– Я знаю, что не о такой внучке ты мечтала, и не такой меня воспитывала. Если я начну перечислять все свои грехи, мы проведем тут полночи, и за это я прошу у тебя прощения. Если бы я могла стать лучше, ради тебя я бы это сделала. Но поверь моему слову, я не могу быть той, кем ты хочешь меня видеть. И ухожу я сейчас затем, чтобы спасти людей. – В грехе нет спасения, Иммануэль. Только отчаяние. По щеке Иммануэль скатилась слеза, потом еще одна. Она не стала их вытирать. – Я знаю. – Твоя мать в свое время говорила что-то очень похожее. В тот день, когда я поймала ее в лесу в объятиях этого проклятого фермера, она сказала, что все знает, все понимает. Но ничего она не понимала. Сама знаешь, до чего довели ее грехи и эгоизм. – Я не моя мать. И никогда ею не была. – Нет, но ты дочь своей матери. Ты похожа на нее больше, чем на кого бы то ни было, несмотря на все мои молитвы, на все усилия, которые я прилагала, чтобы уберечь тебя от повторения ее судьбы. Теперь я это вижу. Глупо было надеяться, что все могло сложиться иначе. Иммануэль сделала к ней полшага. – Марта… – Нет, – старуха выставила перед собой руку и отпрянула, словно боялась, что Иммануэль набросится на нее и ударит. – Ты сделала свой выбор. Только имей в виду, если ты уйдешь сейчас, домой можешь не возвращаться. Как только ты выйдешь за эту дверь, назад дороги не будет. На порог я тебя не пущу. Иммануэль утерла нос рукавом и попыталась взять себя в руки. Сквозь стоящие в глазах слезы она едва видела Марту. – Я не хотела тебя разочаровывать, – ее голос сорвался на полуслове. – Больше всего на свете я хотела, чтобы ты мной гордилась, но теперь я знаю, что этому не суждено было случиться, и мне очень жаль. Прости меня. Марта ничего не ответила, но когда Иммануэль повернулась к двери, с губ женщины сорвался всхлип, и она зажала рот рукой в тщетной попытке приглушить его. В эту минуту, глядя на слезы Марты, Иммануэль захотелось передумать. Ей хотелось отбросить рюкзак, покаяться во всех грехах и заколоть барана в грядущую субботу, чтобы искупить свою вину. Вдруг этого хватит. Вдруг бедствия кончатся, и она сможет начать сначала, вернуться к жизни, которой жила прежде. Может, было еще не поздно. Но потом она вспомнила свое видение: резню в церкви, горы трупов на полу и на скамейках, ее близкие – среди мертвецов. Если она останется, то поплатится за это их жизнями, и жизнями несметного множества других. Она не могла так поступить, даже ради мечты, которая умерла в тот самый день, когда Мириам нацарапала ее имя на стенах хижины в лесу. И, не говоря больше ни слова, Иммануэль повернулась спиной к Марте – спиной ко всему, из чего состояла ее жизнь, – открыла дверь и растворилась в ночи. Глава 29 С темнотой приходит грех. Из сочинений пророка Энеха Иммануэль бежала сквозь ночь по равнинам Перелесья, разбирая дорогу при свете пламени погребальных костров. Они с Эзрой договорились встретиться за воротами Обители, у главной дороги на полпути к деревне. Она схватилась за бок, задыхаясь на бегу, чувствуя, как горят легкие от дыма костров. Но она бежала, не останавливаясь, превозмогая боль, по темноте, которая будто сгущалась с каждым ее шагом. Как скоро весть о ее исчезновении разлетится по Вефилю, было лишь вопросом времени. На нее объявят охоту, и если поймают, то приволокут в Обитель, где заставят нести покаяние, расплачиваясь за преступления против церкви. Она не могла этого допустить. Меньше часа ушло у Иммануэль на то, чтобы добраться до ворот Обители. Эзра дожидался ее возле груженной припасами повозки, запряженной вороным конем. – Я просила только о пропуске, – пробормотала Иммануэль, обескураженная его щедростью. – Вовсе не нужно было снаряжать мне целый экипаж. – Еще как нужно. Какая польза от пропуска за ворота, если у тебя с собой нет ничего необходимого для выживания в дикой местности за пределами города? Ладно, не будем терять времени, нужно выехать прежде, чем нас увидит патруль стражи. Сейчас разрешение на выход из города есть у нас обоих, но если отец раскроет наш план побега и отзовет пропуска, неприятностей будет – не оберешься. Иммануэль только сейчас заметила, что у Эзры за спиной висела такая же заплечная сумка, как и у нее. – Подожди… у нас обоих? Он кивнул. – Я подделал пропуска и тебе, и себе. Леса там слишком опасны, чтобы гулять по ним в одиночку, – он похлопал коня по загривку, и тот недовольно заржал. – Я довезу тебя туда, куда тебе нужно. – Но ты скоро станешь пророком. Здесь твой дом, твоя паства… – Именно поэтому я должен проследить, чтобы ты благополучно добралась до своей бабушки. Я – преемник пророка, и на мне лежит не меньшая ответственность за спасение Вефиля, чем на тебе. С этого момента все, что мы делаем, мы делаем вместе. – Ты и так уже сделал более чем достаточно. Вовсе не обязательно переворачивать свою жизнь вверх дном. Эзра стиснул челюсти. – Некоторое время назад я дал тебе слово, что буду защищать тех, кто не может защитить себя сам. И сейчас я еду с тобой, чтобы мы вместе нашли способ покончить с бедствиями. Нравится тебе это или нет. И вдвоем они покатили долгой дорогой в деревню. Эзра понукал лошадь, и Иммануэль обратила внимание на костяшки его пальцев, побелевшие от того, как крепко он вцепился в поводья. Иммануэль сидела с ним рядом и куталась в пальто из темной шерсти, которое надел на нее Эзра, низко натянув на лоб капюшон, пряча лицо от случайных ночных прохожих. Они были уже на полпути к деревне, когда зазвонил соборный колокол. Иммануэль повернулась на скамье, пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте. – Ты это слышал? Эзра кивнул и достал что-то из кузова повозки. – Думаешь, это по наши души? – спросила Иммануэль. – Неужели нас уже ищут? – Если так, – отозвался Эзра, снова поворачиваясь к дороге, теперь уже держа в руке ружье, – то они пожалеют об этом. Перезвон колоколов становился все громче, звуча в такт учащенному сердцебиению Иммануэль. – Эзра. Ты же не серьезно. Мы не можем… Эзра щелкнул поводьями, и лошадь припустила галопом. – Я обещал, что проведу тебя через ворота, – прокричал он поверх топота копыт, – и я сдержу свое слово. Лес по бокам от них расплывался, тени смазывались, а конь продолжал набирать скорость. Эзра оглянулся через плечо и выругался. – Вот проклятье! Иммануэль тоже повернулась, проследив за его взглядом, и увидела позади два дрожащих в далекой тьме огонька. Всадники. Стража пророка. «Марта», – осенило ее. Она видела, как ушла Иммануэль, а всего в десяти минутах езды верхом от фермы располагался окраинный караульный пост. Похоже, Марта направилась туда и донесла на нее, чтобы стража вернула ее назад. Марта предала ее, и теперь, когда церковь знала о прегрешениях Иммануэль, стража достанет ее из-под земли, чтобы наказать за содеянное. И ей не будет пощады. – Надеюсь, ты успела помолиться, – сказал Эзра, перекрикивая ветер, – потому что к рассвету грехов за нами прибавится. Возьми-ка, – он сунул поводья ей в руки, и Иммануэль пришлось упереться ногами в дно повозки, чтобы не слететь со скамейки. Эзра с ружьем в руке перебрался в кузов повозки. – Держи вожжи ровно, но постарайся не тормозить. Не позволяй лошади сбавлять шаг. – Что ты задумал? – спросила Иммануэль. Вожжи больно натирали ладони, и она боялась изодрать их в мясо. В темноте позади них огни становились ярче, крупнее, и Иммануэль уже могла различить силуэт одинокого всадника, несущегося за ними вдогонку. Эзра вскинул ружье и, зажмурив один глаз, посмотрел в прицел. Положил палец на спусковой крючок. – Выиграю время. Дальнейшее она помнила отдельными вспышками. Из черноты вынырнул всадник в плаще, у него на груди болтался священный кинжал, а его лошадь неслась прямо на них. Кто-то закричал. Над ухом Иммануэль просвистела пуля. Эзра нажал на курок. Почти настигший их стражник вывалился из седла и неподвижно упал на дорогу, и в пыли рядом с ним догорало масло его разбитого фонаря. Еще один огонек в темноте с юга, еще один приближающийся всадник. Пули прошили тьму, и Иммануэль низко пригнулась, щелкнув поводьями и подгоняя лошадь вперед. Эзра сделал несколько предупредительных выстрелов в темноту, вынуждая всадников отступить, только для того, чтобы на смену им с поднятыми винтовками из темноты вышли другие, выкрикивая в ночь приказы и проклятия. Иммануэль гнала лошадь вперед, но всадники были быстрее, и когда на западе замерцали новые фонари, она поняла, что бегство бессмысленно. Надежды не было. – Мы не успеем, – крикнула она сквозь ревущий ветер, не обращая внимания на поводья, глубоко впившиеся в кожу. – Их слишком много!