– Может, вам что-то еще надо? Говорите. И опять – этот муторно-елейный тон. – Кофе. Я хочу кофе. Мне действительно захотелось крепкого душистого кофе. Настоящего. Из зерен. – Кофею? Сей момент! Я оказалась в каюте, и через пятнадцать минут мне принесли кофе. Мозги мои от него немного прояснились, и я вновь мысленно вернулась к тому моменту, когда увидела мертвого Баранова. Получается вот что: его убил кто-то из тех, кто был тогда в доме. Подошел – и убил? Эля? Я столкнулась с ней внизу – она куда-то неслась сломя голову. Но она вообще странная какая-то, может выкинуть что угодно, эта любовница олигарха. Она может нанять Грушева с потрохами, стать певицей – многие богатенькие Буратинки охотно вкладывают денежки в своих любовниц и потом любуются ими на экране телика. В тот вечер она куда-то мчалась… Но это еще ни о чем не говорит. И зачем ей убивать Баранова? Какой в этом смысл? А если он был свидетелем ее страстного секса с Грушевым, если все-таки ей не удалось спрятать концы в воду и любовников изобличили? Чтобы не терять богатого спонсора, Эля решила убрать свидетеля. А что? Способ весьма хорош – в смысле его эффективности. Как говорится, нет человека – нет проблемы. Она подошла – и выстрелила в Баранова в упор. Он до конца не верил ей – девушке-свистушке, не верил в ее намерение, и, даже когда она достала пистолет, он усмехнулся: типа куда тебе – слабо! А она взяла – и выстрелила… Я отпила еще пару глотков кофе. Ну хорошо… положим, это Эля. Мотивы неясны и весьма спорны. Кто еще? Грушев? Он сидел в столовой. Что он имел против Баранова?.. Или это Марианна Николаевна? Она была в доме. Мотивы – неизвестны. К чему ей убивать Баранова? Глупость какая-то! И чем больше я размышляла, тем сильнее злилась на себя. Строю какие-то нелепые версии, обвиняю людей в убийстве, а улик и доказательств – никаких. Кто еще? Я размышляла дальше, понимая, что остановиться на полпути уже не смогу. Алена Свияшова? Но у нее, что называется, «свободный график». Она входит и выходит из замка олигарха, когда пожелает, по своему собственному усмотрению. Птичка вольная… Но какой мотив-то?! Так, в этих раздумьях и полусне-полубодрствовании, прошел день. На следующее утро, когда я дремала на своей койке, дверь в каюту внезапно распахнулась. – Подъем! – скомандовал мой охранник. – В каком смысле – подъем? – В обычном – приплыли! – ухмыляется он. Мое сердце сжимается. Я поднимаюсь на палубу; погода по-весеннему прекрасная – тучи отступили, и в белых прорезях облаков вовсю сияет солнце. Яхта медленно пришвартовывается к узкой полоске берега; я поднимаю голову: на скале виднеется вилла, прилепившаяся к склону, как птичье гнездо. – Туда? – киваю я головой. – Много будешь знать, красавица, скоро состаришься, – но он повторил эту расхожую шутку весьма спокойно, без издевки, как будто шутил со своей хорошей знакомой. Я поднимаю воротник куртки. Мужчина лет пятидесяти, которого я уже видела, пока валялась в полузабытьи на койке, подходит к нам. Мы причаливаем к берегу. На берегу стоит мулат, в улыбке весело сверкает белыми зубами. – Добро пожаловать! – говорит он, широко улыбаясь. – Меня зовут Пьер. Я смотрю на коротышку, но он отводит взгляд в сторону. Я свою задачу выполнил, словно говорит он мне, на этом мои полномочия заканчиваются, и я тебе больше не спутник и не охранник. Я смотрю на скалу. Она неправильной формы – одна ее вершина круто взмывает вверх, а «хвост» опущен вниз. Глаза мои замечают лестницу, вырубленную прямо в скале – узкую и довольно-таки крутую. Если мне придется лезть по ней вверх – я точно свалюсь. От одной мысли, что мне надо идти-ползти по этой лестнице, у меня кружится голова, и я пошатываюсь. – Вам плохо? – Нет. Хорошо, – сердито говорю я. – Привезли неизвестно куда и непонятно зачем! И долго мы здесь будем стоять? Вы можете мне объяснить? Улыбка у мулата немного виноватая – нет, ничего он мне объяснить не может. Или не хочет. Небо бледно-голубое, ветра нет, но я все равно ежусь. И еще, у меня сосет под ложечкой – неприятно и тяжело. Кажется, все подходит к концу – или только начинается? Я смотрю на море: яхта уже отплыла – моя плавучая тюрьма отчалила от берега и дрейфует прямо в открытом море. Наверху слышен какой-то шум; я поднимаю голову: над нами кружит вертолет, и я инстинктивно вжимаю голову в плечи. – Это – к нам! Мы сейчас поднимемся на вертолете. Отойдите в сторону, – машет мулат руками. Я отхожу к скале. Через несколько минут вертолет садится на берег, и сидевший за штурвалом человек лет сорока смотрит на нас из кабины. – Идите! – снова машет рукой Пьер. Мы взлетаем и поднимаемся вверх. Я неотрывно смотрю в небо и пытаюсь понять: где мы приземлимся? На скале? Или мы летим в какое-то совсем другое место? Вопросы, насколько я понимаю, задавать бесполезно: на этот счет у всех этих людей наверняка имеются совершенно четкие указания – игнорировать все мои попытки получить какую-либо информацию. Вертолет кружит над скалой; я смотрю вниз и вижу прямоугольное здание виллы, бассейн и небольшую вертолетную площадку. Как бы угадывая мой вопрос, Пьер кивает головой. – Мы… туда, – и он указывает вниз. Вертолет кружит над площадкой, затем садится, и от резкого толчка меня тошнит. Я поправляю волосы рукой и спрашиваю самым беспечным тоном, на какой только способна: – А хозяин где? На шоколадном лице Пьера сверкает озорная улыбка: ты меня не проведешь своими вопросами, читаю я в его глазах. Вокруг да около ходить явно бесполезно… Действительно, бесполезно… Мы вылезаем из вертолета, и Пьер идет вперед, не оглядываясь. Видимо, он уверен, что я плетусь за ним. Он идет быстро, я немного отстаю… Он уже стоит у входа и ждет меня. Я приближаюсь к стеклянной двери, и мы проходим внутрь: вокруг ни души, нет вообще никаких признаков того, что кроме нас здесь кто-то еще есть. Пьер провожает меня на второй этаж, в уютную комнату. Он предлагает мне отдохнуть, а потом спуститься на первый этаж. – Когда? – Когда вы отдохнете, – повторяет он. «Карл у Клары украл кораллы»… Я – почти без чувств – ложусь на кровать и ощущаю, как от напряжения, усталости, волнений и всей этой неизвестности ноет каждая клеточка моего тела. Я снимаю ужасную куртку и иду в ванную. После душа я надеваю желтый халат и обессиленно падаю на кровать, натянув на голову одеяло… Я спала долго. Проснулась, когда за окном уже наступили сумерки, и в течение нескольких минут пыталась понять: как я здесь оказалась и зачем. Я прислушалась: внизу звучала музыка – кто-то играл на рояле. Музыка звучала негромко, но она меня почему-то насторожила. Я подумала о циклопах, откармливающих своих жертв перед закланием, и вскочила с кровати. Я – пленница? Меня привезли сюда специально! И сейчас я узнаю для чего. Пьер сказал мне, чтобы спустилась, когда отдохну. Но я не могла даже сдвинуться с места – так мне было страшно. Ладно, хватит стоять столбом! Подойдя к двери, я подергала ручку: открыта. Бежать мне некуда – вилла, как я помнила, стоит на вершине скалы. Здесь все хорошо продумано, иначе они не привезли бы меня сюда. Тихо открыв дверь, я увидела лестницу и медленно начала спускаться. Винтовая лестница была освещена только в самом низу. Музыка зазвучала громче. Я шла вниз и сперва увидела краешек белого рояля, потом – его крышку; а вот – нога человека, игравшего на нем… свет упал на его лицо, и я зажала себе рот рукой. Это был Андре! Мой приглушенный крик все-таки долетел до него, и он поднял голову: – Кристина! Иди вниз! Я знаю, что ты там! Я вышла на свет, дрожа, как после купания в ледяной воде, и уставилась на него во все глаза. – Ты?! – вырвалось у меня. – Как видишь! – Он закрыл крышку рояля и отвесил мне шутливый поклон. – Как я играл? – На бис! – Я постепенно приходила в себя. – О! Ты в своем репертуаре. Для тебя накрыт ужин. Я увидела чуть в стороне небольшой стол, накрытый на двоих. Горела свеча, манил своей изумительной прозрачностью виноград, и переливались янтарно-сливочным светом ломтики ананаса. Еще на столе стояла бутылка шампанского в ведерке… – Какие излишества? – вырвалось у меня с кратким смешком. – И это все – для меня? – Для тебя! – галантно взмахнул он рукой. – Прошу! – Даже так? – неожиданно мне стало весело. – В общем, так, дорогой товарищ Андре! До того, пока мне все не объяснят – зачем меня похитили и устроили весь этот спектакль, – я не собираюсь поддаваться на ваши или на чьи бы то ни было уловки. – Я как раз и собираюсь тебе все объяснить. – Может быть, на «вы»? – нахмурилась я. – Как хочешь… хотите. Я чувствовала себя в западне. Я села, и он устремил на меня свой пронзительный взгляд. На этот раз я не отвела глаза. Я чувствовала себя сбитой с толку и еще… ужасно сердитой на него. Сама мысль, что мужчина, который занимался со мной… ну, пусть не любовью, а сексом и который все-таки простонал-выдохнул: «Я весь день думал о тебе!» – причастен к этой афере, просто убивала меня. И эти моя злость, обида и еще необходимость «держать спинку» заставили меня посмотреть ему прямо в глаза – решительно и холодно. – Я слушаю… вас! – Может, для начала поедим? – Я не голодна. – Тогда – шампанское? – По какому случаю? Его рука дрогнула: – За встречу. – За встречу – не выпью. – Почему? – Ты меня обманул! – вырвалось у меня, и щеки залила краска стыда. Все-таки я выдала свои эмоции, хотя и не хотела, уже нашла верный тон, и вот – сорвалась.