– Нев считает, что одна из женщин в твоем роду могла призвать что-то сверхъестественное, пообещав ему взамен свою жизнь или душу, а потом пошла на попятную. Подобного обмана эти сущности не прощают. Саша наконец перестала смеяться, о чем-то задумавшись. – Ну, хорошо, пообещала, обманула, – уже серьезно сказала она. – Но ведь она давно умерла. И тот, кому она пообещала, давно забрал и ее жизнь, и душу, если хотел. При чем тут все остальные? – Все остальные были бы ни при чем, если бы она не обманула. Возможно. Потому что даже Нев, хоть он и испытывает явный интерес к подобным силам, считает их… нечестными. Они всегда забирают больше, чем просят, а дают меньше, чем обещают. Когда же речь заходит об обмане со стороны смертных, они становятся еще и мстительными. – Мне все равно кажется это странным. Мы ведь уже решили, что первая владелица кулона, Елизавета, которую я видела во сне, получила кулон, как и все мы, в четыре года. Неужели четырехлетний ребенок мог что-то задолжать темным силам? Какой такой ритуал она могла проводить в этом возрасте? Войтех какое-то время молча смотрел через лобовое стекло на темную проселочную дорогу, которую выхватывали из темноты фары, сначала формулируя свое предположение, а потом пытаясь высказать его без заметного отвращения. – Возможно, силам задолжала ее мать. Может быть, она пообещала не свою жизнь и душу, а своего ребенка? Саша болезненно скривилась, сбрасывая ногу с педали газа. Дорога превратилась в «направление», по которому в темноте нужно было ехать крайне аккуратно до самой деревни, где и находилась их дача. – Даже не знаю, хочу ли я знать, чего в таком случае просила эта… женщина у темных сил, – тихо призналась она, не пытаясь, в отличие от Войтеха, скрывать отвращение в голосе. – Меня интересует только, какие именно силы она призывала, – сдержанно ответил Войтех. – Мы должны это выяснить, чтобы Нев смог хотя бы попытаться восстановить защиту. Саша только вздохнула в ответ, ничего не сказав и сосредоточившись на дороге. Они въехали в деревню, уже притихшую в это время суток, и освещаемую редкими фонарями и окнами домов за заборами. Дом Сашиных родителей находился в самом конце деревни, чуть на отшибе, зато недалеко от реки, плеск воды в которой был хорошо слышен в тишине, когда Саша въехала во двор и заглушила двигатель. Небольшой двухэтажный деревянный домик окружали уже упакованные на зиму клумбы, но возле крыльца стоял пока не убранный мангал. Видимо, отец, большой любитель шашлыков и рыбалки, собирался еще раз или два в этом году приехать сюда до окончания сезона. Саша заперла машину и протянула Войтеху ключи от дома. – Включи пока котел, а то мы замерзнем. Дверь под лестницей, не ошибешься. А я найду в сарае стремянку, без нее на чердак не добраться. Войтех кивнул, забирая у нее ключи. Обстановка в доме сразу давала понять, что на даче проводят достаточно времени. Здесь было все необходимое для комфортного длительного пребывания: водопровод, канализация, электричество, отопление. Деревенская романтика, о которой ему как-то рассказывал один из приятелей еще в пору его подготовки к полету в космос, совсем не ощущалась, зато дом позволял насладиться тишиной и покоем в комфортных условиях. Ему потребовалось какое-то время, чтобы сориентироваться и сделать то, о чем просила Саша. К тому моменту, когда он закончил, она тоже вошла в дом вместе с небольшой железной лестницей. Дверь на чердак, а точнее обычный люк в потолке, находилась на втором этаже в самом конце коридора. Прихватив с собой два мощных фонаря, которые отец всегда хранил на самом видном месте, поскольку в деревне часто вырубалось электричество, они поднялись на второй этаж. Люк, по всей видимости, не открывали много лет, поскольку Войтеху пришлось налечь на него всем телом, чтобы тот наконец поддался. Он влез на чердак первым, а затем протянул руку Саше. На чердаке было пыльно, с потолка свисали клочья паутины, но тем не менее здесь царил идеальный порядок: вдоль стен стояли многочисленные коробки, а в углу прислонилось к стене, накрытое какой-то тряпкой, не то зеркало, не то картина. Сашин отец мог полгода ездить на машине с помятым крылом и не замечать чернильное пятно на рукаве, постоянно терял мобильный телефон и никогда не знал, где именно в шкафу искать свои рубашки, но все бумаги всегда хранил в идеальном порядке. В конце каждого учебного года все Сашины конспекты и тетрадки собирались в одну коробку, подписывались и отвозились на дачу. Саша смеялась над этой его привычкой ровно до тех пор, пока однажды на втором курсе университета ей не понадобился какой-то школьный конспект, который отец нашел ей в два счета. Удивляло ее теперь только то, что альбом лежал отдельно от всех остальных вещей ее прабабки. Вероятно, та видела недоверие на лицах своих внуков, подозревала, что они ничего не расскажут подросшей правнучке, и надеялась, что любопытная Сашина натура сама рано или поздно найдет альбом среди старых книг и заинтересуется им. – Полагаю, нам нужна какая-то из этих коробок, – Саша огляделась по сторонам. – Давай искать. Будет подписана либо «бабушка Саша», либо «Александра Константиновна», либо как-то так. Они принялись просматривать коробки и надписи на них, некоторые приходилось двигать, чтобы увидеть надпись. Потревоженная пыль взмывала в воздух, липла к одежде, клоками цеплялась к волосам, когда Войтех откидывал назад мешающую челку. Коробка нашлась у дальней стены. Войтех без труда раскрыл ее: клей на липкой ленте за эти годы почти высох. – Кажется, это оно, – предположил Войтех, осматривая блокноты и тетради, которые лежали сверху. Чувствуя, как дрожат от волнения руки, Саша вытащила из коробки большую плоскую шкатулку, в которой вполне мог поместиться блокнот или ежедневник. Она замерла, глядя на нее и почему-то не решаясь открыть, хотя здесь наконец-то были ответы на те вопросы, которые мучили ее последние дни. – Давай спустимся вниз, – предложила она Войтеху. – На кухне есть чай, там и почитаем. * * * Мне понадобился не один год, чтобы узнать то, с чего все началось, и то во всей истории осталось много белых пятен, но спустя двести лет крайне сложно собрать картину целиком. Что-то я находила в письмах, которые писали друг другу члены нашей и других семей, что-то – в архивах, что-то даже в газетах и книгах. Информация собиралась по мелким крупицам, но в итоге более или менее сложилась. Все произошло примерно в 1780 году. Та, которая все устроила, была родом то ли из очень мелких, то ли разорившихся дворян, но, как я могу судить, замуж вышла по любви, что стало приговором и для нее, и для всех нас. Мне не удалось установить ее имя, но, если честно, я не хочу его знать. Ее дочери Елизавете, портрет которой идет первым в альбоме, было около трех лет, когда муж охладел к ней. Едва ли бросил совсем, скорее просто завел любовницу. Впрочем, этого я доподлинно не установила. Женщина не придумала ничего лучше, чем вернуть мужа с помощью магии Темных Ангелов. Что это такое, я знаю лишь в общих чертах, поскольку смогла найти только одного человека, который согласился мне немного рассказать, того самого из Астрахани, о котором я писала выше. В желтом конверте ты найдешь описание этой магии, но, к сожалению, мне известно не так много. Она связалась с одним из Ангелов, прося вернуть ей любовь мужа, но взамен тот потребовал отдать ему Елизавету. Эти силы никогда не остаются в проигрыше, забирая у нас то, что нам больше всего дорого. Впрочем, я сомневаюсь в том, что ребенок был ей так дорог, раз она рискнула им, или же я просто не понимаю реалий того времени. Возможно, если бы я была свидетелем той истории, знала все детали, я бы и поняла ее. Мой отец всегда говорил, что мы не имеем права судить людей, поскольку никогда не узнаем всех их мотивов. По крайней мере, она постаралась защитить дочь. Ангел должен был забрать ее в четвертый день рождения, но к тому времени она нашла колдуна, практикующего Магию Ангелов на должном уровне, и тот за хорошую плату изготовил для девочки защитный кулон. Колдун вложил в него прядь ее волос, отрезанных еще до четырехлетия, и с помощью защитного символа и ритуала спрятал ее от Ангела. Когда тот пришел за ней, он уже не мог ее найти. Думаю, несложно представить, в какое бешенство он пришел, когда понял, что его обманули. Он пообещал рано или поздно забрать обещанный ему долг вместе со всеми остальными девочками, которых произведет на свет Елизавета и ее потомки. Девочек, в которых будет течь ее кровь. К сожалению, кулон только один. Не знаю, почему они не сделали больше. То ли у нее не хватило денег, то ли просто не подумали. Повторить его теперь не представляется возможным. Поэтому накануне четырехлетия девочки всем нам приходится решать: я или она. Глава 9 26 октября 2013 года, 21:30 д. Оредеж Ленинградская область На улице снова начал моросить мелкий дождь, больше напоминающий влажную пыль, висящую в воздухе, но Сашу это не остановило. Она выскочила наружу в одном только свитере, прижимая к груди альбом, который привезла с собой. Швырнув его в мангал, она щедро полила его жидкостью для розжига, которую отец забыл убрать в сарай, оставив здесь же, под скамейкой, вытащила из кармана зажигалку и подожгла край газеты, в которой альбом лежал среди старых книг почти двадцать пять лет. Веселый оранжевый огонек лизнул пожелтевшую от времени бумагу, с удовольствием вгрызаясь в ее край. Саша швырнула разгоревшуюся газету в мангал, и оттуда мгновенно взвилось ввысь огненное зарево, рассыпая по сторонам столпы искр. Только теперь она вспомнила, что ей все еще нужно дышать. Так бывало почти всегда: она редко плакала, вместо этого дыхательный центр, захлебнувшись болью, словно выключался, забывая о том, что дыхание все еще необходимо живому организму. Каждый вдох и выдох Саше приходилось делать сознательно, иначе об этом напоминало только жжение в груди. Она слышала, как хлопнула дверь дома, и с крыльца торопливо спустился Войтех, но так и не обернулась к нему, завороженно глядя на то, как исчезают в огне лица шести ее предшественниц. Войтех замедлил шаг и подошел ближе, ежась от порыва холодного ветра, но даже не замечая этого. Его взгляд приковал к себе вид полыхающего альбома, и даже когда он чуть повернул голову в сторону Саши, чтобы посмотреть, как она, его глаза продолжали цепляться за содержимое мангала. – Не думаю, что это сильно поможет делу, но на твоем месте я, наверное, поступил бы так же. Саша кивнула, тоже глядя на альбом, и обхватила себя руками, чтобы спрятаться от порывов ветра. – Я не хочу быть следующей, – тихо сказала она, но голос все равно дрожал, и было понятно, что не холод тому причина. – Я не собираюсь вклеивать в этот мемориал свой портрет и передавать весь этот кошмар своей дочери. Или внучке. Или правнучке, как повезет. Неважно. Не хочу. Это давно нужно было прекратить. И если ни у кого из них, – она кивнула в сторону мангала, где огонь доедал последние страницы альбома, – не хватило ума это сделать, то сделаю я. Все закончится на мне. Я никому этого не передам. Потому что… это нечестно. Несправедливо. Войтех обнял ее одной рукой за плечи, слегка сжав их в знак поддержки. – Может быть, Нев сможет что-то сделать. Я, правда, не уверен, что ему по зубам Темный Ангел, но наверняка можно что-то придумать. Саша вдруг повернулась к нему и обхватила его обеими руками, прижавшись щекой к его плечу и прячась в его объятиях. – Почему именно сейчас? – прошептала она. – Почему я не узнала обо всем раньше? Лет в шестнадцать. Или двадцать. Год назад, полгода назад. Почему именно сейчас? Войтех погладил ее по голове, как маленького ребенка. – Не думаю, что в любое другое время тебе было бы приятнее это узнать, – спокойно заметил он. – А зная тебя, могу предположить, что ты бы и не поверила, – он попытался улыбнуться. – Не приятнее, нет, – Саша едва заметно качнула головой. – Дело не в этом. Просто… – Она осеклась, не решаясь продолжить, но огромный ком внутри нее, мешающий дышать, требовал все сказать. – Я никогда не хотела детей. Я не могу сказать, что не люблю их, но… Я могу поиграть с детьми подруг, с племянниками Максима, но я никогда не чувствовала в себе готовности быть чьей-то матерью двадцать четыре часа в сутки, понимаешь? Но когда я ушла… когда решила больше не ездить с вами, я сама предложила Максиму завести ребенка. Он-то, в отличие от меня, всегда его хотел. А я думала, что смогу стать обычной женщиной, с мужем, ребенком, пеленками, детским садом. Такой, как все. Что это позволит мне забыть наши путешествия и забыть тебя. За пять месяцев я привыкла к этой мысли, она мне даже понравилась. Я впервые почувствовала, что хочу этого, понимаешь? – Понимаю. Может быть, на самом деле Войтех и не мог полностью понять, что именно сейчас чувствовала Саша. Как минимум, он не был женщиной. Зато он знал, каково внезапно лишиться будущего, которое уже спланировал для себя и успел полюбить. Саша чуть отстранилась от него, чтобы заглянуть ему в глаза, а затем резко высвободилась из его объятий и отступила на шаг назад. Отчаяние на ее лице внезапно сменилось уверенностью, как будто она только что приняла какое-то решение. – Знаешь что… Она не договорила, вместо этого резко развернулась и направилась к дому, легко взбежала по ступенькам на крыльцо, вошла в дом и свернула на кухню. В буфете отец всегда хранил несколько бутылок коньяка, она точно это помнила. Иногда он приходил с рыбалки, вымокнув до нитки и ничего не поймав, открывал подаренную кем-то из благодарных пациентов бутылку дорогущего коньяка (почему все считают, что врачи мужчины непременно пьют коньяк? Сашин отец всегда предпочитал сухое вино), наливал на донышко стакана и залпом выпивал, несколько секунд после этого даже не дыша. Он называл это терапевтической дозой. Саша чувствовала, что ей сейчас крайне необходима терапевтическая доза. Найдя в буфете початую бутылку, она захватила два стакана и, уже закрывая буфет, наткнулась на пачку отцовских сигарет. Она такие никогда не курила, предпочитала тонкие и легкие, но сейчас что-то покрепче было как никогда кстати. Какой смысл ей теперь не курить? Она появилась на пороге в тот момент, когда Войтех только подошел к крыльцу, видимо, решив проверить, куда она так стремительно ринулась. – Я на сегодня беру выходной, – как будто продолжая собственную мысль, которую не договорила парой минут раньше, Саша продемонстрировала ему коньяк. – К черту всех Ангелов. Войтех только выразительно выгнул бровь, когда она всучила ему стакан и налила им обоим коньяка. Он с сомнением посмотрел на жидкость цвета пережженной карамели в своем бокале. – Мы оба знаем, что крепкие алкогольные напитки скверно на меня влияют. К тому же, если мы оба выпьем, кто повезет нас обратно в город? – А никто. – Саша сделала большой глоток из своего стакана и на несколько мгновений зажмурилась, пережидая, пока коньяк, схвативший ее за горло всеми своими градусами, снова позволит ей дышать. – Мы сегодня никуда не едем, ночуем здесь.