– Они… она… – Я не подберу слов. – Так ты что, знаешь? – О чем – о Шуте Саймоне и Вечном Забвении? – Он смотрит на меня так, словно говорит: «Не держи меня за идиота, а?» – Конечно. Я Король Арго или кто? А кстати, почему заклятие не затронуло тебя… – Это тайна, – перебиваю его я. – Ладно, давай дальше. Коты ждали ее у входа в дыру, где прячутся токали. – Ну так вот. По-моему, они выследили ее там так же, как до этого, три или четыре дня назад, выследили здесь. Кто-то ее сдал. Сердце тяжело ударяет мне в ребра. – Подданный? Он кивает: – Похоже. Никто больше не знал, где она. Мой человечек в Очах понятия ни о чем не имел, так что, кто бы ни был в этом замешан, он имеет прямой выход на Берна или его Котов. Паслава, Деофад, кто-то из Баронов – короче, не знаю кто. Но только не из простых бойцов – те мало что знали, нечего и продавать. У той дыры на стреме никого нет – она никому не доверяет. – Так вот почему ты ходишь один. – Вот именно. Так что нам надо перевести отсюда вас всех, а еще мне нужны имена всех Подданных, кто знает, что ты здесь. Если Коты и сюда за тобой явятся, это хоть немного сузит круг подозреваемых. – Когда найдешь предателя, – охрипшим голосом говорю ему я, – пригляди за ним, пока я сам с ним не разберусь. Сделаешь? Но он только приподнимает плечи: – Ничего обещать не могу. У меня к нему тоже есть счет, как ты понимаешь. Предал ее… ну, доберусь я до этого долбоеба… Его пальцы выразительно скрючиваются, отчего становятся похожими на когти, а кровь приливает к лицу так, что начинают пульсировать жилки вокруг глаз. Я смотрю на него внимательно. Что-то переменилось в нем с нашей последней встречи. Только позавчера он рассматривал все это дело не более как повод покуражиться, показать фигу в кармане Ма’элКоту, а сегодня все на полном серьезе, да еще на каком: парень только что кипятком не писает. – Ты только приведи меня к ней, величество. Вот что сейчас важнее всего. Внезапно он устремляет на меня остро-проницательный взгляд еще секунду назад рассеянных глаз: – Почему это так важно? Странно, что я никогда раньше не замечал, какие у него крошечные глазки, прямо свиные. Да и те того гляди закроются от злости, так вздулись жилки вокруг них. – Эй, величество, ты чего? Это же я, вспомнил? – Ага… – не сразу отвечает он, и я вижу, как краска медленно отливает от его лица. – Да. Помню. Прости. Только ей не нужна твоя помощь, Кейн; черт, да я почти уверен, что она пролезла вчера на Ночь Чудес и ее никто даже не увидел. – Вот как? – Угу. Какой-то Плащ или Плащ, который защищает другой Плащ… Ты знаешь, о чем я? В Консерватории я почти год изучал боевую магию, пока меня не перевели на отделение рукопашного боя, так что я сразу понимаю, что к чему. Значит, теперь ее не может обнаружить даже адепт, потому что никто не чувствует натяжения энергии Потока, которое создает она. Возможно, к этому как-то причастно и заклятие Вечного Забвения. Впервые за много дней я улыбаюсь совершенно искренне. Все смотрят на меня, а величество спрашивает: – Что с тобой? Что ты увидел? – Ничего, – отвечаю я жизнерадостно, – просто теперь я точно знаю, где она. 17 – Стратор, это тот парень, Развлекатель Клирлейк, из «Обновленного приключения». Он хочет получить живой эфир – воссоединение. – Скажите ему… э-э-э… нет, скажите ему: «Нет». Артуро Кольберг грыз ноготь большого пальца, глядя на экран, где Кейн, Профессионал до мозга костей, всегда учитывающий драматический эффект, с риском для собственной безопасности и скорости передвижения настаивал на том, чтобы взять Ламорака и Таланн на встречу с Паллас. Подготовка заняла несколько минут: надо было раздобыть лошадь для раненого, а также толстые плащи и непромокаемые шляпы для всех – проливной дождь полоскал улицы и закоулки Крольчатников так, словно задался целью отмыть дочиста. В пещеры им соваться нельзя, слишком много Подданных Короля пережидают там непогоду; значит, будут пробираться верхом. Король собрал группу сопровождения, в чью задачу входило, взяв путников в кольцо, отвлекать от них внимание солдат и вообще всячески мешать тем, кто станет проявлять к ним повышенный интерес. Обычно такие сопровождающие держатся на некотором расстоянии от объекта своей охраны, чтобы иметь более широкий обзор, но из-за дождя видимость сократилась метров до десяти-пятнадцати, да и солдаты, скорее всего, пережидают непогоду где-нибудь в укрытиях, так что дождь скорее подспорье для Кейна, чем помеха. Кольберг сам предупредил людей из «Обновленного приключения», едва услышал, что Кейн знает, где искать Паллас. Надо отдать должное этому парню, Клирлейку или как его там, инстинкт его не подвел: предвкушение встречи героев, миг, когда он увидит ее, сначала издали, потом приблизится, глянет ей в глаза, заговорит… и тут все закончится. Трансляцию надо будет прервать до первого поцелуя, даже до первого прикосновения – это будет бомба. Количество предварительных заказов на вторичные кубики удвоится… Конечно, и риск тоже есть – ну а как без риска? Как Кейн проведет эту сцену, что решит Совет Директоров, который и без того дышит ему в спину? Риск требует личной инициативы, нет, даже отваги, залихватской удали, которая редко присуща Администраторам, зато в избытке встречается у… – Кольберг даже мысленно всегда произносит это слово шепотом – Бизнесменов. Скорость поет в его крови, нашептывает ему утешительное: «Протяни руку, сделай шаг, возьми, и ты получишь все целиком…» Тем временем на огромном 270-градусном экране Кейн и его группа, опустив головы и пряча лица от косого дождя, уже идут через улицу Мошенников. Вполне возможно, что на принятие решения у Кольберга есть лишь несколько секунд; но если Кейн замешкается, если сцена продлится еще минут десять – а этого хватит, чтобы новость разлетелась по всем программным центрам Сети, – то всем захочется урвать свой кусочек вот этого, всем на свете без исключения… так зачем же отдавать такой лакомый кусок «Обновленному приключению» бесплатно? Они заплатят, все до одного заплатят. Потянутся на приманку всей кучей, как стадо леммингов на смерть; да и кто сможет позволить себе поступить иначе? Любой канал, оказавшийся единственным на рынке, где не показывают встречу Кейна и Паллас онлайн, обречен. Лицензионные платежи – одни только лицензионные платежи за показ этих нескольких минут – окупят все это Приключение целиком, сколько бы оно ни стоило, да еще миллионы останутся! Приняв решение, Кольберг распорядился немедленно очистить студийный узел связи в ожидании урагана входящих звонков. Какую же цену назначить? Сто марок за одну секунду эфира? Или тысячу? Он засадил мальчишек из отдела маркетинга высчитывать цену – такую, чтобы программные директора стерли себе зубы до самых десен, скрежеща ими от злости, и вырвали себе все волосы с досады, но все же не умерли от горя; только после этого он сам позвонил в «Обновленное приключение». – Дайте мне Развлекателя Клирлейка! – рявкнул он. – Говорит Биз… Администратор Кольберг. «Ничего, недолго уже осталось; чувствую, что недолго мне еще ходить в простых Администраторах». 18 Голоса, раздающиеся с пяти миллиардов экранов по всему миру, звучат так тревожно, точно объявляют о начале войны. Почти все они говорят по-английски; те немногие иноязычные каналы, которые еще борются за выживание в глухих этнических провинциях Земли, в большинстве своем слишком бедны, чтобы заплатить за секунды эфира цену, заломленную Студией. Бестелесные голоса звучат по-разному, но смысл слов везде один и тот же: «Ты должен это увидеть. Ты должен полюбить это. В твоей жизни нет и не может быть ничего важнее этого». И это лицо, такое прекрасное, серьезное, честное, с точеными чертами, гиацинтовыми локонами, и влажный глицериновый блеск глаз. В нем скрыты эмоции столь могущественные, что для них и слов нельзя подобрать – какая-то комбинация экстаза сродни религиозному и глубоко въевшегося самодовольства: «Я здесь. Я все знаю. Но вы будете знать только то, что я захочу вам рассказать». А еще в нем заключена сила, он прямо лучится ею; он – сгусток энергии, которую вливают в него жадные и жаждущие взгляды десяти миллиардов людей, взирающих на это лицо через свои экраны прямо сейчас. – В прямом эфире из Студии Центр в Сан-Франциско я, Джед Клирлейк. 19 – Это здесь, – говорит величество, точнее, кричит, напрягая голос, чтобы перекричать шипение дождя по нашим шляпам, и мое сердце пускается в галоп. Неужели я и впрямь так близко? Изломанная громада склада маячит впереди, за серо-черными потоками дождя, распахнутая настежь дверь зияет чернотой. Ручеек ледяных мурашек пробегает у меня вдоль позвоночника и, разделяясь надвое, стекает в штаны. Я смотрю на Ламорака верхом на лошади, на Таланн, которая весь путь до склада держала лошадь под уздцы, но за потоками ливня различаю лишь расплывчатые силуэты. Я наклоняюсь к уху величества так, что поля наших шляп приходятся внахлест, образуя короткий воздушный коридор, через который можно говорить. – Подтягивай своих парней, – говорю я ему. – Лучше иметь всех под рукой, пока Паллас не соберется, – вдруг кто-нибудь из них сболтнет что-нибудь кому не следует. Он бросает на меня косой взгляд, как будто хочет убедиться, что сбоку я выгляжу так же, как и при взгляде в упор, и, немного подумав, кивает: – Вон там, впереди. Он поднимает над головой руку и резко опускает ее вниз, описывая широкую дугу в воздухе, – зовет своих людей. Мне как-то не верится, что они разглядят его знак за пеленой сплошного дождя, но они появляются почти тут же, шлепая по грязи и сутулясь под потоками воды. – Но я тебе говорю, мы следили за этим местом день и ночь. Томми и теперь там. Черт, да сам Берн заходил туда сразу после говнодраки. Ее там нет. Я хитро улыбаюсь в ответ: – Ты просто не знаешь ее так, как я. Она прятала там тридцать с лишним человек, у них было место, чтобы спать, и место, чтобы срать. Вряд ли она все это бросит, особенно теперь, когда ей некуда идти и она боится кому-либо доверять. Самое лучшее укрытие – то, где охотники уже искали и ничего не нашли. – Я оглядываюсь: двенадцать Подданных обступили нас со всех сторон. – Пошли. Я иду первым; Таланн за мной, ведет под уздцы коня Ламорака; величество останавливается, снова пересчитывает всех Подданных и входит за ними, замыкающим. Однако внутри он выходит вперед и ведет нас через лабиринт беспорядочно обрушившихся, обугленных балок в бывшую складскую контору, сквозь щели в стенах которой пробивается радостный розоватый свет костерка. Огонь, невидимый с улицы, горит прямо на полу, топливом для него служат куски деревяшек со стен, возле него сидит на корточках Томми – пытается не околеть от холода на посту. Увидев меня, он выпрямляется.