– Кто вы? – закричала я. – Отвечайте! Либо вы ответите, либо я дух из вас вышибу! И как я планировала вышибить из него дух с моим-то ростом метр с кепкой? Тем не менее он был впечатлен. – Не надо, Соня, не сердись. – Объясняйтесь, – игнорируя свое имя, я свирепо топнула сапогом, взметнув сноп снежных брызг. – Я твой отец. Я улыбнулась маниакальной, больной улыбкой. После такой люди в фильмах пускают себе пулю в висок. – Очаровательно. Вдруг объявившийся отец. Теперь моя жизнь окончательно превратилась в дешевый мексиканский сериал. Так последуем же традиции – прервемся на самом интересном месте! Не желаю вас слушать! И, лихо развернувшись на каблуках, я зашагала вниз по улице. Глава 15: Мудрость Софии Разумеется, дальше двух метров я не ушла. Кто бы ушел, услышав такое? – Вот как? – развернувшись, я уставилась на него со смесью любопытства и презрения. – Мой отец умер много лет назад. А вы, рискну предположить, живы. – Так я и был жив все это время. – Вы даже не похожи на него. – Но я твой отец, – вид у него стал как у побитой собаки, смотреть противно. – С чего мне тебя обманывать? – Вот это мне и хотелось бы узнать. Как же так получилось, мой дорогой папочка, что вы куда-то провалились на долгие годы? Давай, объясняйся, мне интересно, как ты вывернешься. – Я ушел от твоей матери, когда тебе было четыре года. Соня, неужели ты совсем не помнишь меня? – Вас? Я помню другого человека! И никто не уходил от моей матери! – (От такой женщины разве что уползешь с переломанным хребтом, и то если повезет). – И вообще, разве вы летчик? – Летчик? – растерялся он. – Почему летчик? – Потому что мой отец был летчик! И красавец! И герой! И пальцы у него были музыкальные! Вам далеко до него! – Неужели Галька так промыла тебе мозги? Вот стерва! – возмутился мой мнимый папочка, сжимая кулаки. – Эй, полегче! Вы оскорбляете мою мать! Вы не имеете права так говорить… даже если это и правда. И откуда вы знаете, как ее зовут? И как меня зовут? – Соня, у тебя есть его фотография? – Папина? – Да, летчика. У меня была фотография. В кошельке. Фотографию мне сунула мама, и я убрала ее за календарик. Нечего папе пялиться на меня, как будто я разочарование всей его жизни. – Вот. Он глянул, и его брови поползли к кромке волос. – Так это ж Валерка! – Нет, его звали Анатолий. – Анатолий – это я. А это Валерка. Он с нами в Техунивере учился. И не был он никаким летчиком. Он просто модельки самолетов коллекционировал. Все это у меня в голове не укладывалось. Тем более сегодня. Слишком много событий на одну мою бедную голову. – Но я же видела его на фотографиях вместе с мамой. – Так они дружили. То есть приятельствовали. Чего уж там, она за ним бегала, пока он не женился и не уехал на Север. Он до сих в Норильске живет. Слушай, ты помнишь Барби? Я ездил в командировку в Москву и купил тебе настоящую Барби. Как в рекламе. Это был подарок тебе на пятилетие. – О настоящей Барби я могла только мечтать. Потому что ее у меня никогда не было. Только китайская Санди. Зато три штуки. – А книжки? Книжки-то она тебе передавала? Тебе всегда нравились книги… Я покупал их стопками. «Алиса в Стране Чудес», Кир Булычев, помнишь? – На «Алису» я себе сама накопила. А Булычева я не читала в детстве. Лицо Анатолия потемнело. – Но рюкзак-то она не могла выбросить. Ты должна была пойти с ним в первый класс. Такой розовый. Со светоотражающими полосами. На нем была нарисована… – Принцесса, – выдохнула я. – Точно. Ты помнишь? Снег падал и таял на наших лицах, отчего казалось, что мы плачем. Но мы, конечно, не плакали. Мы были в полном обалдении от вскрывшихся обстоятельств. – Но почему… после того, как вы бросили нас… – Я бросил ее, – перебил он. – Я не собирался бросать тебя. Но после этого обнаружил, что она готова превратить в ад и мое, и твое существование, если я продолжу видеться с тобой. И своего добилась: постепенно наше общение сошло к нулю. Она даже не передавала тебе мои подарки! Ты помнишь, как это было? Как она кричала на меня, и ты плакала? – Не помню, – ответила я и потерла виски, чувствуя внезапно начавшуюся головную боль. Хотя что, в действительности, я помнила? Только байки о мифическом трагически погибшем отце, которые мои мать пересказывала снова и снова. Но за ними клубился туман, такой плотный, что мог скрывать все, что угодно. – Я передавал деньги на твое воспитание. Хотя бы это я мог сделать. Деньги – единственное, что она брала от меня с готовностью. – Но потом… когда я стала взрослая… почему ты не попытался связаться со мной? – Я пытался! Я звонил тебе! Когда тебе было тринадцать… и четырнадцать… и пятнадцать… «Я твой папа», – говорил я тебе. А ты кричала на меня: «Я тебя ненавижу! Не звони мне больше!» И я подумал, что заслужил этого, ведь я был виноват перед тобой. – Но… черт! Это из-за одноклассников! Они постоянно названивали мне и несли всякую чушь, меняя голоса! Я думала, это они балуются! – Их глупые развлечения стоили нам в итоге многих лет общения, – грустно резюмировал отец. – А потом? Почему ты снова решил попытаться? Почему начал преследовать меня? – После тех неудачных телефонных разговоров я отступил. Я решил, что ты справишься без меня. Постепенно я привык к мысли, что не нужен тебе. Ты выросла, и я надеялся, что у тебя все в порядке… или, может, мне было удобно так считать. А потом я увидел ту передачу, «Большая терка» с Монаховым… давно, еще летом… и понял, что ты несчастлива. – И промедлил аж до зимы. – Да, – виновато сознался он. – Потому что мне было… страшно. С одной стороны, его трусость злила. С другой стороны, я вдруг узнала в его нерешительности себя, и мне стало легче. – Я позвонил твоей матери. Но ты давно не жила в той квартире, и Галя отказалась дать мне твой новый адрес. Тогда я начал караулить тебя поблизости, ожидая, что ты придешь навестить ее. Так и произошло. Постепенно я разузнал все, что мне нужно, но продолжал следить. Потому что… – Все еще не решался подойти. Он поежился. – Именно. Я боялся, что ты ненавидишь меня. – Знаешь, сейчас я должна идти. Запиши мой номер телефона… и мне напиши свой. Хотелось бы встретиться в другом месте… и в другой день. – Соня… – Да? Его голова была низко опущена. – За те пять лет, что мы прожили вместе с твоей матерью, я никогда не был достаточно хорош для нее. Это было очень тяжело. – Я знаю. Я прожила с ней двадцать четыре года. Я сама не ведала, что в моей улыбке. Осуждение, сочувствие или же только грусть. Я подумаю обо всем этом завтра, как Скарлетт О'Хара. А сейчас я пойду. К тому времени, как я добралась до квартиры матери, я раскалилась от ярости так, что снег таял в радиусе трех метров от меня. Вспомнив, что застать врага врасплох – залог победы, я не стала деликатничать и от души заколотила в дверь ногой. – Это что за номер? – открыв дверь, рявкнула мама, но я влетела в квартиру, даже не глянув на нее.