Пока Флинн с Себастьяном руководили наполнением топливных баков воздушного судна, Роза сидела с пилотом под пальмами и смотрела, как он завтракает свиными сардельками с чесноком, запивая их белым вином, бутылку которого он прихватил с собой, – несколько экзотическая, но вполне подходящая пища для лихого рыцаря воздушного океана. Рот его был занят едой, но глаза ничем не были заняты, и он нашел им прекрасное занятие, с интересом разглядывая Розу. Даже на расстоянии пятидесяти ярдов Себастьян с растущим беспокойством вдруг понял, что его Роза снова стала весьма привлекательной женщиной. Прежде она вызывающе вздергивала подбородок и смотрела в упор, по-мужски, а теперь изредка бросала взгляд из-под ресниц, то и дело загадочно улыбаясь и вспыхивая румянцем под темным загаром. Поджав под себя длинные ноги, облаченные в штаны цвета хаки, она сидела на песке, то и дело заправляя пальчиком отбившуюся прядь волос за ухо или одергивая спереди мятую охотничью курточку. Глаза пилота ловили каждое ее движение. Он вытер о рукав горлышко бутылки с вином и с нарочито почтительным жестом протянул ее Розе. Роза пробормотала слова благодарности, приняла бутылку и деликатно отхлебнула. Господи, подумал Себастьян, как идут ей эти веснушки на щеках, слегка облупленный носик – она смотрится такой свежей, прямо как невинная девчонка. А вот этот португальский лейтенант, напротив, совсем не похож на свежего и невинного юношу. Просто красавчик – для тех, кому нравится этот отвратительный тип мужчин с континента с их слегка утомленным кошачьим взглядом. Себастьяну пришло в голову, что в его черных усиках на верхней губе, подчеркивающих темно-красные губы, есть что-то непристойно эротичное. Наблюдая, как он берет обратно у Розы бутылку и приветственно приподнимает ее перед ней, перед тем как выпить, Себастьян почувствовал, как сердце его наполняется двумя довольно-таки настойчивыми желаниями. Первое – выхватить у него бутылку и засунуть ее лейтенанту в глотку, а второе – как можно скорей посадить его в эту летательную машину и отправить куда-нибудь к чертям, подальше от Розы. – Паци! Паци! – прикрикнул он на бандитов Мохаммеда, заливающих через воронку в бак на верхнем крыле бензин. – Шевелитесь, черти! – Сунь свои вещи туда, Бэсси, и хватит мне тут распоряжаться… Ты же знаешь, это только сбивает их с толку. – Куда это – туда? Почем я знаю, куда именно… скажи лучше этому португашке, пусть придет и покажет. Я не знаю его языка. – В переднюю кабину, это кабина наблюдателя. – Скажи этому чертову португашке, пусть топает сюда, – уперся рогом Себастьян. – Скажи, чтоб оставил Розу в покое и шел сюда. Роза встала и пошла вслед за пилотом к аэроплану. Когда она слушала, как он отдает приказы на португальском, с лица ее не сходило выражение трепетного уважения, и это приводило Себастьяна в бешенство. Наконец ритуал подготовки к полету и запуска мотора аэроплана был завершен, машина, стрекоча мотором, дрожала от нетерпения, и пилот из кабины повелительно махнул рукой Себастьяну, приглашая занять свое место. Но Себастьян сначала подошел к Розе и властно ее обнял. – Ты меня любишь? – спросил он. – Что?! – прокричала она, не расслышав за грохотом двигателя его слов. – Ты меня любишь?! – заорал он ей в ухо. – Конечно, люблю, дурачок! – крикнула она в ответ и, глядя ему в глаза, улыбнулась, а потом поднялась на цыпочки и подарила Себастьяну долгий поцелуй, и в ушах обоих завывал ветер, поднятый работающим пропеллером. В объятии Розы чувствовалась искренняя страсть, которой не было уже несколько месяцев, и Себастьян ломал голову, в какой степени на это могли повлиять некоторые сторонние факторы. – Успеешь наобниматься, когда вернешься! – крикнул Флинн и, вырвав Себастьяна из объятий Розы, подтолкнул его к кабине. Машина рванула вперед, Себастьян отчаянно вцепился в края кабины и оглянулся назад. Роза улыбалась и махала рукой, и он не был уверен, предназначена ли ее улыбка ему или этой башке в шлеме, торчащей из кабины у него за спиной, но ревность его быстренько была подавлена первобытным инстинктом выживания. Обеими руками вцепившись в края кабины, поджав даже пальцы ног в ботинках, Себастьян во все глаза глядел вперед. Песчаный берег под фюзеляжем превратился в размытое белое пятно, с одной стороны мимо неслись пальмы, с другой – море, ветер хлестал по лицу так, что из глаз по щекам растекались слезы, машину немилосердно трясло и подбрасывало, она вдруг подпрыгнула, и снова ударилась о землю, и снова подпрыгнула, и наконец они взлетели. По мере набора высоты земля уходила все ниже, а душа Себастьяна воспаряла вместе с аэропланом. Его страхи и дурные предчувствия растаяли и куда-то пропали. Себастьян наконец-то вспомнил, что на глаза надо надвинуть летные очки, они защитят от жгучего ветра, и едва он взглянул сквозь них на мир божий, он показался ему таким маленьким и таким умиротворенным. Он снова обернулся и через плечо посмотрел на пилота, и странное, удивительное ощущение собственного бессмертия, которое, по всему, разделял с ним и этот португалец, вознесло его так высоко над мелочными человеческими страстишками, что он улыбнулся летчику, и тот ответил ему понимающей улыбкой. Пилот протянул руку в сторону правого крыла, и Себастьян повернул туда голову. Далеко-далеко над зыбкой морской поверхностью клубились облака грозового фронта, а под ними виднелись серые очертания крохотного британского крейсера «Ренонс», оставляющего за кормой пепельно-белую, расходящуюся веером кильватерную струю. Он кивнул и снова улыбнулся своему спутнику. Пилот еще раз указал рукой, на этот раз вперед. Далеко в голубой туманной дымке, словно небрежно положенные, плохо пригнанные детали составной картинки-загадки, между океаном и материком виднелись острова дельты реки Руфиджи. Сидя в открытой кабине на шатком сиденье, Себастьян порылся в лежащем у его ног вещмешке и достал бинокль, карандаш и планшетку с картой. 60 Стояла жара. Такая влажная, что чесалось все тело. Даже в тени, под украшенной фестончиками маскировочной сеткой палубы «Блюхера», обдавало горячими, липкими волнами густого болотного воздуха. Сочащаяся изо всех пор влага стекала по блестящим телам полуголых людей, надрывающихся от тяжкой работы на носовой палубе, но это не приносило облегчения, поскольку воздух и так был слишком насыщен влагой, в таком воздухе жидкость не испаряется. Люди двигались, как сомнамбулы, с медленным, механичным упорством, опутывая толстый стальной лист стропами под высоким рычагом крана. Не помогал даже поток непристойных ругательств, слетающих с губ Лохткампера, заместителя капитана по инженерной части, слова отскакивали от них, как от стенки горох. Он трудился наравне с ними, голый по пояс, как и они, и татуировки на его предплечьях и на груди вздымались и опадали вместе с перекатывающимися волнами его мышц. – Перекур, – прохрипел наконец Лохткампер. Люди стали выпрямляться, громко дыша тяжелым воздухом, потирая ноющие спины и с неподдельной злобой глядя на ненавистный стальной лист. – Капитан, – произнес Лохткампер, только сейчас заметивший фон Кляйна. Тот стоял напротив переднего башенного орудия, высокий, в белоснежной морской форме, светлая борода его наполовину закрывала серебряный, покрытый черной эмалью боевой крест на груди. Лохткампер подошел к командиру. – Как идет работа? – спросил фон Кляйн. – Нормально? – Увы, не так хорошо, как я ожидал, – покачал головой его подчиненный, огромной ладонью вытер пот со лба, оставив на нем пятно грязи и ржавчины. – Медленно. Слишком медленно. – Какие-то трудности? В чем именно? – Во всем, – прорычал инженер и повел головой вокруг, глядя на жаркий туман, мангровые заросли, лениво текущую черную воду и илистые берега. – В этой омерзительной жаре отказывается работать все: и сварочное оборудование, и домкраты, и прочее… люди болеют. – Долго еще? – Не знаю, капитан. Честное слово, не знаю. Фон Кляйн не стал больше мучить его вопросами. Подготовить корабль к выходу в море способен только этот человек. Лохткампер в последнее время почти не спал, а если и засыпал на часок-другой, то здесь же, на палубе, как собачка, свернувшись на тоненьком матрасике, под визг и стоны лебедок, синие вспышки и шипение сварочных аппаратов, оглушительный стук клепальных молотков, а потом вставал и снова принимался руководить работой, одних подгонять, других уговаривать, третьим угрожать всеми небесными карами. – Может, еще недельки три, – неуверенно прикинул Лохткампер. – Самое большее – месяц, если все будет идти, как сейчас. Они постояли рядом, помолчали, – двое мужчин, столь не похожих один на другого, которых свела вместе судьба и общая цель и объединяло глубокое уважение к таланту и компетентности друг друга. Вдруг внимание обоих привлекло какое-то движение в миле по течению протоки. Это был катер, он возвращался к крейсеру, нагруженный так, что чем-то смахивал на воз с сеном. Против вялого течения двигался он очень медленно и с такой глубокой осадкой, что вода не доходила до края бортов всего на несколько дюймов. Груз возвышался над катером огромным, лохматым горбом, на котором восседало не менее дюжины чернокожих людей. Фон Кляйн и Лохткампер молча наблюдали за их приближением. – Я до сих пор не знаю, что сказать насчет этой дрянной древесины, капитан, – прервал молчание Лохткампер и снова покачал большой растрепанной головой. – Слишком мягкая и оставляет много золы – совершенно забивает ею топку. – Тут уж ничего не поделаешь, – отозвался фон Кляйн, – другой у нас нет. Когда «Блюхер» вошел в дельту Руфиджи, бункеры с углем были почти пусты. Топливо было рассчитано примерно на четыре тысячи миль ходу. Едва хватит, чтобы по прямой дотянуть до 45-й южной параллели, где крейсер будет поджидать плавучая база «Эсфирь» и можно будет дозаправиться углем и пополнить боезапас. Здесь же достать угля не было ни малейшей возможности. Поставленный перед этим фактом фон Кляйн приказал комиссару Флейшеру отправить свою тысячу рабочих на лесозаготовки, в леса, растущие на самых высоких точках дельты. Исполнять этот приказ комиссар Флейшер не хотел и выдвинул против него все доводы и отговорки, которые только смог придумать. Он считал, что, доставив из Дар-эс-Салама фон Кляйну стальные листы и обеспечив тем самым ему безопасность, он исполнил все мыслимые и немыслимые обязательства по отношению к капитану крейсера «Блюхер». Но никакое красноречие ему не помогло – Лохткампер уже успел изготовить из стального листа двести простеньких топоров, а фон Кляйн отправил вместе с Флейшером вверх по реке лейтенанта Кайлера – для поддержания в нем и в его работниках должного духа и самого горячего энтузиазма. Вот уже три недели подряд по реке сновали туда и обратно катера крейсера. До настоящего времени они успели доставить около пяти сотен тонн древесины. Правда, тут была довольно серьезная проблема: куда складывать этот весьма габаритный груз, когда угольные бункеры будут заполнены. – Дрова скоро придется складировать прямо на палубе, – пробормотал фон Кляйн. Лохткампер открыл было рот, чтобы что-то сказать в ответ, как вдруг зазвенел колокол тревоги, послышался шум и крики – случилось явно нечто чрезвычайное. – Капитану срочно прибыть на капитанский мостик. Капитану срочно прибыть на капитанский мостик, – пророкотал голос дежурного в мегафоне. Капитан развернулся и помчался к мостику. Оказавшись у трапа, фон Кляйн столкнулся с одним из своих лейтенантов, и, чтобы не упасть, они вцепились друг в друга. – Капитан, в небе аэроплан. Летит на небольшой высоте. Направляется в нашу сторону. Опознавательные знаки португальские! – прокричал лейтенант прямо фон Кляйну в лицо. – Этого еще, черт побери, не хватало! Фон Кляйн протолкнулся мимо, взлетел вверх по трапу и, тяжело отдуваясь, вбежал на мостик. – Где он?! Вахтенный помощник оторвал глаза от бинокля и с облегчением повернулся к фон Кляйну: – Вон там, капитан! Он указал вперед сквозь дыру в маскировочной сетке, свисающей над мостиком, словно крыша веранды. Фон Кляйн выхватил у него бинокль, направил его на проплывающий в туманной дымке над мангровыми лесами далекий крылатый силуэт и тут же стал отдавать приказы. – Предупредить людей на берегу. Всем в укрытие, – отрывисто проговорил он. – Все орудия поставить на предельный угол возвышения. Зенитные пушки зарядить шрапнелью. Пулеметные расчеты к бою – но без моего приказа огня не открывать. Капитан продолжал разглядывать аэроплан, удерживая его в круглом поле бинокля. – Точно, португальский, – проворчал он. На коричневом фюзеляже отчетливо виднелись зеленые и красные опознавательные знаки. – Что-то такое вынюхивает… Аэроплан, действительно, словно перепахивал небо взад и вперед, разворачиваясь и пролетая обратно над участком облета – так крестьянин пашет свой кусок земли. Фон Кляйн различал голову и плечи сидящего в передней кабине и наклонившегося вперед человека. – Ага, сейчас мы узнаем, насколько хороша наша маскировка, – закончил он.