А правда в данном случае смертельно опасна. «Значит, я умру здесь, – подумал Кейн. – Рано или поздно до него дойдет, что происходит, и тогда он просто убьет меня. Даже если он не догадается, то все равно задует меня, как свечу, когда я начну выполнять свой контракт, – ведь я подрядился убить его». Смерть подобна солнцу – на нее даже Кейн не мог смотреть не моргая. Вот и теперь он вспомнил Крила, Тоа-Фелатона и задал себе вопрос: будут ли они ждать его там, по ту сторону жизни, и если да, то для чего, но поспешил прогнать эту мысль. «Единственная моя надежда – вернуть Шанну живой на Землю. Выиграю я или проиграю, умру или буду жить – наплевать, главное, чтобы жила она». – Так как же? – спросил Ма’элКот, подавшись вперед и внимательно вглядываясь в лицо Кейна. – Я вижу, что ты пришел к какому-то решению. В чем оно? Скажи. – Да, – начал Кейн, – я действительно кое-что понял. Например, что мне не обязательно быть вежливым с тобой сейчас. – Вот как? – Ма’элКот взглянул на него скорее весело, чем с обидой. Кейн пожал плечами и цинично ухмыльнулся прямо в лицо Императору: – Не будь я тебе нужен для того, чтобы поймать Шута Саймона, я был бы уже мертв. Ты сам так сказал. Так чего мне из кожи вон лезть, стараясь тебе угодить? Веселье в глазах Императора потускнело, голос громыхнул дальней грозой. – Из кожи вон, говоришь? – Будь благоразумен, прими это как факт и дай мне продолжить. – Благоразумен, значит, – рокотнул Ма’элКот, поставил локти на стол и сплел пальцы перед лицом. – Человек благоразумный приспосабливается к миру, человек неблагоразумный меняет мир под себя. А значит, прогресс зависит только от неблагоразумных. «Бернард Шоу!» Кейна точно молния пронзила. Эту цитату особенно любил Дункан, но откуда Ма’элКот мог узнать слова земного автора, да еще запрещенного? – Знаешь, так часто говорил мне мой отец, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Знаю. – Улыбка Ма’элКота была как солнце, пробившееся из-за туч. – Ты уже говорил Мне об этом однажды, и Я не забыл. «Что-то мы больно далеко зашли, пора с этим кончать», – подумал Кейн, а вслух сказал: – Ладно, я сдаюсь. – Э-э-э? Кейн раздраженно встряхнул головой: – Я уже давно ломаю голову над тем, где я тебя раньше видел. Твое имя известно мне со времен Войны Долин и Войны за Престол, и я видел, что ты сотворил тут, в Анхане. Но это все не то. У меня такое чувство, что мы встречались раньше, что я по-настоящему тебя знаю. Твои манеры – то, как ты говоришь, к примеру, каждое второе-третье предложение у тебя про Реальность или Природу – все это мне знакомо, но вот откуда – хоть убей, не пойму. И главное, чего я не могу понять, – как можно позабыть о встрече с могучим магом двухметрового роста, сто килограммов весом, сложенным, как молодой бог. – Мм… ты Мне льстишь. – Кейн по голосу слышал, что Ма’элКот едва сдерживает смех, от которого вибрировала его грудная клетка. – Но ты прав, Кейн, мы действительно встречались. Ты вполне можешь утверждать, что знал Меня в Моей прошлой жизни. Однажды Я уже нанимал тебя, чтобы ты сделал кое-какую работу. – Вот как? – Да, так. И мы даже довольно тесно сотрудничали одно время. Это было лет семь назад, перед Войной Долин. Я нанимал тебя, чтобы ты помог Мне вернуть Венец, принадлежавший некогда Дал’канниту Тысячерукому. Кейн вытаращился на него, открыв рот: – Шутишь! Император самодовольно покачал головой: – Вовсе нет. Ты знал Меня по имени Ханто из Птрейи или по прозвищу Серп – довольно некомплиментарному, надо признать. – Ханто… – потрясенно выдохнул Кейн. – Ты – Ханто Серп? Человек, который нанимал Кейна, чтобы тот выкрал для него корону Дал’каннита, и правда занимался магией; но он был задохликом с лицом хорька и плохой кожей, лет на десять старше Кейна. Ханто был адептом магии, хотя и не первостатейным, баловался некромантией, которая помогала ему в его хобби: он собирал артефакты, принадлежавшие разным историческим личностям. Венец был единственной вещью, оставшейся от легендарного липканского военачальника Дал’каннита, которого соотечественники позже стали почитать как бога войны; корона пропала еще во времена Восстания Джерета, то есть лет за триста до того, как Ханто напал на ее след. Но Ханто… ведь он же был полным ничтожеством: Кейн мог переломить его одной рукой, его и Серпом-то звали за внешность – впалая грудная клетка и спина колесом. Тогда как Ма’элКот… Ну, в общем, Ма’элКот. – Я больше не Ханто Серп, – сказал Император. – Я был им много лет назад. Теперь Я Ма’элКот, Император Анханана, Щит Проритуна, Лев Белой пустыни и так далее и тому подобное. – С ума сойти… Император ухмыльнулся – изумление Кейна ему польстило. – Что, так трудно поверить? Сила Венца, который ты выкрал для Меня, плюс еще некоторые вещи, которые Я накопил с годами, дали Мне возможность переделать Себя. – И он потянулся, как сонный лев. – Я сделал Себя тем, кем всегда мечтал быть. Разве это так странно? А ты, Кейн, разве не поступил так же? – Может быть, – задумчиво согласился Кейн. – Правда, в моем случае результат не столь… э-э-э… зрелищный. – Не скромничай. Кстати, похищение Венца – четвертый поворотный пункт в истории нашей Империи. И самый важный, даже если Я Сам так говорю. Кейн внимательно рассматривал собеседника, пытаясь в горе самоуверенной плоти разглядеть тощего невротика-некроманта, которого знал когда-то. – Так кто же ты? В смысле, кто ты на самом деле? Ма’элКот раскинул руки: – Я – тот, кого ты видишь своими глазами. У Меня нет секретов, Кейн. А вот можешь ли ты сказать о себе то же самое? На этот вопрос не существовало безопасного ответа, поэтому Кейн смотрел на собеседника и молчал. Секунду спустя Император вздохнул и встал на ноги: – Ты закончил? Еда на тарелке Кейна осталась почти нетронутой. Он только плечами пожал: – Аппетита что-то нет. – Ладно. Тогда идем. Ма’элКот направился к двери. Кейн поспешно промокнул салфеткой уголки рта, потом, пользуясь тем, что Император отвернулся, провел ею по лбу – на нем каплями выступил холодный пот. «Хорошо, что я сумел переменить тему». Кейн скомкал салфетку и бросил ее на тарелку. Потом встал и пошел вслед за Императором. 4 Большой зал дворца Колхари был огромен – гулкое гигантское пространство, пол которого выстлан мрамором, а стены облицованы травертином. Кейн вспомнил, как почти десять лет тому назад он шел по этому полу, приближаясь к Дубовому трону. Тель-Альконтаур, старший брат Тоа-Фелатона, предложил тогда Кейну титул Барона за героизм, проявленный им в битве с Ордой Кхуланов при Церано. Однако Студия была не заинтересована в том, чтобы их лучший молодой Актер, стремительно восходящая звезда, связал себя по рукам и ногам управлением заштатным феодом в Надземном мире. К тому же все, кто был так или иначе связан с Монастырями, по традиции отказывались от любых почестей и наград, предложенных временными властителями, и Кейн легко, хотя и уважительно отказался от чести, оказанной ему старым Королем, во время специальной церемонии, устроенной здесь, во дворце. Кейн вспомнил, каким пустым казался ему тогда громадный зал, несмотря на то что люди стояли в нем плечом к плечу: аристократы и сановники, офицеры и почетные граждане всех мастей. Переливчатые потолочные своды, терявшиеся где-то на страшной высоте, улавливали каждый звук, родившийся внизу, и, превратив его в шепот или шелест, отправляли обратно вниз. Этот акустический трюк создавал впечатление, что зал почти пуст, даже когда он был наполнен людьми до отказа. Дубовый трон, на котором восседал теперь Ма’элКот, по-прежнему стоял на широком прямоугольном помосте – двадцать семь высоких ступеней над бесконечным простором мраморного пола. Узкие гобелены, сюжеты которых невозможно было разглядеть из-за копоти и пыли, скопившихся с годами, по-прежнему висели в проемах между огромными контрфорсами, но это было единственное, что сохранилось в памяти Кейна от былого убранства зала. Ма’элКот явно произвел тут кое-какие перемены. Столбы света с танцующими в них пылинками, падая сквозь южные окна зала, терялись на фоне магматического сияния двенадцати бронзовых жаровен, каждая из которых была так широка, что внутри легко мог вытянуться во весь рост высокий мужчина. В них горели угли того же сорта, что и под котлом в Малом зале, – много тепла и света, но совсем без дыма. Кроме того, угли горели не сгорая, однако их свет был не так ровен, как у лампы; он дрожал и пульсировал так, что тени, которые отбрасывали жаровни, казалось, жили своей жизнью и преследовали свои цели. Середину зала занимала гигантская платформа – девять футов в высоту и сотни футов в длину и ширину; ее бока были задрапированы праздничными флагами кирпично-красного цвета с золотом: материи на них пошло столько, что хватило бы на ливреи всем служащим дворца без исключения. Над ней бронзовой башней высилась статуя, изображавшая обнаженного Ма’элКота. Сверкающий бронзовый гигант стоял, уперев руки в боки и расставив ноги, – поза силы и власти. Его пах возвышался над уровнем платформы примерно на метр. Ни одно зеленое пятнышко не пятнало его сияющей мускулатуры, лицо выражало радушие и благожелательность. Кейн со своего места видел, что у статуи два лица, значит второе смотрело на платформу. Кейн молча кивнул: двуликая статуя показалась ему дурным предзнаменованием. Между расставленными ногами колосса находился короткий наклонный желоб, тоже из бронзы, который вел с платформы в неглубокий бассейн перед самыми ступенями трона. На той стороне статуи, которая смотрела на платформу, Кейн заметил очертания чего-то похожего на пенис, на стороне трона внизу живота статуи была припухшая складка плоти, – видимо, она символизировала вагину. Он подумал, что его, по всей видимости, ждет очень необычное представление. Он сидел в крошечном зашторенном алькове позади трона. Там было два стула, и один из них занимал Кейн, прильнув глазом к отверстию в крошечной дверце как раз за спиной Ма’элКота. На это место его посадил сам Ма’элКот, который просто объяснил, что компания Кейна ему приятна и он не желает расставаться со своим гостем только из-за того, что наступил час аудиенций. Вот почему Кейн сидел и наблюдал за тем, как в Большой зал входят делегация за делегацией, прибывшие из самых дальних уголков Империи. Представитель каждой из них подходил к трону, поднимался на первую ступеньку и излагал просьбу или жалобу, с которой они прибыли. Ма’элКот слушал и кивал, а когда с делом было покончено, он кивком отправлял просителей к платформе. Те заходили под платформу, где снимали одежду. А потом по ступеням платформы наверх один за другим выходили голые люди – мужчины и женщины, мелкопоместные дворяне и Герцоги Империи. Там они присоединялись к растущей толпе голых и дрожащих мужчин и женщин всех возрастов, которые ждали и наблюдали – естественно, немного нервно – за тем, как Ма’элКот разбирался со следующими. При этом Император не забывал вполголоса комментировать все происходящее для Кейна: рассказывал ему о Баронах и Рыцарях, которые появлялись перед троном, о том, что творится в их землях, об их былых политических связях и нынешних амбициях, а также о том, чем они могут быть полезны Ма’элКоту в его Великом Труде. Иногда их разговор переходил на другие темы, но рано или поздно возвращался к самому Ма’элКоту, его достижениям и планам.