– Превосходный ответ, – ехидно заметила я. – Так «да» или «нет»? – Зависит от ряда обстоятельств. Дай посмотреть на номер. Я вытащила сотовый. – Вот, в списке принятых вызовов он стоит первым. Тоша оттопырил нижнюю губу. – Издеваешься? – Конечно, нет. А что? – насторожилась я. – Он же не определился, – пояснил компьютерный гений, – высветились лишь нули. Я в этом случае бессилен. – Тогда открой сайт Первого московского мединститута и найди среди его выпускников этого человека, – потребовала я, подавая Антону визитку Николая Коровина. – Он, наверное, наш с Соней ровесник. – Ну, это легко, – пообещал младший Бархатов. – Черт! – Что опять не так? – вздохнула я. – Комп глючит, – развел руками Тоша. – Никогда такого не было. В ту же секунду я услышала возню в коридоре, быстро встала, распахнула дверь и увидела в паре шагов от нее Лидию Сергеевну, которая шарила рукой по деревянной панели стены. – Что вы делаете? – удивилась я. – Дашенька! – подпрыгнула дама. – Ты почему в комнате Антоши? – Зашла к нему с просьбой кое-что уточнить в Интернете, – обтекаемо ответила я. – Я кольцо потеряла, – сказала Лида. – Не пойму, как оно с пальца упало! – Навряд ли украшение прилипло к стене, – произнесла я. Бархатова засмеялась. – Конечно, нет. Хочу включить боковые светильники. Я окинула взглядом узкую галерею. – Здесь нет бра, только две потолочные люстры, а выключатель у лестницы. Лидия поправила волосы, села на корточки и быстро пошарила руками, не переставая тараторить: – Я разволновалась и от того ума лишилась. Ну, конечно, бра тут висели до ремонта, Игорек их снял. Ах, вот оно, мое колечко. Смотри, правда хорошенькое? Андрей Валентинович когда-то подарил. Я уставилась на ее палец, украшенный небольшим перстнем. Отличный изумруд. Но еще более отменное зрение у Лидии Сергеевны, которая ухитрилась увидеть на желто-зеленом ковре не очень большую золотую цацку с камешком колера свежей травы. Вы сразу разыщете на подобном фоне украшение в похожей цветовой гамме? Я точно нет. Стоит позавидовать Лидии – у нее зрение как у терминатора. Пожилая леди лишь опустила взор и вмиг обнаружила потерю. – Побегу переоденусь, – майской птичкой защебетала хозяйка. – На улице ветерок поднялся, надеюсь, дождик не соберется. Пусть бы лето еще продлилось… Я проводила взглядом Лидию. Так, так… Кольцо она, конечно, не теряла, просто сделала вид, что нашла его. Под чьей дверью подслушивала хозяйка? Кто ее интересовал? Антон? Яна? Или Лидию Сергеевну привлекла комната, в которой разместили Коровиных? Вон дверь в нее, в метре от того места, где она «обнаружила» перстенек. Я усмехнулась, хотела вернуться к Антону, но увидела, что он выходит из своей опочивальни. – Ты куда-то собрался? – По делам съездить надо, – ответил Антон. – Посмотрел списки выпускников мединститута? – не отставала я. – Теперь вуз называется медицинской академией имени Сеченова, – не упустил случая позанудничать он. Я разозлилась. – Молодец, что узнал про переименование. Но меня волнует Николай Владимирович Коровин. Он получал диплом? – Нет, такого студента там не было, – сообщил Тоша. – Из похожих фамилий я нашел Бычкову, но ведь это не Коровин. – Справедливое замечание, – согласилась я. – Бычкова не Коровин. Когда ты вернешься? – Точно не скажу. А что? – проявил несвойственное ему любопытство Антон. – Мне нужно еще пошарить в Интернете. – Ладно, – не стал спорить парень, – как при-еду, так сразу. Глава 21 Так я и думала, Коля Коровин никогда не сидел на лекциях в престижном медвузе. Почему мне в голову пришла мысль о том, что он самозванец? Моя лучшая подруга Оксана – хирург, и вот она-то училась в мединституте. Пару лет назад Ксюта, смотря телевизор, укоризненно сказала: – Ну разве может государственный человек, депутат, произносить фразу: «У нашего оппонента мозги не на месте»? – Звучит не очень вежливо, – согласилась я, – но от представителей власти еще не то услышать можно. Оксана посмотрела на меня. – Дашунь, у человека мозг! Один! Мозги лежат на рынке в мясном ряду: телячьи, свиные, бараньи. Их там покупают гурманы. «У нашего оппонента мозг не на месте» – вот как следовало выразиться оратору. Ни один врач никогда не скажет: «Человек получил сотрясение мозгов» или «В его мозгах гематома». – Депутат – не доктор, – я попыталась оправдать представителя власти. – Твоя правда, – пробормотала Ксюша, – хотя это его не оправдывает. Раз полез на трибуну, изволь говорить правильно. Оксана редко негодует, наверное, поэтому я на всю жизнь запомнила ее слова. Более того, невольно обратила внимание, что все мои знакомые эксперты и врачи говорят: «мозг». А однажды стала свидетельницей того, как судебный медик Витя отчитывал своего практиканта. – Ты кто? – злился он. – Ну, патологоанатом скоро буду, – ответил парень. – И задал мне вопрос: «Почему у погибшего мозги серого цвета?» Мозги? Запомни, недоросль, у человека мозг! Мозги на рынке, на прилавке. Усек? Витя почти дословно повторил слова Оксаны. Ксюше очень трудно давалась латынь. Моя подруга – талантливый врач, но иностранные языки отнюдь не ее конек. Мертвый язык она сдавала то ли пять, то ли шесть раз и страшно обрадовалась, когда наконец получила зачет. Да только на том ее неприятности не закончились. Начался курс фармакологии, а в ней есть раздел, посвященный травам. И вот Оксанка, уже без запинки выдававшая на латыни названия всех костей человеческого скелета, никак не могла запомнить научное наименование одуванчика. Каждый день она много раз повторяла, в том числе при мне: «Одуванчик, Taraxácum officinále…» Но так бывает – чем больше хочешь что-то запомнить, тем быстрее слово улетучивается из памяти. Однако в результате этот латинский термин навсегда засел в моей голове, ведь у меня большие способности к иностранным языкам, я усваиваю их буквально на лету. К чему столь длинное отступление? Сейчас поясню. Во время нашей беседы, когда все выясняли, кто где находился шестнадцатого сентября в момент трагедии, Николай произнес фразу: «Человеческие мозги – хитрая система, негативные воспоминания они легко блокируют», – и я удивилась. А чуть позже, услышав, как гомеопат преспокойно назвал одуванчик «сконце эректус», поняла: скорее всего у Коровина нет специального образования. Конечно, мне могут возразить: он, вероятно, плохо учился, проспал все зачеты, посвященные лекарственным растениям, и прогулял лекции по анатомии. Да, это возможно. Но хорош травник, не знающий элементарных вещей! И студент, не посещавший лекции по анатомии, не имеет права называться врачом даже при наличии документа, удостоверяющего его профессиональное образование. Что-то мне подсказывало: милейший Коля никогда не сидел в аудиториях Первого московского медицинского института. Это очень серьезное заведение с уникальными педагогами, они никогда не выпустят из своих стен недоучку. Может, наш натуропат и экстрасенс нахватался поверхностных знаний в каком-нибудь заштатном медучилище? Я постояла некоторое время в коридоре, потом пошла искать Надю. В доме ее не было, и я спросила у Эстер: – Не видела Надежду? И куда вообще все подевались? – Лидия Сергеевна в спальне, – принялась перечислять вездесущая экономка, – Антон уехал, Яна туда-сюда носится, то в сад выбежит, то в дом прискачет. Грязи натащила, лень ей балетки скидывать, в уличной обуви по паркету шлепает, придется из-за нее пылесосить. Нынешние дети совсем от рук отбились. Соня никогда себе ничего подобного не позволяла, ее мать строго воспитывала. Лида беспорядка не любила, и Андрей Валентинович терпеть не мог ни грязи, ни разбросанных вещей. Эстер помолчала, а затем перешла к «теме дня». – Знаешь, я, в общем-то, Софью не осуждаю за нападение на дочку Гнюшки. Лена сама виновата, она отвратительно себя вела. Вечно дразнила Соню. Ну, допустим, сидят все вечером за ужином, вдруг племянница бросается к профессору, обнимает его и говорит: «Ой, дядечка Андрюша, еще раз тебе огромное спасибо!» Андрей Валентинович гладит подлизу по спине. «Ерунда, дорогая, не стоит меня тысячу раз за пустяки благодарить». А Елена его не отпускает, лепечет: «Ты такую красивую книгу мне подарил! Я о ней мечтала! История Спарты! Соня, хочешь, покажу, что мне дядя сегодня вручил? Только руки сначала помой, а то можешь страницы запачкать. Впрочем, нет, я сама буду их перелистывать, не хочу, чтобы дядюшкин подарок грязные пальцы хватали». И продолжает Андрея Валентиновича целовать. Соня аж лицом темнела, горло у нее спазмом перехватывало. – Надо же! – удивилась я. – Никогда бы не подумала, что в детстве Софья была способна на столь сильные чувства. На мой взгляд, она совсем независтлива. Неужели девочке мало доставалось подарков от родителей, если она мрачнела при виде подаренной другому ребенку книги? Эстер села на табуретку. – Дело не в зависти, а в ревности. Уж не знаю, по какой причине Лида чуть ли не в школьном возрасте Соню родила. Думаю, исключительно по глупости. Ей и в голову не пришло, что ребенок на всю жизнь, он не кукла, поиграла и на полку швырнула. Небось Лидочке хотелось взрослой казаться, с коляской ходить, наряжать дочку в бантики-кружева и слышать, как все восхищаются: «Ах, какой очаровательный младенец!» В реальности-то все иначе было. Соня родилась болезненной, сутки напролет кричала. Андрей Валентинович был уже не юноша, детей он ранее не имел, дочь ему сильно мешала. А Лида не учла, что дети писают и какают в пеленки, есть просят, ими день-деньской заниматься надо. Ей материнство представлялось как прогулка с красавицей-дочкой. Профессор жесткую позицию занял: я деньги зарабатываю, а ты, жена разлюбезная, занимайся хозяйством. Уходил из дома в девять утра, возвращался к полуночи. Войдет в квартиру, а там раскардаш, повсюду вещи разбросаны, Соня орет, Лида растрепанная на супруга кидается: «Где был? Что делал? Я тут загибаюсь одна, постирай подгузники!» О памперсах-то тогда и не мечтали, ни электростерилизаторов, ни качественных сосок, ничего не было. – А вас Бархатовы когда к себе в дом взяли? – Так через месяц после рождения Сони Андрей Валентинович меня и нанял. Я-то из многодетной семьи, с пяти лет за младшими братьями приглядывала, все по дому делала. Скажу без преувеличения, я их брак спасла, а то бы развалилась семья. Лида училась в институте, потом карьеру строила. К Соне раз в сутки подходила.