– Крепко же они просчитались, – пробормотал Саварелли, оттирая оранжад с рясы. – Мы не знаем, с чего все началось. – Наставник помолчал, хмурясь на трепещущий огонь. – Однажды там появилась первая трещина – узкая щель на ту сторону. Однако удаленность Лиганты от города и отсутствие постоянного населения не позволяли трещине расти. Инквизиция не стала вмешиваться. – А на каком основании она могла вмешаться? – резонно спросил кардинал. – Контроль за карантинной станцией – не наша компетенция. – А рассказы рыбаков о творящейся на острове бесовщине – ваша, – едко отозвался Энджел. – Но ваш далекий предшественник, Эмилио Баррини, запретил мн… инквизиторам тратить время на эту чушь. Чушь! – фыркнул Редферн. – Заносчивый, безмозглый кретин! К счастью, он подох от чумы. – Хреновое счастьице, – заметил дядя. – Так чума все-таки пришла с той стороны? – Нет. Чума тридцатого – тридцать первого года была вполне естественного происхождения. Власти Фаренцы приняли уже традиционное для них решение – максимально изолировать всех больных, их родственников и даже тех, кого еще только подозревали в заражении. – Но что им было делать? – возразила Маргарет. – Чуму и сейчас не особо-то лечат. – Прислушаться к тому, что им говорят! – гневно рявкнул Энджел. – Скопище идиотов и дегенератов! Баррини знал, почему на Лиганту нельзя посылать ни больных, ни здоровых, ни… – То есть ему кто-то доложил? – спросил Саварелли, внимательно глядя на Редферна. – Разумеется, я ему доложил! Я больше года изучал проклятый остров, конечно, на черта меня слушать! Его преосвященство побагровел, словно воротничок его душил, сдавленно кашлянул, беззвучно зашевелил губами, что-то подсчитывая, и наконец просипел: – Но сколько ж вам лет? – Двести семьдесят шесть, – сказала Маргарет. – То есть как я понимаю, вы имеете в виду, мне следует предположить… – Он последний живой свидетель, – оборвал кардинала Бреннон. – Давайте уже свидетельствуйте поживей. – Вы куда-то торопитесь? – осведомился наставник. – Спешка уже бесполезна. – Он взмахнул рукой над огненной картиной, и она плавно перетекла в другой вид. – Постройки на острове были отремонтированы, доставлен запас продовольствия, в форте разместился усиленный гарнизон под началом капитана Флавио Флавиони. Еще до прибытия первого корабля с больными на Лиганту доставили добровольцев: врачей, священников и инквизиторов. Двадцать седьмого декабря высадили первую партию больных. – Их привезли туда умирать, и они об этом знали, – с холодком произнес комиссар. – Дожи Фаренцы всегда поступали так. Отсечь больные члены ради здоровья целого организма. Но в этот раз просчитались. Энджел долго молчал, прежде чем продолжить: – Поскольку территория Лиганты очень мала, то трупы сжигали в ямах и заливали известью. Но страданий этих людей хватило для того, чтобы трещина начала расти на такой обильной пище. Всего на остров было выслано около десяти тысяч зараженных и их родственников… – Десять тысяч, – тяжело повторил Бреннон. – Отправили туда умирать, как больной скот. Чему ж тут удивляться после этого. – И никто не вмешался?! – воскликнула Маргарет. Она читала о суровых нравах того времени, но такое бездушие все равно поражало. – Никто, – ответил Энджел. – Дож Фаренцы был уверен, что действует во благо целого, жертвуя больной частью. – Но они же больные, а не преступники! – Все началось с мутации чумы, – продолжал наставник. – Вы видели, во что она превратилась. Началась паника, но Флавиони отказался выпустить уцелевших. И был прав: пропусти он хоть одного – и чума перекинулась бы на город, затем – на весь север Илары, а потом… – Он смолк, склонив голову и глядя на мерцающую в огне картинку. – Я уехал исследовать трещину, а когда вернулся, то чума уже проникла в форт. Я пытался объяснить капитану, в чем дело, но он велел запереть меня в камере. Это защитило меня от первой волны заражения. На картинке в камине форт обстреливал корабли и гавань под слабый свист ядер и чуть слышный грохот. В дыму и пламени метались человеческие фигурки. – О господи, – выдавил Саварелли. – Флавиони к тому времени уже изрядно свихнулся от всего, что он видел… – Трудно его винить, – себе под нос заметил дядя. – Я сам чуть умом не тронулся от этого зрелища. – …и решил, что чуму насылают инквизиторы с помощью магии. – Наставник прикусил губу и неохотно признался: – Это моя вина. Я пытался использовать несколько заклятий, хотя едва понимал, как они работают, и у меня мало что получилось. Я хотел убедить его, что инквизиторы способны закрыть трещину на ту сторону. – Ох, Энджел, – вздохнула Маргарет. – Они бы все равно не смогли, верно? – Нельзя быть таким идиотом в сорок три года, – с досадой бросил Редферн. – Разумеется, Флавиони окончательно рехнулся, когда у меня получилось создать огненный шар, хотя я сам чуть не умер от изумления. Капитан с уцелевшей горстью солдат высадился на остров, прихватив меня с собой, разыскал моих коллег, которые укрылись в церкви, и убил нас всех до единого. Маргарет сжала руку наставника. Она не стала спрашивать, чего Флавиони пытался добиться от инквизиторов, истязая их перед смертью, тем более что картинка вновь сменилась – среди клубящихся облаков кружилась огромная воронка, в которой копошились тысячи бесформенных тварей. – Это было первое, что я увидел, когда ко мне вернулось зрение. Тогда я решил, что вижу ад. Ад в полной тишине. – Энджел смотрел на картинку в камине, и она становилась все четче и больше. Воронка росла, вращалась во все стороны одновременно в безумном ритме, ее блестящие стенки состояли из тел беспрестанно извивающихся существ. Они скользили и перетекали друг в друга, а воронка опускалась все ниже и ниже, распахиваясь все шире и шире, как зев зверя. – В полной тишине, – прошептал наставник, – и никого кругом… Он смотрел в воронку широко раскрытыми глазами, а она тянулась вглубь той стороны бесконечными извивами, все дальше… дальше… дальше… Натан сжал плечо Редферна; тот дернулся и очнулся. Наваждение исчезло, превратившись в россыпь искр и язычков пламени. Маргарет сглотнула. Это сводило с ума даже в виде картинки из его воспоминаний. – Я бросился в море и плыл, пока меня не выловили и не затащили в шлюпку, – пробормотал Энджел. – Дальше не помню… – Это… там теперь такое? – выдавил кардинал, перекрестившись нетвердой рукой. – Теперь уже хуже. Представьте, что накопилось под куполом за столько лет. – И Валентина осталась там одна, – глухо сказал Бреннон. – Одна! С этой мерзостью! – Вивене не умрет, – с неожиданной мягкостью проговорил Энджел. – Она бессмертна, и утрата физической оболочки для нее ничего не значит. Но даже ее силы способны истощиться. И она, как мы видим, не может закрыть провал. Дядя коротко вздохнул и ссутулился, словно на него навалился каждый год из его пятидесяти лет. «Даже двух месяцев не прошло, – подумала Маргарет. – Лучше б этой свадьбы вовсе не было!» – Пойду, – пробормотал комиссар, – взгляну на доклады консультантов. Уже должны прислать. Энджел проводил его долгим задумчивым взглядом. Кардинал с явным усилием отвел глаза от Редферна, жестом попросил Маргарет подойти и прошептал: – Меня очень беспокоит ваш дядя, сеньорита. – Вас? Почему? – Быть может, вам лучше уговорить его вернуться домой, к семье? – К ее детям, которым он должен будет это все рассказать? – Дети? Я не знал, простите… Но, понимаете, он бессилен здесь что-то изменить, и от этого ему еще хуже. Как бы он ни хотел остаться рядом с ней, он никогда не сможет приблизиться к периметру Фаренцы, как и любой человек. Там все отравлено на столетия… – Может, и нет, – вдруг сказал Энджел. – Может, есть способ кое-что исправить. «Заботится ли о нас хоть кто-то, кроме нее?» – подумал Бреннон, раскрывая доклад дона Монтеро. Судя по провалам на ту сторону – не особо… Он разгладил на столе приложенный доном Луисом рисунок: опустевший, полуразрушенный город под прозрачным куполом. Среди руин мерцала луковка светлого огонька – купол собора Сан-Марко. Интересно, как громко пришлось кардиналу орать, чтобы наконец докричаться? На миг Бреннону вспомнились старые шрамы, которые он увидел на груди, спине и плечах его преосвященства – извилистые и рваные, явно не от пуль или клинков. Кардиналу и его инквизиторам прошлось прорываться с боем, и они оставили среди погибших брата Луку и брата Матео. «И почему не весь город? – горько подумал Натан. – Почему этих сраных высших сил хватило только на одну площадь, а все остальное пришлось закрывать ей?» И она осталась там – совершенно одна… «Провал на ту сторону, – писал дон Монтеро, – уменьшился, и пока что из него ничего не появляется. Купол, созданный вивене, на самом деле – шар, в который заключены город и залив. Отдельный шар окружает провал». Правда, он нигде не написал, на сколько хватит сил Валентине, чтобы удерживать эту чертову защиту дальше. О том, что будет с самой вивене, – тоже. «Мы установили защитный периметр на расстоянии в четверть мили вокруг Фаренцы и следим за состоянием территории, – продолжал консультант. – К сожалению, часть побережья…» Бреннон стиснул листок бумаги. К сожалению! Валентина окружена потусторонней дрянью со всех сторон, а консультанты, созданные, будь они прокляты, для борьбы со этой падалью, могут только блеять, что у них сожаления! «Часть тварей с той стороны, – удрученно докладывал Монтеро, – успела выбраться из города до того, как вивене установила свой купол, он же шар. Сейчас мы выслеживаем их, дабы ликвидировать». «И то хлеб», – фыркнул Натан. В глубине души он понимал, что несправедлив – в конце концов, Лонгсдейл говорил ему, что даже для консультантов такой провал смертельно опасен. Комиссар провел пальцем по рисунку. Тот, другой, все еще лежал в беспробудном сне в гостевой спальне, и неизвестно ни когда он очнется, ни кем он будет. А Валентина осталась в Фаренце, потому что… «Что я скажу детям? – подумал Бреннон. – Как им объяснить…» Едва ли их утешит то, что десятки тысяч людей спаслись только благодаря ей. Его это, черт подери, не утешало! В конце концов, если бы Валентина не вышла за него замуж и не поехала бы с ним в Фаренцу… Хотя кто знает, быть может, она бы все равно вмешалась. Как и кто-то из ее сородичей, защищавший город до тех пор, пока пироман не изобрел свой купол, под которым вся эта мерзость копилась пару сотен лет. Бреннон уткнулся лбом в сцепленные руки. Винить Редферна в этом было бессмысленно. Если б не он, то на месте Фаренцы уже давно зияла бы огромная дыра на ту сторону. Никого нет смысла винить – кроме одной-единственной твари, ускользнувшей в самый последний момент! Натан был уверен, что чернокнижник подох в момент обрушения купола над Лигантой – едва ли ему удалось бы выжить рядом с открытым провалом. «Но пироману же удалось!» – гаденько шепнуло внутри. Однако сам Энджел объяснял это необычными свойствами, которыми отличались все члены его семьи, поколение за поколением пившие воду из озера под замком. Но кто знает – не изменил ли брат Братоломео себя каким-нибудь образом? В глубине души комиссар хотел, чтоб он выжил, – чтобы найти этого выродка и лично спросить за все: за город, Лонгсдейла и Валентину. – Дядя? – негромко позвала Маргарет из-за двери. Натан не ответил, и она вошла без приглашения. У него не было желания вести разговоры, но племянница молча присела на край стола и положила руку на сжатые кулаки Бреннона. Натан тихо вздохнул и понемногу разжал пальцы. Пегги, ничего не говоря, сидела рядом, и наконец комиссару чуть полегчало. Наверное, потому что из всех этих бормочущих соболезнования только она могла понять по-настоящему – каким мертвенно жутким было ее лицо, когда пиромана затягивало в трещину… но Пег его удержала, потому что Энджел успел научить ее чародейскому ремеслу, а Натан – что он смог сделать для Валентины? Что они все могли сделать, если даже табун консультантов оказался бессилен? Все, на что они были способны без Валентины, – это коллективно сдохнуть! – Дядя, тебя хочет видеть Джен, – привлекла его внимание Пегги. – Говорит, что-то нашла. Хочешь ее принять? – Зови. Кстати, вот доклад Монтеро. Передай Редферну, пожалуйста. Я уже прочел. Девушка впустила ведьму и, заняв кресло у камина, принялась листать доклад. Джен неуверенно замялась на пороге.