Глава II Койоты К несчастью для ариспийских рудокопов, не только их караван находился в этот день в Сонорской пустыне. В то время, когда рудокопы заметили к северу от себя возвышенность, на которую им указал Педро, называя ее Затерявшейся горой, в это самое время, по какому-то странному совпадению, другие люди также приближались к горе, но с противоположной стороны. Последние, похоже, не видели ее – отчасти потому, что находились еще слишком далеко, а отчасти также оттого, что им мешала некоторая неровность почвы. Этот второй караван нисколько не походил на первый, который мы только что описали нашим читателям. Во-первых, он был гораздо многочисленнее, хотя издали мог показаться малочисленным, так как занимал меньшее пространство из-за отсутствия телег, вьючных животных и всякого багажа. С новыми пришельцами не было жен и детей. Их отряд состоял исключительно из всадников, вооруженных с ног до головы, причем у каждого за спиной находилась в седле сумка с провизией и тыквенная бутылка с водой. Одежда их была довольно простая. У большинства таковой служили полотняные леггинсы и мокасины, то есть длинные штиблеты из оленьей кожи, и сверх того серапе – шерстяное одеяло для защиты от ночных холодов. Людей, отличавшихся своим костюмом от остальных, было не более полудюжины. Казалось, они пользовались некоторым влиянием среди своих товарищей, а один из них, более других увешанный знаками отличия и воинскими украшениями, по-видимому, был их вождем. Знаки, указывавшие на его высокое положение, не имели ничего общего с привычными военными шевронами. Обладатель их носил эти знаки прямо на коже. Гремучая змея, нарисованная у него на шее, с приподнятой головой и хвостом, с длинным жалом, высунутым из открытой пасти, как бы для того, чтобы ужалить невидимого врага, скручивала свои кольца и извивалась в длинных изгибах на его обнаженной, медно-красного цвета груди: посреди круга, образуемого змеею, можно было заметить и другие знаки, страшные и вместе с тем странные. Среди них были отвратительная жаба, тигр и пантера, более или менее верно нарисованные, и, наконец, в центре круга, на самом видном месте, был изображен символический знак, известный всем и везде, – грубо нарисованный белой краской череп с двумя перекрещивающимися костями. Пучок перьев развевался на голове незнакомца, физиономия которого была свирепа и отвратительна. Излишним было бы говорить, что этот субъект был индеец. Он и его товарищи принадлежали к племени, славившемуся среди всех индейских племен своей жестокостью, к племени волков-апачей или койотов, названных так вследствие своего нравственного сходства с койотом, этим шакалом Нового Света. Отсутствие женщин и детей, а также какого бы то ни было багажа указывало на то, что койоты собрались в какую-то военную экспедицию. Их экипировка и боевая раскраска еще более подтверждали эту мысль. Они были вооружены ружьями, пистолетами и копьями, которые, по всей вероятности, уже пронзили насквозь не одного мексиканца. У некоторых даже были винтовки и револьверы сравнительно новых образцов, так как цивилизация пригодилась дикарям, по крайней мере, хотя бы для того, чтобы значительно увеличить число известных способов отправлять на тот свет врагов. Сверх того у каждого за поясом висел страшный нож для скальпирования. Они двигались правильным строем, по два в ряд, а не гуськом, по индейскому обычаю. Уже давно индейцы прерий и пампасов оценили преимущества военной тактики своих врагов-бледнолицых, а также то обстоятельство, что последние везде отдают предпочтение кавалерии. Все индейские племена сумели хорошо воспользоваться уроками военного искусства, которое преподали им белые, и в местностях, лежащих к северу от Мексики, в штатах Тамаулипас, Чиуауа и Сонора неоднократно случалось, что команчи, навахо и апачи атаковали мексиканцев по всем правилам военного искусства и обращали в бегство своих многочисленных обескураженных врагов. Краснокожим не пришлось, как рудокопам, в течение трех дней проезжать по безводной пустыне, и они нисколько не страдали от жары, так как отлично были знакомы с местностью и знали все пресные источники с водой и все места, удобные для лагерных стоянок. Они имели основание не беспокоиться о жажде во время путешествия, так как им приходилось ехать вдоль берегов реки, известной на географических картах под названием Рио-Сан-Мигель, которую мексиканцы называют Оркаситас. Таким образом, они находились в наилучших условиях для того, чтоб иметь успех в своем предприятии. За час до захода солнца они увидели перед собой Затерявшуюся гору. Индейцам она не была известна под названием Cerro Perdido: они ее знали под именем Наухампа-Тепетль (то есть Гора, похожая на сундук). Но койоты очень мало думали о географии или этнографии; они помышляли о грабежах и убийствах: единственной целью их экспедиции было разрушение какого-нибудь селения опатов или белых, расположенного на берегах Оркаситас. Однако когда они заметили Затерявшуюся гору, другая мысль заняла их на время. Следовало решить вопрос: не благоразумнее ли достигнуть подножия горы до наступления ночи? Мнения разделились – одни стояли за этот план, другие были против него. Наухампа-Тепетль находилась, по-видимому, на расстоянии не более десяти или двенадцати миль, до озера нужно было пройти вдвое больше. Но коренные жители страны, в особенности дикари, привыкают к этим обманам зрения и вычисляют расстояние весьма точно. К тому же койоты были здесь не в первый раз. Разногласие возникло между ними из-за заботы о лошадях, которые были порядком утомлены после пятидесяти миль пути. Койоты были здесь не в первый раз Лошади их были мустанги, то есть дикие лошади прерий, отличающиеся, несмотря на свой небольшой рост, силой и выносливостью; но они уже сделали достаточно большой переход за день, и следовало опасаться, что мустанги окончательно выбьются из сил, прежде чем достигнут горы. Благоразумнее было дать им отдохнуть и расположиться лагерем у Наухампа-Тепетля на следующий день около полудня. К тому же заключению пришел, без сомнения, и вождь дикарей, так как он спрыгнул на землю и стал привязывать своего коня. Сомнение было разрешено. Этот маневр вождя был равносилен приказанию, и все спутники Эль-Каскабеля (Гремучей Змеи) тотчас последовали его примеру. Следуя обычаю, индейцы сперва занялись своими мустангами, а затем только позаботились о себе. Они набрали дров и разложили большой костер, но не для того, чтобы греться, а для того, чтобы приготовить себе пищу. Для ужина у них имелись негодные для верховой езды кони, которых они вели с собой в поводу. Дело мясника не требовалось много времени: один удар ножом в горло лошади – и вот уже туша разрезается, и огромные куски мяса, насаженные вместо вертелов на палки, погружаются в пламя и вскоре превращаются в жаркое, на вид довольно аппетитное. Затем любители конского мяса собрали под соседние деревья свои остальные съестные припасы, которые, надо признать, имели не менее привлекательный вид. Это были, во-первых, стручки альгаробии и сладкие ядра еловых шишек, которые они поджарили на огне, как бобы, а во-вторых, плоды кактусов разных пород. Лучшие плоды получают из кактусов породы питагайя, высокие обнаженные стволы которых у вершины окружены венком ветвей, издали делающие их похожими на гигантские канделябры. Вся степь была усеяна этими растениями странной формы. Таким образом койоты среди пустыни сумели приготовить себе ужин, не забыв при этом и десерта. Поужинав, они стали готовить к завтраку на следующий день блюдо, до такой степени любимое апачами, что одно из апачских племен, племя мескалеро, сделало его своей постоянной пищей и даже получило свое название от названия этого растения – мескаля. У ботаников оно известно под названием мексиканского алоэ, которое в изобилии растет в пустыне. Способ приготовления пищи из алоэ менее сложен, чем это можно было бы предположить. Вот как поступили койоты. Они нарвали сперва довольно большое количество мескаля, затем отрезали у каждого растения его расходящиеся лучеобразно от сердцевины твердые, длинные, как шпаги, листья и сняли с сердцевины кожицу. Тогда открылась беловатая, яйцевидной формы масса. Она и употребляется в пищу. Между тем как одна часть индейцев занималась этими приготовлениями, другие выкопали яму, дно и бока которой выложили гладкими камнями. Затем туда набросали горячих угольев, оставив их гореть до тех пор, пока они не превратились в золу. Когда яма хорошенько нагрелась, туда потихоньку опустили куски мескаля, плотно завернутые в шкуру лошади, убитой для ужина. Краснокожие положили вместе с растениями несколько кусков мяса с кровью, сверху присыпав все землей. Они закрыли отверстие этой первобытной печи толстыми кусками дерна, чтобы сохранить в ней теплоту на всю ночь, и ушли в надежде на следующий день отлично позавтракать. Затем они завернулись в свои серапе и, не боясь быть застигнутыми врасплох в этой пустыне, где они знали малейшие закоулки, спокойно легли спать, имея вместо постели сырую землю, а вместо полога – звездное небо. Они никак не предполагали, что на расстоянии нескольких часов езды от их лагеря расположен другой – лагерь врагов их племени, врагов на этот раз слишком малочисленных для серьезного сопротивления. Знай они это, они не стали бы помышлять об отдыхе; они вскочили бы на своих мустангов и в карьер помчались бы по направлению к Затерявшейся горе. Глава III «Вода! вода!..» Между тем рудокопы с большим трудом, при щелканьи бичей, с криками: «Anda, mula maldita! Ну! Вперед же, проклятые мулы!» – приближались к Затерявшейся горе. Они едва продвигались, так как мулы, терпя в течение долгого времени недостаток в воде, ослабли и с трудом тащили тяжелые повозки, а вьючные животные изнемогали под своей поклажей. Увидев гору с того места, где Педро остановился, рудокопы подумали то же самое, что и Роберт Тресиллиан. А именно: они вообразили, что их проводник ошибался, считая длину оставшегося им пути в двадцать миль. Люди, которые, подобно рудокопам, проводят всю свою жизнь под землей или, подобно морякам – на море, часто плохо могут судить о том, что относится к поверхности земного шара. Но возницы телег, погонщики мулов и другие отлично знали, что гамбусино не обманывал их. Скоро все пришли к тому же заключению, так как по прошествии одного часа оказалось, что они нисколько не стали ближе к горе, а по прошествии другого часа едва заметно было, что расстояние уменьшилось. Незадолго до захода солнца они настолько были близки к горе, что ясно могли различить ее очертания и даже рассмотреть в подробностях. Затерявшаяся гора имеет вид огромного катафалка; форма горы удлиненная, вершина ее неровная, так как горизонтальная плоскость то тут, то там поросла деревьями, силуэты которых выделяются на голубом фоне неба. Невероятная вещь – вершина горы кажется шире, чем ее основание; это происходит оттого, что ее крутые бока образуют как бы непрерывный ряд карнизов, многие из которых составляют отвесные утесы. Этот вид, однако, вовсе не внушает печали, так как все эти бесчисленные пропасти покрыты зеленью всюду, где только есть хоть немного земли для того, чтобы растение могло пустить там корни. В длину, почти точно с севера на юг, Затерявшаяся гора занимает примерно четыре мили и составляет немного более одной мили в ширину, высота ее около пятисот футов. Этого мало для горы вообще, но вполне достаточно для того, чтобы заслужить это название среди необозримых открытых равнин, где всякий холм возвышается одиноко и издали заметен в пустыне. – С какой стороны находится озеро, сеньор Висенте? – спросил Роберт Тресиллиан, ехавший вместе с доном Эстеваном и гамбусино во главе каравана. – С южной, – ответил Педро, – и это большое счастье для нас, так как в противном случае нам пришлось бы сделать, по крайней мере, одну лишнюю милю. – Вот как?! А я полагал, что вся гора имеет в длину не более четырех миль. – Это совершенная правда, сеньор, но местность вокруг горы усеяна огромными обломками скал, среди которых мы с нашими повозками никогда бы не проехали. Я полагаю, что эти обломки скатились с горы; но я никогда не мог понять, как это они могли откатиться на несколько сот метров от подножия. А ведь я всю свою жизнь занимался изучением строения гор. – И ваши занятия пошли вам впрок, – прервал его дон Эстеван. – Но оставим в покое на время геологические диспуты. Меня беспокоит теперь нечто другое. – Что же? – спросил Тресиллиан. – Я слышал, будто индейцы несколько раз посещали Затерявшуюся гору. Кто знает, может быть, мы идем им навстречу? – В этом нет ничего невероятного, – пробормотал гамбусино. – Даже в подзорную трубу, – продолжал дон Эстеван, – я не замечаю никакого признака присутствия этих людей; но дело в том, что гора видна нам только с одной стороны, и мы не знаем, что делается с другой. Надо предусмотреть все, включая опасность. Я того мнения, что несколько человек, у которых лошади покрепче, должны отправиться на рекогносцировку. Если бы по ту сторону показалось значительное количество краснокожих, то, будучи предупреждены, мы могли бы построить корраль и защищаться в нем. Дон Эстеван был старый воин. Прежде чем заняться добыванием золота, он провел не одну кампанию против трех больших индейских племен, враждебных мексиканцам, – против команчей, апачей и навахо. Поэтому гамбусино не раздумывая одобрил его план и просил только позволения участвовать в рекогносцировке. Выбрано было ему в спутники полдюжины храбрецов, лошади которых имели еще достаточно сил, чтобы дать своим седокам возможность ускользнуть от дикарей, в случае если бы последние пустились в погоню. Генри Тресиллиан был в числе этих храбрецов-разведчиков. Он сам вызвался при первых же словах дона Эстевана, так как не боялся за своего коня: он знал, что у Крузейдера – так звали коня – хватит сил, чтобы доставить хозяина куда угодно и унести от какого угодно врага. Крузейдер был великолепным арабским скакуном. Вороная, без малейшей отметинки, масть, тонкие мускулистые ноги, сильное и стройное тело и необыкновенная понятливость делали его конем совершенно необыкновенным. Генри любил его как друга. Все лошади в караване выглядели больными, измученными и полумертвыми от жажды; Крузейдер же, казалось, нисколько не страдал от недостатка воды. Можно было даже предположить, что молодой господин поделился с ним своим последним глотком. Несколько минут спустя лазутчики, получив необходимые инструкции, поскакали галопом. Роберт Тресиллиан не возражал против того, чтоб его сын отправился на рекогносцировку. Он сам радовался храбрости, которую выказывал Генри при всяком удобном случае, и теперь долго провожал его нежным взглядом. Еще одни глаза долго следили за молодым человеком с выражением страха и вместе с тем гордости. То были глаза Гертруды Вилланева. Она гордилась тем, кого избрало ее юное сердце, но вместе с тем нежная ее душа содрогалась при мысли об опасностях, которым он беспрерывно подвергался. Двадцать минут спустя весь караван пришел в смятение. Животные, раздувая ноздри, поднимали головы, вдыхали в себя воздух и судорожно поводили ушами. Рогатый скот отвечал мычанием на ржание лошадей и рев мулов. Что за суматоха! Что за оглушающий шум! Голос мажордома[39], взявшего на себя обязанность смотреть за караваном, перекрывал все голоса. – Guarda la estampada! Смотрите, чтобы не произошло беспорядка! – кричал он изо всех сил. Животные, страдавшие жаждой, почувствовали близость воды. Уже не требовалось удара бича, чтобы заставить их идти вперед – туда, вдаль. Возницы с трудом сдерживали животных. Скоро все перешли на галоп. Это была какая-то бешеная скачка. Мулы и лошади, вьючные животные с повозками летели как попало, производя шум и грохот, с которым ничто не могло сравниться. Тяжелые повозки катились с быстротою молнии, и так как ближе к горе почва была усеяна камнями, иногда такой величины, что колеса поднимались в воздух, а телеги так наклонялись, что женщины и дети, сидевшие в них, пронзительно кричали, каждую минуту ожидая, что они опрокинутся. По счастью, – каким-то чудом, так как возницы не были в состоянии управлять мулами, – телеги сохраняли равновесие во время скачки по этому каменному лабиринту, так что никто не получил серьезных повреждений. Не стоит, конечно, говорить о нескольких незначительных ушибах. При такой езде понадобилось немного времени, чтобы добраться до озера. Путешественники, увлеченные этим вихрем, скоро увидели перед собою необозримое пространство воды, озаренное последними лучами заходящего солнца и окруженное зелеными прериями. Разведчики, не открывшие ничего подозрительного, еще даже не спешились у подножия горы. Они были изумлены, завидев караван, но у их товарищей не было времени на объяснения. Животные продолжали свою беспорядочную скачку и остановились, только когда ворвались в воду. Животные ворвались в воду