль выглянула в окно, во мрак далеких равнин. Она покачала головой. – Сейчас полдень, – сказал он. – Солнце не всходило с той ночи, когда мои стражники пустились за тобой в погоню. Некоторые полагают, что оно больше никогда не взойдет. – Он смерил ее взглядом с головы до ног, и она подумала о том, скольким девушкам причиняли боль в этой комнате. – Трудно поверить, даже когда ты стоишь прямо передо мной. Девушка, способная затмить солнце и погасить звезды… просто так. – Я не накладывала это проклятие. Глаза пророка сверкнули. Он наклонился, открыл один из ящиков стола и достал оттуда дневник Мириам. – Тогда скажи мне, зачем такой невинной девушке, как ты, ведьмина книга заклинаний? Дневник перед глазами Иммануэль поплыл и задвоился, и комната начала вращаться. У нее подкосились колени, и она начала слабо пятиться, пока не ухватилась за столбец кровати. Пророк снова перевел взгляд на письмо. Она отметила, что у него на шее висит священный кинжал, то самое оружие, необходимое ей, чтобы начертать обращающий сигил. Если бы она только могла протянуть руку и взять его…