– Я страшно голоден, – доверительно сообщил он. Словно открыл мне некую ужасную тайну. – Здесь есть ресторан японской кухни, и я приглашаю вас присоединиться. – К чему? – прошептала я, с трудом соображая, что происходит. Он расхохотался, показав крепкие белые зубы: – Ко мне, конечно! – И нарочно – или нечаянно – коснулся моего плеча своим плечом. – Не отказывайтесь! Я бросила беспомощный взгляд на Гришу. Это твое дело, прочла я в его глазах, ты разбирайся. А мне пора. Меня ждет Ирочка, кино, ее робкая ручка. А потом – столик в кафе, в самом дальнем углу, и кофе, капучино с островерхой папахой сливок, и Ирочкина виноватая улыбка… – Идите, Григорий Наумович. Я отпускаю вас. – Спасибо. Большое спасибо, – сказал Гриша и торопливыми шагами рванул от нас, спеша на свой романтический вечер. – Теперь мы можем спокойно пойти в ресторан. – Мне некогда. – Тогда перекусим здесь. Я опустила глаза. «Отказать хаму, немедленно!» – приказала я себе. – Не возражаю, – сказала я, испытывая к себе самое жгучее презрение. В лобби-баре играла медленная тягучая музыка. Бармен, стоявший за стойкой, протирал бокалы, и без того чистые, как кристаллы Сваровски. К нам подлетел официант. В поле моего зрения попала рука с запонками, и я «споткнулась» взглядом об эту руку. – Салат с креветками и кофе, – сделала я заказ. Я чувствовала себя неловко, о чем говорить, я не знала. Я вообще немногословный человек и обычно со своими партнерами придерживаюсь сугубо официального тона и рамок профессиональных бесед. Я уже жалела, что не отказалась от совместного перекуса и не поехала домой, где сунула бы в духовку пиццу и выпила бы большую чашку кофе. – Расскажите о себе, – попросил вдруг Шаповалов, и я чуть не свалилась со стула. Это было так неожиданно… – О себе? – переспросила я. – Я сказал что-то неприличное? – удивился Шаповалов. – Да нет. Но эти сведения разглашению не подлежат, – с улыбкой сказала я. Я уже овладела собой и решила вести себя в духе светской дамы: быть легкой, искрящейся, с чувством юмора. – Почему? В вашей биографии есть темные пятна? Я рассмеялась: – Упаси боже! А может быть, лучше вы расскажете о себе, – перевела я тему. Шаповалов слегка прищурился: – А вы хорошо парируете. – Научилась. Нам принесли еду. – Я родился в маленьком поселке Приморского края и мальчишкой мечтал стать капитаном. Но умер отец, мне пришлось учиться и работать, помогать матери растить двух младших сестренок. Потом я занялся коммерцией. Начинал с маленького предприятия автосервиса, мы основали его на паях с приятелем. Потом прикупили еще два таких же. Так и расширялись… Не думаю, что вам интересны подробности. – Тон его был дружеским, словно мы были знакомы тысячу лет и встретились после недолгого перерыва. К чему он мне это рассказывает, пронеслось в моей голове. И главное – зачем? Шаповалов будто прочитал мои мысли: – Вам, наверное, совершенно неинтересно, о чем я рассказываю. Вы про себя думаете: зачем все это говорится? Я смутилась: все-таки показаться невежливой мне не хотелось. – Ничуть, – сказала я с преувеличенной бодростью. – Всегда любопытно: как люди выходят в люди? Простите за каламбур. – Ничего страшного. Вашу мысль я понял, – он кивнул мне и принялся за еду. Мы ели молча, но я все равно всей шкурой ощущала присутствие этого человека, словно от него протянулись ко мне некие невидимые нити. И… я боялась поднять на него глаза, что мне вообще-то несвойственно. Я чувствовала себя нашкодившей школьницей, которая боится наказания за свой хулиганский поступок. Не очень-то уютное чувство! Я почти залпом выпила кофе, мне хотелось избавиться от присутствия этого человека и поскорее оказаться дома – на своей безопасной территории; дома, где все так привычно, надежно и… спокойно. А этот шумный мужчина невольно внушал мне чувство тревоги и нервного беспокойства. Я сама не знала, откуда оно взялось, это чувство, но, очевидно, неспроста. – Вы сбегаете? – Что? – я подняла на него взгляд. Светло-карие его глаза смотрели на меня в упор. – Не поняла, что вы сказали? – У меня такое ощущение, что вы сбегаете от меня… Я досчитала про себя до трех, чтобы успокоить дыхание. – У меня просто вчера был очень напряженный день, конец рабочей недели, а сегодня – это внеплановое задание. Я просто устала и хочу поскорее оказаться дома. Мне предстоит еще поездка к матери, а у нее трудный характер… – К матери? Я закусила губу: зачем я это сказала? Получается, тем самым я невольно выдала себя. Кому охота слушать разговоры о чьих-то семейных дрязгах? И что он теперь обо мне подумает? И тут я рассердилась на саму себя: какая мне разница, что он подумает! Кто он такой? Я вижу его всего второй раз в жизни, и при этом первый – не в счет. Он облил меня грязью и преспокойно уехал, даже не потрудившись извиниться! Это его прекрасно характеризует: вот какой он тип – наглый и самодовольный. И еще Васильев с этим заданием – на фиг мне все это!!! – У вас проблемы с матерью? – Что вы! Какие там проблемы… Все нормально, – ощетинилась я. – Мне пора… К сожалению. Я встала со стула и отодвинула его от стола. – Вы даже не попросили счет. – Ах да! – вспыхнула я. – Простите… сейчас я заплачу. – Да бросьте. Терпеть не могу феминисток. Заплачу сам, не волнуйтесь. – А я вам позже отдам деньги… – Без комментариев! Я кивнула Шаповалову: – Было приятно познакомиться. Надеюсь, мы сработаемся. Черта с два мы сработаемся, устало подумала я про себя. Таких мужиков я вижу насквозь: самонадеянных, привыкших к тому, что весь мир вертится вокруг них. Ты будешь по сто раз заставлять меня переделывать рекламу, указывать на малейшие мои промахи и недочеты, показывать, кто есть кто. И когда я принесу тебе сто первый вариант, ты лениво процедишь сквозь зубы что-то типа: «Неплохо! Но можно было и лучше». Такие заказчики – сплошная головная боль и нервотрепка. Я буду кричать на своих сотрудников, что, в принципе, я позволяю себя крайне редко, и то лишь когда меня уже окончательно достанут и я бываю вынуждена на кого-то выплеснуть свои эмоции… «Я была бы очень рада отказаться от этого заказа, потому что я… боюсь тебя. И не могу объяснить даже самой себе почему…» – подумала я. – Подождите. Выйдем вместе. – Извините, я тороплюсь. Я кивнула, не глядя на него, и быстрыми шагами вышла из зала. Да, я сбегала – позорно, трусливо, – и ничего не могла с этим поделать. На улице за ночь намело снегу, я перепрыгнула через небольшой сугроб. В машине я сразу включила печку и, посмотрев на себя в верхнее зеркальце, рванула рычаг зажигания на себя… Мотор заурчал и стих. Я вновь рванула рычаг. Та же самая картина. Боже мой! Ко всем недавним неприятностям мне не хватало только сломанной машины! Я была готова поверить в старую истину, что беда никогда не ходит одна, только в компании с другими неприятностями. В нетерпении я стукнула кулаком по рулю, потом приказала себе успокоиться и сделать еще одну попытку. Еще одна попытка ни к чему не привела. И вдруг я заплакала, тоненько всхлипывая и размазывая слезы по щекам. Я была рада, что сейчас меня никто не видит: не видит, как «железная леди» рекламного бизнеса Влада Вешнякова сидит в своей машине и хлюпает носом, как последний лузер, который все время промазывает. На душе у меня было муторно и погано. Пропал ролик, в который было вгрохано столько нервов, сил и глупых слюняво-розовых надежд, вроде Гран-при «Каннских львов», красной дорожки и журналистов, щелкающих затворами фотоаппаратов. Но когда мы работали над ним, эти мечты не казались нам ни слюнявыми, ни розовыми. Напротив, мы были дружно уверены – все должно произойти только так! И никак иначе… Да еще эта поездка к матери… Если я сегодня не приеду к ней, меня сожрут, без всякой надежды на помилование. В окно машины постучали. Пригнувшись к стеклу, на меня смотрел Шаповалов. Я вспыхнула и быстро вытерла слезы. Нажала на кнопку, и стекло поехало вниз. – В чем дело? – спросил он почти сердито. – Чего вы ревете? – Я не реву. – А чем вы только что занимались? – Это… мое дело. – Мое тоже. Как заказчик, я отвечаю за нанятого мною работника. Да откройте же дверцу машины! Я открыла, он сел рядом со мной, и я инстинктивно подалась от него в сторону.