– Легко тебе говорить, – прошептал Хари, отворачиваясь. – Для тебя-то все кончено. Ты свое отыграл много лет назад. – Ничего не кончено, – ответил Дункан. В голове у него, может, и был туман, зато со слухом полный порядок. – И ничего я еще не отыграл. Я еще на поле, Хари. Хари взглянул в истерзанное лицо отца и увидел, что тот улыбается. Улыбка была еле заметной, но в ней сквозила такая уверенность в своих силах, совершенно неуместная в этом бараке, в этом слабом, изможденном человеке, что оставалось лишь верить каждому его слову. – Я еще иду, малыш, – продолжил Дункан и искалеченной рукой смахнул пену с губ. – И только что сделал еще один шажок. 7 В тот день Хари провел с Дунканом много времени; больше его нигде не ждали. Возвращение в Анхану Кольберг запланировал на завтрашнее утро, а до тех пор у Хари оставалось всего одно обязательство перед Студией: интервью с ЛеШаун Киннисон в ее программе «Сказки драконов». Отцу и сыну было о чем поговорить. Хари не раз доводилось слышать от других мужчин, что те сближались со своими отцами, когда сами уже становились взрослыми, то есть лет в двадцать или даже позже. Но у него такой возможности не было: сначала Дункан сошел с ума, а потом начался его, Хари, стремительный карьерный взлет. Прошлого, конечно, не вернуть, и упущенного не наверстать, и все же в тот день Хари впервые понял, каким видели Дункана его студенты тридцать пять лет тому назад. Он, конечно, понимал, что дальше начала им с отцом не продвинуться: слишком долго он ждал. Болезнь Дункана необратима и усиливается день ото дня. И все же они провели вместе весь день, ища ответ на вопрос: как Хари и Шанне спастись от молота, который навис над ними и вот-вот обрушится им на головы. В тот день Хари пришлось дать немыслимое количество автографов, пообещать килограммы кокаина, и все ради того, чтобы ему дали побыть с отцом, а медбрат, обходя палаты с инъекциями, проходил мимо. Ясность сознания то возвращалась к Дункану, то снова покидала его – таково было обычное действие лекарств, – и Хари выслушал немало отцовских фантазий на тему прошлого, той жизни, которая была у него до декастации и в первые годы после, когда еще не умерла мать и они жили одной семьей. В бреду Дункан то заставлял Хари отвечать урок геометрии, то посылал измерить температуру матери. Хари даже испугался того, как легко ему далось это погружение в отцовские фантазии, как точно он соответствовал малейшему его желанию. Дункан тоже это заметил и заговорил об этом в момент очередного просветления: – Ты хорошо подыгрываешь, Хари, без усилий… Конечно, я сам вбил это в тебя. Пока ты был мал и не мог дать мне сдачи, я часто пускал в ход кулаки, я помню… Твое умение играть принесло тебе богатство и славу, а теперь оно тебя и убьет. Понимаешь, ты так хорошо делаешь то, чего от тебя ждут, что никто уже и не помнит: ты не обязан. Никто не обязан все время делать то, чего от него ждут. Ты обманул их, заставив думать, что ты и есть Кейн; ты даже себя обманул и сам в это поверил. Но проблемы не всегда надо решать кулаками, Хари. Так делает Кейн. И там, в офисе Председателя, тоже был Кейн. Председатель обидел тебя, Хари, и твоей первой реакцией было избить его до бесчувствия голыми кулаками, но это не твоя реакция, а Кейна, единственный способ, который он знает. Ведь у него нет выбора. – А у меня что, есть? – вздохнул Хари и пожал плечами. – Конечно. Способов сколько угодно, Хари, а ты слишком умен, чтобы попасться на такую примитивную наживку. Не дай себя обмануть, парень. Пусть весь мир думает, что Кейн – это ты и что ты сам в это веришь. Но это неправда. И никогда не было правдой. Тебе по роли положено смотреть прямо в глаза обстоятельствам? Хари неловко заерзал: – Ну, в общем, да… – Значит, брось. Притворяясь Кейном, ты притворяешься, будто ты меньше, чем ты есть. И что мир хуже, чем он есть. А значит, ты обманываешь себя так же, как оптимистка Поллианна. А знаешь, зачем ты это делаешь? Чтобы оправдать свое поражение. Но ты не можешь потерпеть поражение. Не сейчас. Ставки слишком высоки. – Ну и что мне делать? Как поступить? – устало вздохнул Хари. – Меня обложили со всех сторон. – Во-первых, перестань ныть. Во-вторых, прекрати обманывать себя. Пусть Председатель думает, что ты – это Кейн, пусть так думает Император, кто угодно, но только не ты сам. В этой роли ты дошел до края. Люди уже двадцать лет смотрят твои Приключения, и никто до сих пор не знает, что ты не только сильный, но еще и умный. Начинай делать свои крохотные шажки, Хари, – дюйм за дюймом, к свету. И верь, что если ты будешь упорно идти своим путем, то рано или поздно окажешься там, откуда до цели останется всего один бросок. Ты знаешь своего врага, но он-то тебя еще не знает. Кольберг думает, что он в безопасности, пока ты не можешь дотянуться до него руками. – Пап… ты… э-э-э… тебя послушать, все так просто… – сказал Хари, покачав головой. – Может, так и есть, – просипел Дункан. – Знаешь, если я чокнутый, то это еще не значит, что я всегда не прав. Он перекатил голову набок и стал смотреть в окно. Скоро он заговорил – рассеянно, словно издалека: – Можно же человеку… немного гордиться… единственным сыном. Хари тяжело сглотнул и часто заморгал – в уголках глаз вдруг стало горячо и влажно. – Значит, – заговорил он, – мне надо подумать, кто может взять мою сторону в этом деле и кто настолько силен, чтобы Студия не могла просто вытереть об него ноги и пойти дальше. Потом они еще поговорили; было уже далеко за полдень, когда Хари поехал домой. В такси он набрал личный номер Марка Вайло, и коротышка-Бизнесмен ответил: – Хари! Какие новости, малыш? – Марк, у меня есть к тебе просьба. Большая. – Проси чего хочешь, парень. Ты так мне помог. Она подписала контракт на «Зеленые поля» сегодня утром… – Она еще с тобой? Вайло покачал головой: – Нет, улетела на Кауаи. А что? – Это и есть моя просьба, – ответил Хари. – Устрой мне аудиенцию с Шермайей Доул. – Это просьбишка, малыш, – сказал Вайло и широко ухмыльнулся. – Немолодая вдовушка на все готова, смекаешь? Хари сделал глубокий вдох. «Короткими шажками к свету», – напомнил он себе. – Тогда, может быть, сегодня? 8 Саржевый костюм Берна ярко алел в толпе серых кожаных мундиров. В караульной башне моста Рыцарей на стороне Старого города собралось около двухсот мужчин одинакового сложения и роста – все столичное подразделение Серых Котов. Угрюмая решимость стерла с их лиц следы ночных попоек и грубых забав. Все знали, что вскоре им предстоит снова сразиться с Шутом Саймоном; каждый помнил тех шестерых, кого зарезали в неудачном рейде шесть дней тому назад; каждый потерял тогда товарища, а то и закадычного друга. И каждый поклялся, что отомстит. За спиной Берна стояли те, кого он называл своими Кошачьими глазами, – четверо самых храбрых и уравновешенных его парней в капюшонах с серебряной сеткой. Способ охоты на Шута Саймона, придуманный им с подсказки Ламорака, был прост: один парень в сетке пойдет с каждым прайдом и будет называть альфе всех, кто встретится им по пути. Если Ламорак не обманул и сетка действительно защищает от всяких там Плащей и прочих магических штучек, затемняющих ум, то рано или поздно один из Кошачьих глаз заметит человека или людей, которых альфа просто не будет видеть. Ну а тогда невидимок останется только окружить и разоружить – обычное для Котов дело. – Адепт нужен Императору живым, остальные могут умереть, – незатейливо объяснил Берн своим людям. При всей своей простоте инструкция была хорошо продумана, ведь после, когда все кончится, Берн должен будет иметь возможность честно сказать Ма’элКоту, что не отдавал приказа убивать всех подряд. Ну а если парни сами слегка выйдут за рамки, что ж, их тоже можно понять: унижения и потери прошлой недели не могли не вывести их из равновесия, вот они и пересолили чуток, что же тут удивительного? Да и разозлились порядком: на той неделе каждый потерял друга, такое обязательно надо выместить на ком-то… В глубине души Берн страстно надеялся, что кем-то окажется Кейн. Берн был уверен, что Ма’элКот потому не может поговорить с Кейном, что тот переметнулся на сторону Шута Саймона – а может, он сам и есть Шут – и волшебный туман, который расстраивает все планы Императора, защищает от него Кейна. Именно поэтому Берн оставил при себе одного парня с сеткой: пусть у него тоже будет Кошачий глаз на случай, если он встретит Кейна теперь, когда волшебная Сила Ма’элКота переполняет его почти до оргазма… А если ему повезет, то и Паллас Рил окажется рядом. Тогда, в Крольчатниках, она не только улизнула от его людей, но еще и унизила их. Так, может, сегодня все сложится иначе и ее возьмут. Точнее, возьмут их обоих. Он так размечтался, что его губы изогнулись в улыбке, пока он давал инструкции Котам. – Охраняйте Кошачьи глаза. Шут Саймон будет в первую очередь бить именно по ним. Если Кошачий глаз все же погибнет… – гневный взгляд Берна скользнул по лицам собравшихся, – значит тот, кто окажется рядом, возьмет его капюшон, наденет и станет новыми Глазами прайда. Теперь Шут Саймон от нас не уйдет, хватит одного раза. Чтобы выжить, ему придется побить в открытой схватке нас всех. И Берн устремил взгляд на стену, где красовался рисунок, сделанный красным мелком: рогатая рожица с кривой ухмылкой. Вообще-то, ее нацарапал сам Берн за пару минут до того, как в башне начали собираться Коты, и цель у него была поучительная. – Смотрите, – мрачно сказал он и потянулся к рукоятке Косаля. – Вон он, здесь, пялится на нас со стены. Насмехается над нами. И он медленно потянул меч из ножен. Едва ладонь Берна легла на рукоять, как воздух наполнился знакомым пронзительным воем, от которого у всех, кто был рядом, вмиг заломило зубы. Берн потянулся мечом к стене и уткнулся острием в камень рядом с граффити так, словно измерял расстояние между собой и рисунком. – Вот наш ответ. Одним стремительным движением могучего запястья Берн очертил Косалем окружность с центром в той точке, куда вонзилось острие клинка: прием дегаже срезал верхнюю часть камня. Плоской стороной меча Берн подбросил каменную лепешку в воздух и ловко поймал левой рукой, а потом поднял над головой так, чтобы все Коты видели изображение Шута Саймона. – Глядите, – сказал Берн. Усилием воли вызвав колдовскую Силу Ма’элКота, он так сдавил камень в ладони, что тот затрещал, как ломающиеся кости, и превратился в крошку, которая тонкими струйками стекла на пол меж пальцев Берна. Коты встретили эту демонстрацию могущества молчанием, в котором было больше ярости и силы, чем в любых приветственных возгласах. Берн сказал: – История Шута Саймона закончится сегодня поражением и кровавой смертью. По местам. И пока Коты разбивались на прайды и тихо покидали башню, каждый молча обещал себе, что сделает все, лишь бы клятва Берна стала правдой. 9