Фунгус все понял и отошел подальше, выразив недовольство глухим ворчанием. Однако он послушался. Майлис открыла зонтик, чтобы защититься от солнца, и зашагала по дорожке, которую указал ей маленький монстр. Чудовище отстало, а она погрузилась в себя, задумавшись о Хик-Хике. Вспомнилась прошлая осень, когда они познакомились и он зачастил в их дом. Она становилась на колени спиной к гостю и засучивала рукава, показывая свою белую кожу. Майлис прибавила шагу. Чем больше она думала о Хик-Хике, об общем прошлом, принадлежавшем только им двоим, тем больше негодовала. Шагая по красноватой, богатой железом почве, она злилась на Хик-Хика: они могли быть счастливы, живя в любви и понимая друг друга. С другой стороны, он заявлял, что собирается заставить чудовищ служить революции. Но зачем человеку, не способному изменить собственную жизнь, пытаться изменить мир? Майлис по-прежнему шла по зловещему каменному коридору, сжимая обеими руками рукоятку зонтика, словно он мог ее защитить. При каждом шаге под сапожками поскрипывал железистый песок, а каменные стены казались отлитыми из вороненой стали. Они высились по обе стороны прохода, и кое-где за них цеплялись побеги плюща с такими темными листьями, что казались совсем черными. Было сыро, ноздри Майлис наполнились влагой. Она слышала, как бьется сердце: быстро, как у крольчонка. Неожиданно ей показалось, что воздух загустел. Причиной этому явлению были все те же существа – фунгусы. Большое скопление фунгусов будто бы сгущало воздух. Майлис увидела их в конце коридора, как раз там, куда направлялась. Дюжины и дюжины монстров ожидали ее прихода. Нет, пожалуй, их собралось гораздо больше: одинаково мощные и крепкие, они отличались ростом и окраской. У одних головы были широкими и плоскими, у других – вытянутыми вверх. От туловищ разной толщины в обе стороны отходили диковинные конечности, напоминающие лапки у многоножки. Майлис видела глаза на безносых лицах, видела рты, лишенные губ, – узкие, как щели в почтовом ящике, или грустной скобочкой обращенные вниз. Дюжины и дюжины желтых, ничего не выражающих глаз, похожих на глаза пресмыкающихся, пристально смотрели на нее – одинокую женщину в черном платье с открытым зонтиком в руках. Колени стали мягкими; впервые в жизни она поняла, что означает выражение «ноги как ватные»; они подкашивались и больше ее не держали. Силы покидали Майлис, а сердце сжалось в комочек, но тут она обратила внимание на две детали. Во-первых, монстры выстроились полукругом, в центре которого стоял деревянный стул. Во-вторых, возле стула лежало бесчувственное тело. Это был он. Нелепую сцена довершила появившаяся откуда-то гусыня: ее перепончатые лапы опирались на бутылку зеленого стекла, она по-собачьи тявкала и махала крыльями. Майлис закрыла зонтик и наклонилась: – Господин Хик-Хик? – Ответа не последовало, и она повторила: – Хик-Хик? Переход от ужасного к смешному нередко случается внезапно. Похититель Майлис, перенесенной сюда неведомой силой и переживавшей самый страшный и одновременно судьбоносный момент своей биографии, встречал ее в состоянии беспамятства. Человек лежал навзничь, выпятив круглое пузцо, и храпел, а вокруг валялись пустые бутылки. Это был не кто иной, как Хик-Хик. И он был мертвецки пьян. Если Коротыш воображал, что героическое поведение во время Великой битвы поможет ему стать полноправным членом сообщества фунгусов, то он жестоко ошибался. Сородичи считали его ответственным за судьбу Кривого и думали, что по его вине Хик-Хик заключил первого фунгуса в человеческий дом и обрек его вечно смотреть на угли в очаге. Коротыш пытался протестовать, но его возмущенные крики ничего не изменили. Даже наоборот: чем больше он скандалил, тем более виноватым казался остальным монстрам. Если раньше они пинали и били его лишь в том случае, когда бедняга пытался к ним приблизиться, теперь они делали это при каждой удобной возможности. Удары собратьев были форменным издевательством. «Ты – неправильный фунгус и ничего другого не заслуживаешь», – будто бы говорили они. Теперь, когда Кривого с ними больше не было, Коротыш остался в полном одиночестве и от отчаяния попытался сблизиться с единственным существом, которое выносило его присутствие, – с Хик-Хиком. Маленький фунгус жался к нему гораздо чаще, чем раньше, ходил за ним хвостом с утра и до позднего вечера, а по ночам караулил хозяина, пока тот спал. Это странное состояние особенно интересовало Коротыша. Он никак не мог понять, что видит человек во сне, лишенный движения и сознания. Когда Хик-Хик вытягивался на своем матрасе, сотканном из мха, он впадал в забытье: присутствовал и отсутствовал одновременно. Маленькому фунгусу страшно нравилось слушать, как тот храпит или даже беседует сам с собой, издавая невнятные восклицания. Коротыш бесшумно забирался на кровать и склонялся к его лицу, стараясь приблизить свои желтые глазенки к закрытым глазам Хик-Хика, словно тесное соседство их тел, столь отличных друг от друга, могло помочь ему проникнуть в тайну сна. Иногда Коротыш, у которого имелись веки, тоже пробовал уснуть, но у него не получалось: закрыв глаза, он оказывался в темноте, но дальше ничего не происходило. Любопытство заразительно, и очень скоро другие фунгусы тоже стали следить за человеком по ночам. Стоило ему впасть в забытье, как его окружали батальоны чудовищ. Но они, как и прежде, не терпели присутствия Коротыша и отгоняли его ударами своих гибких языков. Хик-Хик все чаще пребывал в дурном расположении духа и вымещал свое раздражение на Коротыше: мелкий фунгус все время вертелся рядом. Хозяин лупил его и кричал: – Недомерок чертов! От Кривого толку было больше! На самом деле Хик-Хик скучал по Кривому. Захмелев, но еще не окончательно потеряв сознание, он орал: – Приведите мне Кривого! Он настоящий товарищ, не то что вы – болваны! Куда он подевался? Ему отвечал Коротыш, неизменно сидевший в изголовье кровати, словно адъютант при важном господине. Проводя с хозяином много времени, он немного научился говорить по-человечески и шептал: – Наказание, осталь. Его слова наводили на Хик-Хика тоску, и, заметив это, Коротыш твердил своим глухим голосом, как орган, из которого выломали трубы: – Осталь, наказание, осталь. Погружаясь в пьяное забытье, Хик-Хик бормотал про себя: – Проклятые грибы! В тот день я наконец-то понял: на самом деле вы меня и раньше не слушались. XVI Непереносимое заточение Майлис, вынужденной жить в компании сотен чудовищ и поклонника, который ей опротивел Чтобы разбудить Хик-Хика, Майлис пришлось кольнуть его зонтиком. Тот разинул рот, открыл глаза, но ничего не сказал. На лице его застыла до того потешная гримаса, что посторонний зритель непременно бы решил, что если кого и держат в плену, то скорее этого растерянного человека. Бедняга посмотрел по сторонам – на столпившихся фунгусов, на Майлис, с большим трудом встал на ноги, провел пятерней по растрепанным волосам и в качестве извинения произнес: – Простите, мне дурно. «Ничего себе – дурно!» – фыркнула Майлис. Она сделала вдох, потом – выдох, снова набрала в легкие воздуха. И после этого с суровостью истинного педагога произнесла: – А мне кажется, вы пьяны. Они всегда обращались друг к другу на «вы». Майлис не понимала, что, делая для нее исключение из правил и используя буржуазное обращение, Хик-Хик поступал так из уважения к ней. Она же говорила ему «вы», чтобы обозначить границы их отношений. Теперь она чувствовала себя оскорбленной. Она не могла простить, что в тот день, оказавшись перед выбором между фунгусами и ей, он предпочел монстров. Любезным жестом Хик-Хик указал ей дорогу, и толпа чудовищ расступилась. Похититель Майлис проводил ее в кауну. Из рассказов Малагенца она приблизительно знала, что увидит в пещере: небольшое помещение, служащее входом в горные недра. Но очутившись в огромном зале, вырубленном в подножье горы и украшенном причудливыми рельефами, созерцая безграничное пустое пространство, она ощутила, как кровь стынет в жилах. Майлис подняла голову, чтобы рассмотреть сооружение целиком. От одного вида бессмысленных переходов и этажей у нее закружилась голова. Больше всего пугали пандусы и бесконечные крутые и изогнутые лестницы без перил, которые уходили все выше и выше, теряясь в темноте. Но она не пала духом, не желая проявить слабость, и с изысканной учтивостью поинтересовалась, что дальше намерен с ней делать ее похититель. Хик-Хик ее не понял. Сама сцена, а также обстоятельства, которые привели Майлис в пещеру, создавали обстановку для абсурднейших диалогов. Майлис холодно посмотрела на толпу чудовищ, затем перевела взгляд на Хик-Хика и с величайшим достоинством изрекла: – Говоря о ваших намерениях, я имею в виду следующее: вы собираетесь убить меня прямо сейчас или через некоторое время? Этот вопрос она задала самым обыденным тоном – так на улице один прохожий спрашивает у другого адрес. Хик-Хик растерялся, но попытался быть искренним: – Мне хотелось бы пригласить вас на ужин. – И добавил, будто бы извиняясь: – Я собираюсь соблазнить вас, но не ждите от меня галантных ухаживаний. Я борец за Идеал, а не поэт. Ответ ее был ироничен: обычно дамы наряжаются к ужину, но она, к сожалению, не сможет этого сделать, поскольку Коротыш выбросил из чемодана все ее наряды. – О, не переживайте! – попытался утешить ее Хик-Хик. – Они ловят приказы на лету и бегут их выполнять быстрее молнии. Я велю им принести ваш багаж. Пойдемте. Тут он указал ей на паланкин, который фунгусы внесли в пещеру, и добавил: – Будьте любезны. Майлис снова села в кабинку. Похититель последовал за ней. Фунгусы взялись за жерди и в один присест доставили пассажиров на самый верх. Хик-Хик привык к такой невероятной скорости, пленнице же она была в новинку, поэтому, когда на головокружительных поворотах кабинка наклонялась, ей не раз хотелось схватить попутчика за руку. Однако она удержалась, не желая, чтобы он счел этот жест проявлением дружелюбия. Они прибыли под самый купол огромного пустого пространства внутри горы. И там, на вершине, Майлис увидела комнату Хик-Хика, построенную для него фунгусами. В ней имелись очаг, кровать и стол, сделанный из огромного пня. Окно в форме узкой бойницы. Жилище показалось Майлис холодным, неуютным и мрачным, но она понимала, что Хик-Хик оказывал ей любезность, уступая свою спальню. Обещание вернуть пленнице багаж он тоже выполнил: Коротыш сбегал за вещами и вернулся обратно, пока Хик-Хик объяснял Майлис, что сам он будет спать в нижней части горы, в своей кауне. А затем ее оставили одну. Никто ее не торопил. Майлис спокойно причесалась и вышла из комнаты, когда захотела. Но стоило ей открыть дверь, как два фунгуса подхватили ее под руки. Они действовали довольно бесцеремонно, но дурных намерений у них, казалось, не было. Чудовища водворили пленницу в паланкин, спустились вниз по сотне лестниц и высадили на шестом этаже. Там ее ждал Коротыш, в глазах его горела ярость. Он жестом приказал следовать за собой, и они направились к весьма странному сооружению: в пустоте висела нелепая каменная площадка, имевшая форму ложки. Ее ручка представляла собой подобие мостика без перил, такого узкого, что на нем не смогли бы разойтись и два человека. У Коротыша был целый десяток ног, а у Майлис только две, и, когда она шагала над бездной, сердце ее замирало. В конце мостика перед ней открылась площадка, размерами напоминавшая маленькую гостиную. На площадке стоял стол, сделанный из грубо отесанного камня, и два примитивных стула. На одном из них сидел Хик-Хик, он пригласил Майлис занять второй. Несколько дюжин фунгусов сгрудились на мостике, наблюдая за сценой, и, поскольку места всем не хватало, они карабкались друг на друга, образуя шумные и неровные пирамиды. Казалось, конструкция под их весом непременно должна обрушиться и увлечь за собой площадку, где сидели Хик-Хик и Майлис. Падение означало смерть. Под ними зияла черная пустота. Освещением служили лишь огоньки восьми свечей, горевших на столе в диковинном подсвечнике, рожки которого различались по форме и размеру. Майлис заметила, что столовые приборы также все разные; чья-то неумелая рука вытесала их из камня: ложка – слишком велика, нож – мал. А стаканами служили грубые пузатые булыжники, в которых выдолбили углубления. Перед Хик-Хиком стояла глубокая тарелка, перед ней – мелкая, хотя причин для подобного выбора она не заметила. На площадку взошел только один фунгус – Коротыш, он принес ужин. Подносом фунгус не пользовался, из паучьих пальчиков торчали две обугленные колбаски, которые он шмякнул на тарелки сотрапезников. Столь вольное обращение возмутило Майлис, она гневно покосилась на маленького монстра. Из всех живых существ, населявших планету, это низкорослое чудище менее всего годилось на роль официанта. Казалось, Коротыш разделял ее мнение – он посматривал на людей с вызовом, словно спрашивая: «Ну, что? Могу я наконец удалиться?» Хик-Хик отослал его, прищелкнув языком, как пастух, отдающий приказ овчарке. Майлис брезгливо посмотрела на подгоревшие колбаски, но в итоге не без аппетита съела свою порцию. Она не могла понять одного: с какой стати человек считает сию странную трапезу романтическим ужином? Пленникам, потерявшим свободу, остается одно утешение: ирония. Когда Хик-Хик спросил Майлис, как ей здесь нравится, она чопорным тоном английской гувернантки заявила, что никогда еще не останавливалась в отеле столь высокого уровня. По поводу предложенного меню, иначе говоря, жалкой колбаски, она лишь заметила, что хозяин дома явно предпочитает мясные блюда. А о фунгусах, которые внимательно следили за каждым ее движением, она сказала, что ей не доводилось ужинать в компании столь бдительных особ. Несмотря ни на что, замечания ее Хик-Хика не задели, вероятно, он был слишком прост, чтобы понять их смысл. Сначала он избегал смотреть в лицо похищенной женщине, быть может, стыдясь своего поступка, но потом заметил, что щека ее распухла от пощечины Ордоньеса, и спросил, в чем дело. Майлис уклончиво ответила, что поссорилась с одним офицером. И тут Хик-Хик впервые отважился посмотреть ей в глаза: – Я убью этого негодяя. – Мне кажется, вы уже это сделали, – сухо ответила она. А дальше Майлис воспользовалась удобным моментом и перешла к самому главному. Что именно он собирается с ней делать? Она имеет право это знать. Хик-Хик скорчил обиженную гримасу, словно ответ был очевиден, и заявил, что забрал ее в горы, чтобы понять, сможет ли она его полюбить. Исключительно для этого, а для чего же еще? Услыхав подобную дичь, Майлис рассердилась, очень рассердилась и в ответ обрушила на него множество ехидных вопросов с явной целью досадить. Что будет, если они не полюбят друг друга? А если не сойдутся характерами, не будут понимать чувств друг друга или не уживутся? Что будет тогда? Но Хик-Хика все эти проблемы, казалось, совершенно не занимали, он был существом из другого мира. – А что, по-вашему, может быть? Вы вернетесь к себе, а я останусь здесь, – только и ответил он. Майлис фыркнула: – И вы воображаете, – воскликнула она, – что лучший способ добиться любви состоит в том, чтобы похитить женщину путем обмана, шантажа и насилия, доставив в это адское логово? Ее негодование вызвало неожиданную тревогу в рядах фунгусов; конечности задергались, языки защелкали. Чтобы покинуть необычную гостиную, Майлис надо было пройти по черенку каменной ложки, на котором сейчас толпились галдящие чудовища. Несмотря на это, она решительно двинулась вперед. Когда Коротыш попытался преградить ей дорогу, она погрозила ему пальцем и прикрикнула: – Брысь! Коротыш был с ней уже достаточно знаком и отодвинулся, остальные монстры тоже расступились. Хик-Хик поспешил за ней следом, не на шутку опечаленный. – Подождите, подождите, – умолял он. – На лестнице темно, вы можете упасть. Но Майлис продолжала уверенно шагать вперед. – Спасибо за заботу, – ответила она на ходу, – но я сама могу добраться до своей комнаты. Так и случилось. Майлис взбиралась пешком по нескончаемым лестницам, позади следовал Хик-Хик и монстры Пустой горы, каркая от возбуждения. Она не остановилась, пока не дошла до двери. Ее незадачливый поклонник, пыхтя от быстрого подъема, отставал на пару ступенек. Майлис зашла в комнату, а похититель, расстроенный таким поворотом событий, извиняющимся тоном спросил: – Что еще я могу для вас сделать? Она посмотрела на него в полуоткрытую дверь и на краткий миг почувствовала жалость. Но за его спиной толпились чудовища, поэтому нарочито строгим, не терпящим возражений голосом Майлис ответила: – Спокойной ночи. После чего раздался громкий удар: она захлопнула дверь. * * *