63 Капитан королевского флота Артур Джойс был счастлив. Опершись на широко расставленные руки, он склонился над картой, развернутой на рабочем столе у него в рубке. Глядя на нарисованный синим карандашом неровный кружочек, он так и сиял от радости, словно видел перед собой чек на миллион фунтов стерлингов с подписью самого президента банка Англии. – Хорошо! – восклицал он. – Просто отлично! Капитан сложил губы, словно хотел просвистать мелодию «Типперэри», но вместо этого, словно кого-то целуя, всосал воздух и с улыбкой посмотрел на Себастьяна. Себастьян, нос у которого был все еще сплющен, а глаза обведены темными кругами, улыбнулся ему в ответ. – Прекрасная работа, Олдсмит, черт меня подери! Тут лицо его вдруг изменилось, и в глазах замелькали огоньки, будто он пытался что-то такое вспомнить. – Постойте… – сказал он. – Олдсмит? А не вы ли были подающим в команде Сассекса в крикетном сезоне тысяча девятьсот одиннадцатого года? – Точно так, сэр. – Боже мой! – так и засиял Джойс. – До сих пор помню вашу подачу в игре против Йоркшира в первом матче сезона. Вы расправились с Грэмом и Пенриджем всего за два рана[50] – два из двух? – Два из двух, точно, – согласился Себастьян, которому капитан уже начал нравиться. – Блестяще! А потом набрали пятьдесят пять ранов? – Шестьдесят пять, – поправил его Себастьян. – Рекорд в паре с Клиффордом Дюмоном – сто восемьдесят шесть! – Да! Да! Я прекрасно все это помню. Потрясающая игра! Вам не повезло, что вы не играли за команду Англии. – Может быть, не знаю, – сдержанно согласился Себастьян. – Да-да, и не спорьте, – сказал Джойс и снова сложил губы трубочкой. – Чертовски не повезло. Флинн О’Флинн из этого разговора не понял ни слова. Он беспокойно, как попавший в ловушку старый буйвол, ерзал в своем кресле, ему до боли осточертела вся эта галиматья. Роза Олдсмит тоже поняла разговор не больше отца, но общий смысл ухватила, и он привел ее в восхищение. Ей было ясно, что капитан Джойс знал о каких-то прошлых выдающихся достижениях Себастьяна, а если это известно такому человеку, как Джойс, значит Себастьян – человек знаменитый. В груди ее поднялась волна гордости, и она тоже одарила мужа улыбкой. – Надо же, а я об этом ничего не знала. Себастьян, почему ты мне ничего не рассказывал? – спросила она, разрумянившись от удовольствия. – Ну, об этом мы еще поговорим в другой раз, – быстро вставил Джойс. – А сейчас нас ждут другие дела. – Он снова повернулся к карте. – Я хочу, чтобы вы кое-что вспомнили. Закройте глаза и постарайтесь еще раз увидеть все это. Все, что сможете вспомнить, каждую мельчайшую подробность, – это может быть очень важно. Вы видели там хоть какие-то повреждения? Себастьян послушно закрыл глаза и сам удивился, насколько ярко в мозгу его под воздействием страха отпечаталась эта картина – крейсер «Блюхер». – Да, – ответил он. – Там были пробоины. Наверное, сотни маленьких черных пробоин. А спереди, на носу корабля, то есть внизу под ним, на веревках висели… трапеции, прямо над водой. Ну знаете, какие используют, когда красят высокие дома… Джойс кивнул секретарю, чтобы тот записал все это слово в слово. 64 Подвешенный над столом в офицерской кают-компании, тихонько жужжал единственный вентилятор, гоняя теплый и влажный, как постель малярийного больного, воздух. Если не считать тихого позвякивания ножей с вилками о фарфор, в помещении раздавалось только громкое сопение и причмокивание – это комиссар Флейшер ел суп. Суп был гороховый и густой, обжигающе горячий, и Флейшер считал необходимым сначала громко дуть на каждую ложку и только потом с шумом глотать – не таким уже громким, конечно, шумом, более деликатного свойства, примерно как спускают воду из бачка в туалете. Во время одной из пауз, когда он крошил в тарелку с супом кусочек черного хлеба, Флейшер поднял голову и посмотрел через стол на лейтенанта Кайлера. – Ну что вражеский летательный аппарат, – спросил он, – так и не нашли? – Нет, – не глядя на него, ответил Кайлер, продолжая вертеть в пальцах бокал с вином. Вот уже двое суток он и его патрули обшаривали трясины и протоки дельты, мангровые леса, пытаясь отыскать обломки аэроплана. Он страшно устал, был сплошь искусан насекомыми. – Да, – с важным видом кивнул Флейшер. – Падал он с малой высоты, но деревьев все-таки не задел. Я в этом не сомневаюсь. Я не раз наблюдал, как примерно так же ведут себя птицы-копытки, когда в них стреляют из ружья. Ба-бах! Птичка кувыркается вниз, вот так… – Он показал рукой, как это происходит, опуская ладонь к тарелке с супом. – А потом вдруг делает так. – Рука его снова вспорхнула по направлению к грубой, неандертальской физиономии начальника инженерной части Лохткампера. Все остальные проследили взглядами за его ладонью. – И птичка улетает домой. В общем, плохо стреляли, – закончил Флейшер свою демонстрацию, схватил ложку, и в кают-компании снова воцарилось молчание. Лохткампер работал ложкой так, словно загружал углем одну из своих топок. Костяшки на пальцах обеих рук его были сбиты до самого мяса – работа со стальными листами и тросами не из самых приятных. Но даже летящей к его лицу ладони Флейшера не удалось отвлечь его от раздумий. Мысли его были полностью заняты железками и механизмами, их весом, массой и центром тяжести. Перед ним стояла задача накренить корабль не меньше чем на двадцать градусов, чтобы наибольшая часть днища по правому борту была доступна для его сварщиков. Это значит, надо переместить тысячу тонн балласта. Казалось, такую задачу выполнить невозможно – разве что затопить трюмы по левому борту, думал он, – а также извлечь из башен и перенести орудия. Потом можно будет подсунуть под днище понтоны… – Да при чем здесь плохая стрельба? – сказал лейтенант-артиллерист. – Просто летел он слишком близко, а скорость сопровождения цели… Он замолчал, вытер пальцами свой остренький нос и злобно посмотрел на мокрые пальцы. Этот жирный индюк все равно ничего не поймет, так что нечего и время тратить на объяснение технических тонкостей. – В общем, плохая стрельба здесь ни при чем, – ограничился он повторением сказанного. – Мне кажется, стоит допустить, что вражеский аппарат вернулся на базу, – сказал лейтенант Кайлер. – Следовательно, можно ожидать, что противник в самое ближайшее время предпримет против нас наступательные действия. Кайлеру нравилось чувствовать свое привилегированное в кают-компании положение. Ни один из всех остальных младших офицеров не осмеливался открыто выражать своего мнения. Кроме того, ни один из них не умел говорить столь убедительно и логично. Когда говорил Кайлер, старшие офицеры его слушали если не уважительно, то по меньшей мере внимательно. В 1910 году Кайлер с отличием окончил Военно-морскую академию в Бремерхафене и был награжден мечом чести. Отец его носил титул барона, был личным другом кайзера и адмиралом имперского флота. Кайлер был любимцем кают-компании не только потому, что обладал весьма приятной внешностью и изысканными манерами, но и за свою тягу к неустанному труду, дотошное внимание к мелочам и пытливый ум. Иметь такого офицера на борту – благо, это делает честь любому кораблю. – А что может сделать нам неприятель? – пренебрежительно спросил Флейшер, который не разделял опасений Эрнста Кайлера. – Мы здесь в полной безопасности – что он может нам сделать? – Даже поверхностное знакомство с военно-морской историей говорит о том, что от англичан всегда можно ждать именно того, чего меньше всего от них ожидаешь. И что они обязательно это сделают – решительно, быстро и эффективно, – сказал Кайлер, почесывая красные бугорки комариных укусов за левым ухом. – Вот еще! – с отвращением хмыкнул Флейшер и в порыве чувства разбрызгал немного супа. – Англичане – тупицы и трусы, самое большее, на что они способны, – это устроить засаду где-нибудь возле устья. Сюда они и носа не сунут, побоятся. – Я нисколько не сомневаюсь в том, что время докажет вашу правоту, герр комиссар. Этой фразой Кайлер всегда выражал свое решительное несогласие со старшим по званию. Капитан фон Кляйн и его подчиненные знали это и сразу поняли, что́ он хочет сказать, и на лицах у всех заиграли легкие улыбочки. – Этот суп что-то горьковат, – заявил Флейшер, довольный тем, что выиграл в споре. – Ваш кок, похоже, варил его на морской воде. Это обвинение прозвучало столь дико и оскорбительно, что даже фон Кляйн поднял голову от тарелки. – Как вам угодно, герр комиссар, наше скромное гостеприимство не позволяет нам более вас задерживать. Должно быть, вам давно не терпится вернуться к исполнению своих обязанностей по заготовке дров. И Флейшер сразу поджал хвост, молча склонившись над своей тарелкой. Фон Кляйн перевел свой взгляд на Кайлера: – Лейтенант, вы остаетесь здесь, с комиссаром Флейшером вам ехать более не нужно. На этот раз я пошлю с ним мичмана Прауста. А вы возглавите первую линию обороны в устье дельты. Подготовьтесь к возможной атаке англичан. А после обеда прошу вас присутствовать на совещании у меня в каюте. – Благодарю вас, капитан, – голосом, слегка охрипшим от чувства благодарности за оказанную ему честь, откликнулся Кайлер. Фон Кляйн перевел взгляд на лейтенанта-артиллериста: – А также и вас, Гунс. Я хочу избавить вас от ваших обожаемых скорострельных пушечек на верхней палубе. – Вы хотите снять их со станин, капитан? – Глаза артиллериста над скорбно повисшим, длинным носом смотрели на капитана жалобно. – Я сожалею, но такова необходимость, – сочувственно проговорил фон Кляйн. 65 – Ну что ж, Генри. Мы были правы. «Блюхер» сейчас там. – К сожалению, сэр. – Для организации блокады понадобится два тяжелых крейсера. Адмирал сэр Перси мрачно выставил нижнюю губу, разглядывая на карте Индийского океана фишки, обозначающие крейсеры «Ренонс» и «Пегас». – Для них предстоит работа в другом месте, – сказал он. – Так точно, – согласился Генри Грин. – А тот запрос Джойса о двух моторных торпедоносцах… – Да, сэр? – Надо предположить, что он намерен спланировать и осуществить торпедную атаку в дельте. – Похоже на то, сэр. – А что, это может сработать – в любом случае стоит попробовать. Что мы можем для него наскрести? – В Бомбее стоит целая эскадра, и еще одна в Адене, сэр. Секунд пять сэр Перси Хау критически разглядывал скудные силы, которыми он должен был контролировать два океана. А тут еще возникла новая угроза – подводные лодки, и от подходов, ведущих к Суэцкому каналу, нельзя было оторвать ни одного корабля… Значит, подмогу надо брать из Бомбея.