– Нет. Я вылетаю завтра или послезавтра. – Что ж! – генерал развел руками в стороны. – Уважаю. Запишите кое-какие координаты: туда вы сможете обратиться за помощью. Думаю, это вам понадобится. И при проверке документов тоже эти телефоны не помешают. Идет? Генерал ФСБ протянул мне пару визиток и объяснил, что нужно говорить и как. – Я постараюсь снабдить вас нужными документами… Для «зеленого коридора». Позвоните завтра по первому номеру, он наверху, и мой подчиненный все вам расскажет. Александр Гаврилович встал, я тоже поднялась. Он пожал мне руку и кивнул: – Вы едете одна? – Нет. С… коллегой, – указала я на Шаповалова. – Это хорошо. – И генерал неожиданно подмигнул мне: – Мужская поддержка всегда нужна! Даже самым храбрым и независимым женщинам. Желаю удачи… – Спасибо. Радов проводил генерала до двери и вышел вместе с ним в приемную. – Ну как? – шепотом спросила я у Шаповалова. В этом большом торжественном кабинете я чувствовала себя словно бы уменьшившейся в размерах и не могла даже разговаривать в полный голос. Здесь все было таким массивным, торжественным, помпезно-парадным. И крепкие стулья, и тяжелый стол, и черное кожаное кресло, и темно-бордовый ковролин, и портрет президента над столом, и даже тяжелая чугунная пепельница внушали почтение и трепет. – Не нравится мне все это, – сердито мотнул он головой. – Не ездила бы ты туда, ей-богу! Я бы и сам быстро смотался и вернулся. – Нет, – я сжала его руку. – Мы поедем вместе… Вернулся Радов, сел за стол, и в этот момент зазвонил телефон. Он снял трубку и коротко бросил: – Я занят. – Он посмотрел на меня: – Думаю, Александр Гаврилович решит ваш вопрос в ближайшее время. Надеюсь, ваша поездка будет удачной. Я бы не рекомендовал вам ехать, как и Александр Гаврилович, но вы – женщина отважная и уже все за всех решили сами. Как я понял, отговаривать вас бесполезно. Как говорится, Бог в помощь, и я, как и моя дочь, буду ждать вашего возвращения. Если возникнет необходимость – звоните. – Спасибо. Спасибо вам за все! – Что мог, то и сделал. Удачи! Все было уже сто раз переговорено и передумано. Я и не предполагала, что споры у нас будут возникать чуть ли не ежесекундно, причем по самым пустяковым вопросам. – Нет, это невозможно! – хватался за голову Шаповалов. – Зачем тебе целая бадья шампуня? Ты что, едешь на целый месяц? А эта юбка, тапочки и две пары кроссовок? Зачем?! – Если, не дай Бог, мы попадем под дождь или кроссовки выйдут из строя, где я найду там запасную обувь? Где? – Там нет ливней, – буркнул Шаповалов. – Там жара! – Откуда ты знаешь? – Смотрел в Яндексе. Интересовался: куда мы едем и чего нам там ждать! В смысле погоды. – Отлично. Загорю на солнышке. Тогда я выкидываю теплый свитер. – Непрактично, – буркнул Шаповалов. – Могут быть перепады температур, и в горах ночами холодно… – Но ты же будешь у меня под рукой, Олег? – улыбнулась я. – Зачем мне свитера. Ты меня и согреешь. Он притянул меня к себе и посадил на колени. – Не нравится мне все это, Владушка. Совсем не нравится! Может быть, все-таки останешься? – Нет, – мотнула я головой. – Не останусь! А ты, если хочешь… оставайся… – выпалила я и крепко зажмурила глаза. Даже сама мысль о том, что он может «остаться», была невыносима. Если он это скажет, то… конец всему. Земля сойдет со своей орбиты, Средиземное море выйдет из берегов… Но ничего этого не произошло… – Ладно, вроде все уложили! Утром выезжаем. Проверь паспорта и документы. Мы с тобой теперь сотрудники благотворительной международной организации «Мир детей» при ЮНИСЕФ. Усвоила? – Конечно. Давай-ка спать ляжем пораньше. Вставать-то в шесть… …Мы прилетели в Грозный. Стояла какая-то аномальная жара, градусов тридцать пять, не меньше. Я подумала, что не взяла крем от загара, ох сразу обгорю, пойду пятнами, Шаповалов увидит меня в таком неприглядном облике, и я ему сразу разонравлюсь… О чем я думаю? Господи, какая чепуха! И в то же время как же мне было важно знать, что я хорошо выгляжу! А потом – незаметно – в мою душу закрался страх – глупый, иррациональный. В Москве у меня страха не было. А здесь он появился. Вопреки всеобщему, широко распространенному мнению, я вовсе не была храброй женщиной, наоборот, я боялась слишком многого. Просто когда-то, в один прекрасный момент, мне надоело бояться, и я решила притвориться храброй. И тогда у меня все стало получаться. Потому что главное – прогнать этот страх и вести себя так, словно на свете нет таких проблем, которые невозможно решить, нет ситуаций, с которыми я бы не справилась… И теперь мне требовалось вспомнить эту забытую истину и вести себя так, словно я сидела в своем офисе, пила кофе из большой кружки и морщилась, рассматривая план-проект очередного заказчика… Шаповалов словно прочитал мои мысли и повернулся ко мне: – Дрейфишь? – Ничуть! – и я вздернула подбородок. – Все нормально. – Здесь и бояться-то не стыдно, – кратко бросил он. – Война! Тут взрослые мужики седеют за один день и кричат «мама». А ты строишь из себя героиню. Если тебе страшно, так и скажи. – Обязательно, – я потерлась носом о его ветровку. – Как только начну бояться, скажу. Непременно. И страх постепенно пропал: я вновь заставила себя не бояться. Город Грозный выглядел таким же белым, чистым и, как ни странно, неживым, как и в первый наш приезд. Может быть, дело было в этой странной, стерильной красоте белых, новеньких, только что отстроенных зданий, широко раскинувшихся площадей и гулких проспектов и сказочных фонтанов? Эта красота резко контрастировала с войной, со взрывами, которые до сих пор гремели на этой земле. Город изо всех сил старался опровергнуть эту реальность – реальность войны. Но это не получилось… И повсюду, где мы встречали людей, они бросали на нас быстрые настороженные взгляды, «сканировавшие» по принципу: «свой-чужой». Из-за этих взглядов мне становилось неуютно, хотелось куда-то спрятаться. Но это было невозможно. Мы раздобыли «уазик», договорившись с загорелым Мансуром о поездке в Веденский район, и выехали за город. Я подумала, что война – это всегда неожиданность, когда ты не знаешь, в какой момент и где именно бабахнет, и это тягучее ожидание просто непереносимо. «Уазик» трясло, мы сидели, тесно прижавшись друг к другу. Когда на очередном ухабе нас подбросило, я охнула и ударилась головой о крышу автомобиля. – Осторожнее, – схватил меня за локоть Шаповалов. – Дорога тут – не подарок. – Я прижалась к нему и неожиданно нащупала в его кармане пистолет. Я вскинула на него глаза. Шаповалов посмотрел на меня без тени улыбки, и я отвела взгляд в сторону, понимая, что любые вопросы сейчас прозвучат глупо. Мы – на войне. Мы проехали очередной блокпост, и наш водитель о чем-то кратко переговорил с высоким бородачом. У него было красное загорелое лицо, гортанная речь. Он что-то крикнул нашему водителю, открыл дверь и осмотрел нас, с грохотом закрыл ее. – Вдруг это бандит? – шепотом сказала я Шаповалову. – И нас сейчас высадят из машины? – Все может быть. Не волнуйся раньше времени, слышишь, я тебе запрещаю паниковать. После двух-трех минут ожидания мы двинулись дальше, и я спросила у водителя: – Мансур! Что-то случилось? – Нет. Но два дня назад в Элиджи-Ведено были взрывы, и ехать туда небезопасно. Школу взорвали, и еще пару домов. – Школу?! – я ухватилась за руку Шаповалова. – Да. Местную. Так ехать дальше или нет? – Поехали! – я закрыла глаза. Иногда я открывала их и смотрела в окно. Слева и справа по обочинам тянулись горные хребты. Небо было блекло-голубым, словно выцветшим от жары. «Уазик» в очередной раз подпрыгнул и остановился. – Приехали! – обернулся к нам Мансур. – Машина забуксовала, бензин кончился. Но мы уже почти приехали. Пешком тут меньше километра. Вон туда. Провести не могу. Должен это хозяйство караулить… Так что извините. – Мы дойдем. Дорогу я примерно помню, так что проблем нет, – сказала я, выбираясь из машины. – Прямо, прямо, а потом – направо, – махнул рукой Мансур. – Не ошибетесь… – Спасибо. – Счастливо! Из-за духоты было трудно дышать, дорожная пыль скрипела на зубах. Мы пошли вперед, и эта чертова пыль вскоре пропитала буквально все: одежду, легкие, волосы. Хорошо бы сейчас принять горячую ванну, это стало бы таким неземным наслаждением! Как там раньше говорили: полцарства за коня? А я бы отдала полцарства или чего угодно другого за ванну с душистой пеной. Мы шли вперед, практически не разговаривая друг с другом, экономя силы и нервы. Как ни странно, в этой тишине, среди этих безмятежных гор я сильнее всего чувствовала присутствие войны, хотя пейзаж был исключительно мирным. Но сообщение, что вчера тут несколько раз прогремели взрывы, опровергало эту безмятежность, подчеркивая ее обманчивость и иллюзорность. – Ты хочешь пить? – спросил Шаповалов.