(Смертные техники — 2) Перевод: Kuromiya Ren Для всех, кто прочитал «Не умирай» и просил больше. Я вас услышал. Я управлял армиями. Я воевал, видел настоящую войну в мириадах ее воплощений. Я понял ее, как никто другой до меня, и никто после меня так ее не поймет. Люди думают, что война — идея, навязанная слабым сильными. Бои, столкновение противоположных сил, жаждущих власти, ищущих один ход, который отрубит голову и позволит войне умереть. Это ложь. Война — живое существо, уникальное для людей среди физического и духовного миров, и она подражает людям с поразительной точностью. Война начинается с малого. С идеи, мысли. Концепта. Она не быстрая, растет, принимает облик, а потом рождается. И она всегда рождается в крови. Жестокая, с криками и любовью. Война не может проходить без любви. Будь это любовь к человеку, к власти, к деньгам, к народу. Война растет, растекается за пределы своей идеи. Участников становится все больше, и они добавляют в войну свои цели, мутят воду и меняют ее течение. Война растет, меняется, поглощает, распространяется. Война одинокая, ищет общества, порождает конфликты. Но со временем войны устают, сдаются и принимают шрамы, которые заживают грубой тканью. И когда они умирают, они умирают тяжело, как люди, цепляясь за каждую секунду, каждую каплю жизни. Война не кончается, когда ей отрубают голову. Это тоже ложь. Бои продолжаются, даже если цель забыта, а ведущие идеи рассеяны по ветру. Люди бьются, даже без надежды и повода. И когда война умирает, как все войны должны, ее помнят те, кто участвовал, те, кто разрушал. Сяодан Вэй Пролог — Все боги ждут, Нацуко, — сказал Фуюко, его детский голос был высоким и взволнованным. — Скорее выбирай. Нацуко хмуро посмотрела на брата-близнеца и вернулась к задумчивому созерцанию портретов на стенах. Она была в Зале Лиц днями, пыталась сделать выбор. Миллионы картин висели на стенах просторного помещения, для каждого человека в Хосе, Ипии, Нэш и Кохране. Пока она смотрела, края одной картины свернулись, пергамент пожелтел и чернила выцвели. Еще человек умер. Они всегда умирали в больших количествах, особенно в последние сто лет. Век войны, столько жизней было потеряно. Пергамент осыпался, лицо на нем пропало. Чан Ан, бог жизни, вскоре заменит пергамент, нарисует новое лицо. Это была его роль в Тяньмэнь — обновлять Зал Лиц. Но даже Чан Ан сейчас ждал Нацуко. — Выбирай, сестра! У нас нет вечности. — Терпение, брат, — упрямо сказала Нацуко. — У нас всего один шанс. — Я знаю, сестра, — сказал Фуюко, его лицо мальчишки исказила хмурая гримаса. — Из всех богов я знаю! Пора было делать выбор. Нацуко выдохнула и сняла картину со стены. Женщина средних лет с морщинами на лице, говорящими о легких улыбках, давно сменившихся хмурыми гримасами вины и горя. Жизнь боли, сложностей, потери. Это лицо, этот человек из миллионов вокруг нее мог понять. — Эта, — сказала Нацуко. Она ожидала, что ощутит, что поступила правильно, когда выберет нужную картину, но она ничего не чувствовала. Мичи, бог предзнаменований, наверное, что-то сказал бы, но Мичи всегда было что сказать. — Уверена? — сказал Фуюко. Он смотрел на картину и изображал гримасу, которая означала, что он считал сестру безумной. Его было легко прочесть. Он был слишком искренним. Потому они играли свои роли. Иначе быть не могло. Нацуко улыбнулась брату и решительно кивнула. А потом сжала его ладонь и повела его из Зала Лиц. Они поспешили по коридорам Тяньмэнь, сандалии шлепали по мраморному полу, облака кружились по сторонам и над ними вместо стен и потолка. Было странно тихо. Все боги собрались в тронном зале, ждали начала состязания. Ждали ее. Огромные двери тронного зала возвышались среди облаков впереди, они были открыты, и Нацуко юркнула в проем, прижимая картину к груди, крепко держа брата за руку. Она не отпустила бы его, ведь они были очень близки. Все боги повернулись и смотрели, как она вошла. Сотни богов, некоторые были друзьями, другие — нет. Несколько даже зарычали на нее. У всех богов были враги, даже у детей-богов, как Нацуко. На возвышении перед нефритовым троном ждал Бату, бог войны, правитель последние сто лет. Он век правил небесами, и мир внизу век знал только войну. Но теперь у богов был шанс изменить это. Нацуко могла изменить это. И она заплатит любую цену. — Ты, наконец, готова, маленькая Нацуко? — спросил Бату, улыбаясь ей. Он не был злым, как для бога. Он сиял, грудь была обнаженной, кожа — бронзовой, и на голове не было волос, только завивающиеся брови цвета огня и пышные золотистые бакенбарды. Церемониальные бусы висели на его шее, его единственное украшение. Он опирался на красный деревянный посох, оружие, какое никакой другой бог, смертный или дух не могли поднять. Нефритовый трон был его. Пока что. Нацуко прошла сквозь собрание богов, ведя Фуюко за собой. — Вы все ждали меня? — сказала она, хихикая. Бату рассмеялся. — Мы не можем делать это без всех вас тут. Хотя, признаю, я собирался отправить Сарнай притащить вас сюда, готовы вы или нет. Сарнай, богиня огня, оскалилась Нацуко. Она была выше многих богов, была наполовину рептилией. Длинный хвост свернулся за ней, чешуя испещрила ее кожу. Огонь вылетал из ее рта, когда она открывала его, и от этого она ужасно шепелявила, ее было невыносимо сложно понять. — Фи-и-ижу, ты фыбрала, — сказала богиня огня. — Мож-ш-жно? — она протянула ладонь с когтями, и Нацуко сильнее прижала картину к груди. Сарнай рассмеялась, огонь летел брызгами с губ. Она принесла свою картину, хотя лицо на ней выглядело как механизм, а не человек. Бату поднял посох и стукнул им по полу. Звук был громкостью в десять гонгов, в которые ударили одновременно. Он дождался тишины и улыбнулся. — Пора, — сказал он, улыбаясь им всем. — Боги, которые хотят бросить вызов за мой трон, шагните вперед. Нацуко сделала шаг вперед. Не она одна. Тридцать пять из собравшихся сотен решили поучаствовать. Каждый нес картину в одной руке и артефакт в другой. — Как много, — Бату улыбался, как козел. — Мое правление было таким плохим? — он поднял руку, не дав им ответить. Он знал, каким было его правление, и ему было все равно. Он все-таки был богом войны, и война была его целью. — Вы все знаете правила. И вы знаете цену, — он посмотрел на Нацуко, и она видела печаль в его глазах. Никто из богов не отдавал так много для участия, как она. Бату глубоко вдохнул, повысил голос и торжественно сказал: — Мы собрались тут, боги Хосы, Ипии, Нэш и Кохрана, как делаем каждые сто лет, чтобы поучаствовать в Небесном Жребии. Увидеть, кто из нас сядет на трон на следующий век. Кто из вас займет мое место? Оставьте свои артефакты, и я посею их. Берите картины и ищите своих чемпионов, — он указал на небо и луну на нем. — Хикару? Хикару, богиня луны, прошла вперед в мягких туфлях и склонила голову. На миг луна будто засияла ярче. — Через двадцать пять дней луна снова будет полной, — сказала богиня. Нацуко чуть не рассмеялась, думая, как это запутает людей. Астрономы старались записывать и предсказывать движение луны и звезд. Хикару просто ускорила цикл, этим она превратила их предсказания в хаос. Бату хлопнул в ладоши. — Соревнование начнется со светом нового дня. Удачи и… — его улыбка стала шире, делая его лицо грозным. — Надеюсь, вы все провалитесь, — многие боги рассмеялись от шутки, но не Нацуко. Она видела сквозь юмор Бату и гадала, что он сделает, чтобы они проиграли. Он будет не первым правителем небес, который вмешается в игру. — Не стойте просто так. Приступайте. Каждый из богов-участников шагнул вперед и оставил свои артефакты перед троном. Нацуко шла последней, было сложно отпустить то, что было для нее самым дорогим на свете. Но она должна была. Это была цена участия, и только так можно было покончить с правлением Бату. — Я дам этому хороший дом, — тихо сказал Бату, чтобы другие боги не слышали. Нацуко сжала ладонь в кулак, другая рука все еще держала картину. — Подальше от своих войн? Улыбка слетела с лица Бату, и он посмотрел на нее холодным, как сталь, взглядом. — Такого места нет. Мне осталось, возможно, всего двадцать пять дней на правление. Я хочу погрузить мир в хаос, какого еще не бывало, маленькая Нацуко. Нацуко скривилась и хмуро посмотрела на Бату. — Я остановлю тебя. Бог войны широко раскинул руки. — Так останови меня. Нацуко сверлила Бату взглядом еще миг, оставила свой артефакт у трона, повернулась и ушла так быстро, как несли ее ножки. Ее сердце разбивалось, она с трудом сдерживала слезы. Так нужно было. Это было частью плана. Плана Фуюко. Только у него не было сил исполнить его. Потому это делала она. — Надеюсь, ты — правильный выбор, — прошептала она картине. Глава 1 Ю смотрела на старика за столом, он глядел на свои оставшиеся фигуры. Он был глупым стариком, взявшим бутылку вина за стол, которой он делился без колебаний. Хитрая тактика, которая сработала бы на слабом стратеге, но она видела его план насквозь. И нужна была не одна бутылка вина, чтобы она стала плоха в шахматах, чтобы проиграла такому, как он. Он был в морщинах от лет, которых было больше, чем Ю хотелось считать, и серые усы свисали. Он жевал левую сторону усов, скрипел волосками, пока пытался найти выход из ловушки, куда она его завела. Выхода не было. Только дурак оставлял шанс. — Не переживайте, — Ю подавила зевок. — У нас есть весь день, — позднее утро, белые облака покрывали небо. Сегодня не будет дождя. Еще день засухи. — Не торопи меня, — рявкнул старик, глядя на свои фигуры. — Чао Сян писал, что война не проиграна, пока есть воля сражаться, — он посмотрел на нее и подмигнул, словно старая надоевшая философия могла изменить исход. — Моя воля — камень. Сегодня я одолею тебя. Он говорил так и вчера, и позавчера. И до этого. Он во всем ошибался. Для начала, он проиграл после шестого хода, хоть и не понял это, и все тридцать ходов после этого только затягивали петлю. И его понимание Чао Сяна было таким же плохим, как и навыки в шахматах. Он проиграл в игре и в бою. Война все-таки будет идти, пока его воля не сдастся. Он будет бросать ей вызов снова и снова, будет проигрывать снова и снова. И его воля разобьется. До этого Ю будет рада забирать его деньги и вино. Она подняла чашку вина и радостно сделала глоток, наслаждаясь тем, как напиток бил в голову. Пять лет назад она ругала бы солдат за то, что они были пьяны к полудню. Но многое изменилось, и она тоже изменилась. Выбор между переменой и смертью не был выбором. Старик опустил палец на последнего Вора. У него остались последние три пешки, Император, Шинтей и Вор, которого он теребил. Ю знала его ход задолго до того, как он сделал его. Она оставила ему единственный ход, выход, шанс спасти Императора. Он подвинул Вора на две клетки вперед и на одну влево, перекрыл путь Монаху Ю. Она ждала, когда старик поднимет палец с фигуры, подчеркивая свою потерю. А потом Ю взяла Героя с доски и направила его в дальний конец, поставила его рядом с Императором старика. — Шах и мат, — Ю пьяно улыбнулась. Она дала мужчине пару мгновений смотреть на доску. — Платите. Глаза старика разглядывали доску еще пару мгновений, а потом он вздохнул и шлепнул две монеты на каменный стол. — Не могу победить, даже когда напоил тебя. — Точно, — радостно согласилась Ю. — Но спасибо, что пытались, — она опустила голову и пьяно захихикала. — Дайте знать, когда захотите сыграть еще.