– Но… – Возьми себя в руки. Я угрюмо примолкла. Роланд умеет выбирать выражения. «Формальные процедуры». Мы осуществим формальные процедуры, подвергнемся акту бракосочетания и приступим к выполнению супружеских обязанностей, влача наше унылое совместное существование до тех пор, пока не наступит смерть – с заключением врача и регистрацией в документах. Толковый врач, возможно, признал бы Роланда мертвым уже сейчас. На меня накатила волна раздражения. Сухарь! Лопатой хочется стукнуть, лишь бы услышать, как он завизжит! Веди уже себя по-человечески! Я перевела взгляд на Роланда. Позади него за стеклом метались снежинки. Прямой нос, твердые, плотно сжатые губы. Красивый профиль, и весь целиком Роланд красивый. Хоть в музей выставляй. Экскурсоводы говорили бы про него, что этот экспонат характеризуется безжизненностью черт, присущей для работ какой-то там эпохи. Вздохнув, я снова начала смотреть прямо перед собой. Юра встретил мой взгляд в зеркальце над ветровым стеклом и пальцами изобразил шагающие ноги: «Уходи». Нет, это очаровательно. Все знают, что я должна делать. Только я не знаю. Роланд определенно вызывал у меня сомнения. Большие сомнения вызывал только Эрик. – И вообще Новый год семейный праздник, – пробормотала я. – Я всегда встречаю его с мамой и бабушкой. – Возьми их с собой. Если ты отвечаешь за их поведение. Во-первых, я за свое-то поведение не могла отвечать. Во-вторых, я солгала: прошлый Новый год я провела в компании сначала бутылки водки, а потом унитаза. И, разглядывая кусочки оливье на фаянсовом дне, благодарила небеса, что я хотя бы не с мамой. – Мне нечего надеть, – выдала я свой последний аргумент. – Мы купим все необходимое. Назавтра мы поехали в бутик и купили все необходимое – ну, смотря что считать необходимым. Это был наилучший момент, чтобы поиграть в крестьянку и лорда, но вместо этого, примеряя строгие костюмы и жесткие платья, я размышляла, догадывается ли Роланд, что все эти шикарные тряпки в действительности не больше, чем униформа для определенной категории людей – как баварское платьице официантки или комбинезон ассенизатора. Воздух в зале был ароматизирован, и от приторной вони у меня кружилась голова. Мраморный пол, отшлифованный до зеркального блеска, отражал почти так же хорошо, как зеркало – расставив ноги, я могла видеть свои трусы. Чего уж там, и вон у той женщины в короткой юбке тоже. Я ощущала себя то ли Золушкой, то ли Марианной из сериала «Богатые тоже плачут», то ли еще какой-нибудь нищенкой, забравшейся чересчур высоко. В моем мире бегали по распродажам и гордились тем, что знают, где купить недорогую и обалденную на вкус пиццу. А это был не мой мир. Здесь в косметическом отделе за раз оставляли всю мою зарплату, и туфли стоили на один ноль больше, чем это прилично. Но я уже начала понимать, что, вопреки утверждению ценника, вещи не обязательно стоят дорого. Иногда они просто переоценены. На следующий день, по настоянию Роланда, я пришла в офис в новом костюме, и Диана, много дней меня не замечавшая, подняла голову и окинула меня полным неприятного удивления взглядом: – Профинансировали? – Нет, купила в дисконте. За 500 рублей. – Ври дальше, – посоветовала Диана с грубой интонацией дворовой девчонки. Сквозь плотный слой моего пофигизма блеснул огонек гнева. Предательница. Когда она была мне нужна, отвернулась от меня! Мне захотелось вылить ей на голову кофе из моей кружки. Или зашвырнуть в нее календарем. Или стукнуть ее степлером по лбу. Потом все успокоилось. – Ты обвиняешь меня в меркантильности? – ледяным тоном уточнила я. – Лучше я буду считать тебя меркантильной. Иначе мне пришлось бы решить, что ты круглая дура, – Диана отвернулась к компьютеру. Своей смертью она не помрет, это точно. Пришла Ирина, даже не кивнув в нашу сторону. Я подозревала, что ее отношение ко мне изменится, как только она узнает о моем романе с Роландом (если происходящее между нами можно назвать романом), но пока хранила свою тайну. Игнорируя начальницу в ответ, я встала и прошла мимо. Запершись в кабинке туалета, я села на крышку унитаза и отправила эсэмэску Деструктору: «Привет. Я скучаю». Мне не хотелось даже себе самой признаваться, сколько сообщений ему я отправила с конца ноября. Каждый день, как ритуал. Я прождала долго, разрывая в клочки кусок туалетной бумаги, но так и не дождалась ответа. Как и всегда. Его молчание не расстраивало меня. Оно заставляло пустоту внутри меня увеличиваться. За две недели до новогодних каникул Ирина объявила, что намерена расширить наш отдел. Проект «Натюрлих» к тому времени безнадежно завяз и медленно погружался в ил, а мы, доблестные сотрудники отдела по подбору персонала, стояли на бережку и махали ему платочками. Под присмотром Ирины мы предпринимали вялые попытки изобразить деятельность, но стоило надзирательнице отойти, и все возвращалось на круги своя: Аня рылась в Сети в поисках свадебных аксессуаров, Диана изучала статьи о декоративной отделке дома, а я читала «Невесту Коупленда». Вероятно, это можно назвать саботажем. С другой стороны, если деятельность не приносит результата, не проще ли с тем же успехом, то есть никаким, сесть и расслабиться? Компания «Натюрлих» категорически отказалась пересмотреть условия для консультантов. Несколько подобранных нами девушек вышли на работу в «поля», но быстро сбежали, напуганные невыполнимым планом и постоянными штрафами, низводящими и без того низкий заработок до уровня плинтуса. Когда Ирина намекнула, что, как не справляющиеся со своими обязанностями, мы можем быть уволены, Диана зевнула. К поиску бойцов, способных переломить ситуацию, Ирина приступила самостоятельно, заявив, что у нее собственные критерии отбора. – Флаг ей в зад, – откомментировала Диана. – То есть в руки. Первой, на кого пал выбор Ирины, стала Женевьева. Женевьева была наполовину француженка и большую часть своей жизни прожила во Франции, пока семье не пришлось переехать в Россию в связи с работой отца. – Я люблю все французское, – заявила Ирина. – Тогда французской ей болезни23, – пожелала Диана. Далее были избраны Валентина (потому что она закончила тот же университет, что и Ирина), Барбара, потому что у нее редкое красивое имя, и Дарья, потому что Дарья племянница соседки подруги Ангелины. Команда Ирининой мечты выходила на работу в следующий понедельник. – Вилли, Билли и Дилли24, – порадовалась Диана. – И Женевьева. Нет, я не уволюсь. Как можно такой цирк пропустить. К приходу новеньких мы должны были подготовить рабочие места. То есть впихнуть еще ряд столов на ту же площадь. Пока мы с Аней, пыхтя, двигали столы, повинуясь хаотичным указаниям Ирины, Диана исчезла и вернулась с парочкой парней из IT, мужественно согласившихся помочь. В результате перестановки наш ряд сместился к самой стене, и я оказалась втиснута в шкаф позади меня. Теперь выбраться из-за стола стало не так-то просто, а столешница упиралась в ребра. Стеклянная перегородка наступала, вызывая чувство клаустрофобии. – Всем удобно, – самодовольно заявила Ирина, падая на свое кресло и откидываясь на спинку с чувством выполненного долга, как будто я не подходила к ней трижды, жалуясь на дискомфорт. В понедельник нашим взорам предстали Вилли, Билли и Дилли (и Женевьева), и критерий отбора Ирины стал всем ясен. Женевьева была очень худая. У нее были большие, но бесцветные глаза, и жиденькие серые волосы, все время норовящие сбиться в колтуны. Валентина оказалась маленькой и кривобокой, с короткими ногами и полными бедрами. Барбара своим длинным носом, казалось, без проблем сможет проковырять дырку в стене. У Дарьи не было бы недостатков, если бы не громадное количество веснушек, сыпью покрывающих лицо и тело, отчего ее все время хотелось умыть. Девушки были молодые, неопытные и… ужасно некрасивые. Тем не менее они сияли от счастья. Их взяли на работу в солидную компанию! У них такая улыбчивая начальница! И хотя они еще толком не понимали, что должны делать, зато знали, какие блестящие у них перспективы, ведь о них Ирина полчаса соловьем заливалась на собеседовании. К концу недели выяснилось, что скверная внешность еще не делает из девушки хорошего рекрутера. Билли, Вилли и Дилли (и Женевьева) копошились, как утята в корзине, тыкались клювом то в одно, то в другое, и жалобно пищали. Проект «Натюрлих» не шел. Странно. А ведь Ирина говорила, что он совсем-совсем легкий. И без опыта справятся. Ирина, пребывающая в оглушенном состоянии от осознания катастрофического ухудшения ее положения, ссылалась на адаптацию, по завершении которой все чудесно заработают, и, давя из себя улыбки, изливала потоки бурлящего кала на тему мотивации и важности интонации рекрутера, как будто все дело было только в их интонациях. Иногда она сбивалась на обычные придирки. Но не могла же она признать, что опять села в лужу, раздув штат отдела, который и так давно не приносил компании прибыли. Наконец Диана смягчила свое каменное сердце и начала по-тихому помогать новеньким, разъясняя им хотя бы самые основы. Но к тому времени все были разочарованы и дезориентированы. В последний рабочий день года, закрывшись в туалете чтобы отправить эсэмэску Деструктору и насладиться его игнорированием, я услышала, как в соседней кабинке громко плачет Женевьева. – Счастливого Нового года, – напутствовала меня вечером Диана, застегивая пуговицы пальто. – Если у тебя получится, конечно. И ушла, уводя за собой разбитую Женевьеву. Юра довез меня до подъезда и развернулся обратно, чтобы доставить Роланда в тренажерный зал, как всегда по пятницам. На лавке возле подъезда, сгорбившись, сидел человек. Уже достаточно долго, потому что на его плечах и спине скопился снег. Пока я рылась в сумке, отыскивая вечно теряющиеся ключи, он даже не шевельнулся. Темно уже. Промозгло. Почему он не идет домой? – С вами все в порядке? – спросила я. Он поднял голову и посмотрел на меня. Я плохо различала его лицо из-за недостатка света, но взгляд так и жег. Пауза затянулась. Ключи выскользнули из моих пальцев, и, когда я наклонилась поднять их, человек словно очнулся. – Да. Все в порядке. Я пожала плечами и вошла в подъезд. Не только у меня был тяжелый день. В субботу я перемерила кучу платьев, пока не получила одобрение Роланда на простую серую трубу скучнейшего вида. Праздник не ощущался. Вечером, выдернув из-за новогоднего стола Юру, мы чинно-благородно, с шофером, отправились в путь – аж через три квартала. После чего Юра получил с царского плеча разрешение тащиться через весь город обратно к себе домой и продолжать празднование, чтобы забрать нас в полночь. Понимаю агрессивное выражение его лица. Родители Роланда обитали в роскошном доме еще сталинской постройки – с длинными лоджиями и колесницами на фронтоне. Их квартира располагалась одна на этаже. Роланд позвонил в звонок, и я вытянулась в струнку, ощущая боль в челюстях от заранее заготовленной улыбки. Дверь нам отперла маленькая квадратная женщина с глубокими вертикальными морщинами вдоль рта. На ней были бордовое бархатное платье в пол, массивный золотой кулон и кольца с кроваво-красными камнями. Волосы стянуты в хитро заплетенный узел, глаза смотрят любезным взглядом разъяренной гадюки. – Мама, это София, – представил меня Роланд. – София, это моя мама – Элеонора Викторовна. Элеонора Викторовна кивнула, придирчиво оглядела меня от подбородка вниз и протянула руку. Рука была морщинистая и короткопалая. Я не знала, что с ней делать. Поразмыслив, пожала, и по лицу Элеоноры Викторовны поняла, что совершила непоправимую ошибку. – Проходите, – она коротко обняла сына. – Отец пока задерживается. Квартира с высокими трехметровыми потолками была выдержана в красно-золотой гамме. На свет здесь не расщедрились, на отопление тоже, отчего возникали ассоциации со склепом. Выйди мне навстречу сам граф Дракула, закутанный в три свитера, я бы не удивилась. Стены громадной столовой оживляли унылые пейзажи. Наверняка, подлинники, нарисованные знаменитыми художниками в дни похмелья и болезни. Когда мы расселись за большим овальным столом на неудобных антикварных стульях роскошного вида, раздался звонок. – Папа, – пояснил Роланд и вышел встречать. Вернулся он с высоким мужчиной с гривой серебристых волос и разгоняющей тьму этого помещения улыбкой. Несмотря на разницу в несколько десятков лет и килограмм, Роланд и его отец были очень похожи. Отец Роланда вел под руку высокую женщину лет пятидесяти со светлыми крашеными перьями волосами. А за ними, в блестящем черном платье шла… Ирина. Я уставилась на нее. Она на меня. Это было как в сцене из вестерна, когда музыка стихает. Ирина машинально шагнула назад, потом снова вперед, но собралась и приняла свой обычный надменный вид. – София, – указал на меня Роланд. – Борис Олегович, – отец Роланда поцеловал мою руку, для чего ему сначала пришлось оторвать ее от стола, а потом разжать стиснутые в кулак пальцы. Получилось неловко, но он как будто бы ничего не заметил. – Лиля, – представилась женщина с перьями. – И наша дочь – Ирина. Ирина холодно кивнула, как будто видела меня впервые. Так… либо Лиля говорила о себе во множественном числе, либо она имела в виду, что Ирина дочь ее и… Бориса Олеговича. Что-то не припомню, чтобы Роланд упоминал, что его родители в разводе… Мы разместились – Элеонора Викторовна во главе стола, Роланд и я по одну сторону, Борис Олегович, Лиля и Ирина по другую. Повисла столь напряженная тишина, что пролетай под потолком стая голубей, они бы все дружно обгадились. И тут Элеонора Викторовна отчетливо произнесла: – Весь гадюшник в сборе. – Начинай свиваться в кольца, дорогая, – любезно призвал Борис Олегович. – Как чудесно собраться всей семьей, – изрек Роланд, обводя присутствующих довольным взглядом. – Давно этого не случалось.